Знаменитая ленинградская актриса, супруга великого театрального режиссера и художника Николая Акимова. Но уважаемые коллеги, именуемые на телевидении «старшими товарищами», стали почему-то наперебой предлагать нам снять кого-нибудь другого. Сработал мой дух противоречия, и я совершенно отчетливо понял, что буду снимать только Юнгер! Выдержав паузу, я позвонил актрисе домой и стал договариваться о съемках. Она наотрез отказалась: «Меня только что показывали по телевизору! Хорошего — понемножку! А вот в гости заходите, милости прошу!» Ну что ж, я тоже упрямый. Вода камень точит.
Надо сказать, что, когда я все-таки уговорил Елену Юнгер сниматься, передачу мы начали фрагментом пьесы, в которой она в тот момент играла. Я изображал назойливого журналиста, Юнгер — некую высокопоставленную особу, не желавшую отвечать на вопросы. Высокомерно взирая на меня из-под пушистых перьев на шляпе, актриса цедила сквозь зубы: «Моя жизнь, мсье, принадлежит только мне. И рассказывать о ней я намерена только себе самой!»
В гости к сестрице Золушки
Но это случилось чуть позже, а тогда мы с режиссером отправились в гости. На тот момент Елена Владимировна уже несколько десятков лет жила в знаменитом «Дворянском гнезде». Когда еще не вошло в обиход выражение «элитное жилье», дом уже был заселен цветом городской интеллигенции. Это огромное здание стоит на набережной, и из его окон открываются великолепные виды на весь старый центр Питера — домик Петра Первого, Летний сад, Эрмитаж, всевозможные купола и шпили.
Этими подробностями пейзажа мы и любовались, пока хозяйка сама (!) накрывала на стол. Елена Владимировна жила вместе с большой семьей — это стало для меня откровением. Почему-то большинство прославленных пожилых актрис коротают век в одиночестве. С этого мы и начали разговор…
Семейная тема
— Как зовут Вашу домработницу?
— У меня сейчас нет никакой домработницы или камеристки, как у звезд.
— А была?
— Костюмерши были, помощники и друзья. Домработницы были, а теперь нет.
— Вы справляетесь сами?
— Ну, со всей своей семьей, у меня семья прекрасная.
— Расскажите, сколько у Вас детей, внуков.
— Одна правнучка, одна внучка. Дочка и два зятя.
— Почему из них никто не занят в театре, кино?
— Мой зять работал в театре как драматург. «Рассказ одной девушки» — это его пьеса, и еще одна была — ее поставили 80 театров.
— Почему Ваша дочь не стала актрисой?
— Она художница.
— Вы не хотели, чтобы она играла?
— Я не хотела, но не стала бы удерживать. Внучка хотела; но остыла. Актером нужно родиться.
— Вы хотите, чтобы Ваша правнучка была актрисой?
— Я ничего не могу хотеть, я хочу, чтобы им было хорошо.
— Многие актрисы не заводят детей, чтобы не потерять форму. Вы об этом не думали?
— Да, есть такие. Бедные. Мне всегда говорили: «У Вас какой-то секрет». Я не соблюдала диеты, никогда не делала физкультуры. Ела, что хотела, на ночь. Ведь жизнь после спектакля начиналась.
— А Театр-то — комедии — актриса может позволить себе быть толстой…
— Нет разницы, какая фигура у хорошей актрисы. Есть некрасивые, а выходят на сцену — красавицы. Вы меня заболтали, садитесь к столу.
Провал во времени
Так началось наше знакомство. Мы полюбили эту замечательную женщину с ее неподражаемым чувством собственного достоинства, своеобразным юмором и отсутствием возраста. И тут дело не во внешности. Несмотря на высокие каблуки и аккуратный парик, которые она носила даже дома, Юнгер вовсе не выглядела молодящейся.
Мне она очень напоминала еще здравствовавшую мою собственную бабушку: тот же год рождения, абсолютно седые гладкие волосы, те же факты и фамилии, которые она то и дело вспоминала… Стоило нам занять свои места в огромной комнате, служившей хозяйке и спальней, и гостиной, и столовой, — начиналось какое-то чудесное ощущение «провала во времени». Она гасила свет, мы наполняли бокалы, комната погружалась в сумрак белых ночей, и Елена Владимировна рассказывала… Мы переносились то во времена ее нэпманского детства, то в Голливуд военных времен, то во времена расцвета Театра комедии под руководством ее великого мужа — режиссера и художника Николая Акимова. Самой выдающейся актрисой всех времен и народов Юнгер называла Алису Фрейндлих. А еще ей нравилось сухое вино, и нам разрешали курить в комнате («Если Вы курите, а я нет, почему я должна Вас ограничивать? Вы же у меня в гостях!»). И в этом полумраке легко было представить актрису молодой и прекрасной.
Наши беседы в полумраке
— Елена Владимировна, в книге Вы пишете, что в детстве были бандиткой?
— Бандиткой, да, конечно.
— У Вас остался неукротимый нрав?
— Я его укрощаю в меру сил. Довольно давно.
— А правда ли, что без неукротимого нрава актрисой быть нельзя?
— Почему же, совсем необязательно. Чтобы стать актрисой, надо любить театр и не жалеть для него ни себя, ни окружающих.
— Цитирую Вашу книгу: «С самого начала у Елены Юнгер было мало задатков, чтобы стать актрисой. Сразу были проблемы с голосом». Какой у Вас был голос?
— Это было чудовищно. Сначала со мной вообще отказались заниматься — голос был какой-то писклявый, сдавленный. Но замечательный педагог Радлова сделала чудо. Я занималась день и ночь, а мои родные страдали, слушая бесконечные «Да-ду-да» и «На-ну-на»…
— Любому можно поставить голос, чтобы он работал в театре?
— Не знаю, сейчас с этим вопросом не очень хорошо. Среди молодежи поставленных голосов нет.
Как Юнгер решила мне помочь
Тут же актриса стала рыться в бесконечных записных книжках, наконец отыскала клочок бумажки и протянула его мне. Это был телефон известного логопеда. Юнгер сказала, что только он поможет мне. Прошло уже 10 Лет, но у меня до сих пор нет на это времени. Может, на пенсии займусь?! А еще актриса сказала мне, что я должен срочно постричься: «Миша, длинные волосы вам очень не идут!»
Как ее «делали»…
— Но давайте вернемся от моих недостатков к Вашим и вспомним, что произошло, когда Вы оказались на уроке грима.
— Преподаватель сказал: «С Вами я ничего не могу сделать, потому что у Вас все лицо наоборот!» Я опять в слезы… Он меня посадил перед зеркалом и очень терпеливо что-то клеил на моем лице. Потом попросил отойти в угол: «Посмотрите, я ее возродил». Но я была в ужасе, потому что он приклеил к моему лицу огромный нос!
— Вы потом научились быть красивой? В жизни, на сцене?
— Я никогда не чувствовала себя красивой. Клеила себя. Даже когда пришла в Театр комедии, что-то наклеивала. Как-то раз актриса Барченко сказала: «Можно мне помочь Вам с гримом?» — и все содрала с моего лица. Это был первый случай, когда кто-то сказал: «Ты хорошо выглядишь!»
— Вы никогда не боялись улыбаться из-за того, что могут появиться морщины?
— Нет, я не боялась, но я знала одну женщину, которая перестала улыбаться в 15 лет. Чтобы не было морщин. И когда она первый раз улыбнулась — это было так страшно! Акимов увидел это и сказал: «Улыбка дракона».
— Надо ли смеяться, когда смешишь других?
— Я не умею веселить других.
— Вы комик в жизни?
— Нет, в жизни я не комик. Но юмор люблю.
— А Вам всегда хватает чувства юмора?
— Пока хватает.
Это не женщина, ;это сплошной восторг
Юнгер говорила достойно, размеренно, она будто взвешивала каждое слово и потом роняла его, как бы говоря: «Слово упало? Поймали, подняли? Ну что ж, наслаждайтесь, оно Ваше!»
Интервью с актрисой, перенесенное на бумагу, — бледная копия происходившего на самом деле. Ах, если бы я мог описать ее неповторимую улыбку, когда после своих кратких и лаконичных фраз она умолкала и разводила руками! Тут самое место нелюбимой мною фразе о «свете, которым так и лучились ее глаза»!
А еще, как многие очень пожилые люди, Елена Владимировна плохо слышала. Она читала в основном по губам, поэтому мы старались сидеть так, чтобы она могла хорошо видеть наши лица. Когда же дело наконец дошло до съемок, произошел забавный случай. Помню, началась запись, я задаю первый вопрос обычным уровнем своей «громкости». Юнгер молчит. Я «прокрикиваю» тот же вопрос, но аппаратура не выдерживает такой громкости. Технический брак. И актриса недовольна: «Что Вы так кричите? Я не глухая!» Так мы и записали все интервью — каждый свой вопрос, заданный обычным голосом, я дублировал «повышенной громкостью»!
Портрет жены главрежа
— Нигде не упоминается история Вашего знакомства с мужем. Расскажите, как это было.
— Я об этом никогда не рассказывала — есть святые отношения, о которых рассказывать не стоит.
— Любовь была?
— Без нее я вообще не представляю ничего.
— С первого взгляда?
— Нет. Этому предшествовало какое-то знакомство. Он был главным художником Александринки, а я училась в студии…
— Часто Вам отравляла жизнь зависть других людей? Вам много завидовали?
— Завидовали, видимо, были случаи.
— Наверное, многие говорили: он — художник, режиссер — вот она и играет.
— Еще бы! «И ходить, и руками двигать не умеет, а играет!»
— А Вам было знакомо чувство зависти?
— Никогда. Не знаю почему, но я никогда никому не завидовала.
— Ведь были актрисы, у которых было больше ролей?
— Я играла то, что хотела, что было мне интересно. Но я всегда радовалась, когда у кого-то что-то хорошо. Это еще с детства пошло. Был нэп, и у нас в классе были роскошно одетые девочки, а у меня — только старенькие платья… Но я была равнодушна к вещам — ведь не в этом дело.
— Тем не менее как настоящая женщина Вы просто обязаны были любить одеваться. Какой из театральных костюмов Вам запомнился?
— Все.
— Акимов много сделал для Вас эскизов?
— Во всех пьесах, которые ставил и которые оформлял.
— У Вас была своя портниха?
— Да, до войны — Шибинская, она заведовала постановочной частью в Александринке. Но она сама не шила, а;ыла придумщицей. Костюмы к «Опасному повороту» — это ее костюмы. У нас в театре была хорошая мастерица — Меркулова. Первый мой костюм шила она.
— Какой у Вас любимый цвет?
— Много цветов. Для костюма очень люблю черное и;елое.
— Мне сказали, что этой весной весь Париж будет носить оранжевое.
— Не люблю оранжевый цвет.
— Вы сами себе шьете до сих пор?
— Я вообще никогда не шила. Что толку говорить об одежде? Это все глупости. Каждый одевается, как хочет и как может. Модные журналы — другое дело. Я до сих пор люблю смотреть картинки. Сейчас в нашей жизни много экстравагантного. Но очень важен вкус. Моду нужно очень умело и дозированно соотносить с собой. Вот мне, например, нравится мини на очень молоденьких, тоненьких, с красивыми ногами. Вы не можете этого помнить, но, когда мини появилось впервые, многие невозможные дамы обнажили свои невозможные ноги, и это было чудовищно. Мне нравятся простота и скромность, а вычурность я ненавижу. Надеюсь, что я не выгляжу старомодным чучелом, но моде я не подчиняюсь… Как-то в Париже я посетила показ Кристиана Диора. Это был потрясающий спектакль!..
«Леночка» и «мальчики» смотрят салют
Тут в комнату заглянул кто-то из домашних: «Леночка! Вы с мальчиками салют смотреть будете? Он сейчас начнется!» Забыв про свои 30 с лишним и про ее без малого 90, мы ринулись к окну. Зрелище было невероятное, хотя нужно было далеко высунуться из окна — стреляли-то от Петропавловки! Я очень боюсь высоты, а Елена Владимировна вылезла из окна так, что мне пришлось ее придержать. Она сопротивлялась: «Это разве высота? Да и не видно ничего, вот если бы мы вышли на крышу! Там такой вид!» Мы насладились салютом, вернулись к вину, сумеркам и
Звездная пара
— Вам никогда не бывало неудобно оттого, что Ваш муж режиссер?
— Роли у меня были всегда. Бывали перерывы, когда не было подходящей пьесы. Иногда не хотелось играть то, что Акимов предлагал, и я старалась улизнуть. Моя жизнь в театре была прекрасна.
— Без Акимова Вы прожили бы такую же жизнь?
— Без Акимова я прожила в этом театре ужасную жизнь. Приходили хорошие режиссеры, все ко мне относились замечательно. Кроме благодарности, у меня нет ничего. Но вот этот дух, который исчезал, исчезал… Грустно было приходить в театр, я бывала там редко.
— Я вычитал, что, когда Вы переезжали, грузчик сказал: «Одно барахло перевозим!» А драгоценностей у Вас много?
— Нет. У меня нет ни одного золотого кольца. Я не люблю. Я люблю только бирюзу.
— А я себе рисовал такую сцену: к ювелирному магазину подъезжает авто, из него выходит элегантный Акимов: «Выбирай, дорогая!» И Вы — в роскошных мехах…
— Такое, может, и бывало, но не в драгоценных магазинах.
— Я читал, что Акимов собирал интересные вещи.
— Он не был коллекционером. Жил с удовольствием, любил красивое. Всякие колокольчики, часы. Коллекции не;ыло.
— Он окружал себя вещами, которые ему нравились?
— Он очень любил покупать всякую ерунду — и любил чинить ее, для чего приглашал нашего столяра Мишу.
«Вода камень точит»
И «бастионы пали»! Юнгер наконец дала свое согласие на съемки. Где же ее снимать? Мне приглянулся один необычный интерьер. В который раз на помощь «Арт-обстрелу» пришла Татьяна Парфенова. В свое время в интерьерах ее Дома моды на Невском уже снималось несколько моих программ. На этот раз мы избрали местом действия… подвал. Там как раз шел ремонт, из помещения только что выехал продуктовый магазин (кажется, он назывался «Мясо»). Щербатые кирпичные стены и средневеково-сводчатые потолки подходили для интервью с Юнгер как нельзя лучше. Актриса одобрила идею. Мы уже расположились в принесенных из салона сверху чугунных креслах, оператор заканчивал ставить свет. На Юнгер был черный шелковый костюм, на мне — алый бархатный. Вдруг в помещении возникла сама Парфенова. Она, смущаясь, преподнесла пожилой актрисе великолепную шаль из настоящего французского кружева. Актриса была растрогана окончательно. Съемка началась…
«Я не знаю ничего!», или Долгожданное интервью
— Ваша бабушка говорила Вам: «Хочешь быть мудрой, на сон грядущий подумай о том, как провела день». Вы не жалеете о том, что стали мудрой?
— Я не знаю ничего! То, что я знаю, — так мало по сравнению с тем, что хотела бы знать.
— В книгах пишут, что старухи Юнгер несут свою старость, как короли корону.
— Я сама их называла «старухами», я их всех люблю.
— Многие актрисы боятся возраста, а как Вы относитесь к этому?
— Я не могу себе позволить играть кого-то моложе 70 лет.
— А что Вы можете сказать по поводу тех, кто хочет изо всех сил играть молодость?
— Это очень индивидуально. Есть пожилые актрисы, которые сохранили молодость. Но все же лучше — уйти пораньше.
— Великим положено умирать от страха перед выходом на сцену. Где-то я вычитал: Марис Лиепа говорил, что это волнение на сцене превращается во вдохновение. Вам это состояние знакомо?
— Волнение зверское, все зависит от первого шага — принял тебя зал или нет. Если нет, стараешься добиться. Бывает — не принимает.
— А Вас когда-нибудь зал не принимал?
— Бывало.
— Как такое могло быть?
— Единственное чудо, которое есть, — это чудо театра. Вы не можете объяснить, почему так происходит. Вы никогда не знаете, что будет.
— В начале нашего знакомства Вы сказали, что ненавидите интервью. Почему?
— Ненавижу. Не умею сидеть, не люблю отвечать на вопросы.
Актриса достала из сумочки книгу своих воспоминаний, где описаны все ее встречи — от Чарли Чаплина до Греты Гарбо, и;одписала ее мне:
«Это было, Миша, ;не похоже ни на что!
Е. Юнгер»
1995, 2005