Нас приучили к тому, что личность может обидеть все, что угодно, при этом нужно быть гуманным - и не дай бог - не задеть кого-то. Но разве личность не становится чем-то реальным лишь в контакте с фактическим (и часто суровым) миром? Разве она не связана с преодолением? И разве, наконец-таки, можно вообще отделить способность к агрессии от способности быть индивидуальностью?
Личность священна. Этот постулат современного гуманизма у меня уже давно не вызывает пиетета. И не столько в силу сомнительности подобного установления, а потому, что большинство подразумевает под этим довольно убогое мнение. Священность личности обычно означает либеральный догмат о личной неприкосновенности и только, т.е. ту самую ставшую притчей дребедень о моей свободе, заканчивающейся где-то у кончика носа визави. Что ж теперь, удар в физиономию стоит квалифицировать как уход от личностного общения?
Гегель бы с этим не согласился, ибо прекрасно понимал, что хотя личность не есть тело, но всякое действие, содеянное другим над моим телом, есть прямое обращение с моей личностью. Личность будто какая-то онтологическая недотрога, которую можно ранить и словом, и делом, и взглядом. Но из этого факта нельзя логически вывести предписания «не тронь чужой личности!», как формально (из факта с необходимостью не следует долженствования), так и содержательно (ранимость личности – быть может, не только проблема, но и условие ее существования).
Я бы скорее сказал, что личность священна лишь как нечто сакральное. Именно в таком виде личность не исключает насилия. Нужно быть весьма недалеким хиппи, чтобы в упор не замечать тесной связи между насилием и личностью. Быть личностью – это, кстати говоря, не только быть оригинальным, но также и неудобным, неприятным, неприемлемым. Мелочное сознание тех, кто провозглашает ненасилие над личностью, на самом деле, лишь выторговывает для себя всеобщее (всеми признанное) право на неприкосновенность собственного эго. Эго? Его нужно пинать. Это бывает полезно – таково мое мнение.
Я упомянул сакральное неслучайно, оно связано с жертвой и насилием, а также с ритуалом. Мне кажется, если я не жертвую своей личностью или не вырываю с силой ее у мира (обстоятельств и условий), то у меня – ее нет. Без специфической динамики обмена и дара, у меня есть лишь потенциал – эго, характер, индивид, организм и т.п. Личность же возникает как вполне реальная вещь для других только в момент, когда я повышаю ставки.
Личность – это индивидуация Духа, превзошедшая жизнь. Т.е. всегда имеется некий насильственный переход – трансгрессия, без которой немыслима личность. Собственно активно-пассивная сторона страдания в насилии и есть индивидуация. И вот в этом моменте мне хочется еще раз вспомнить о том наивном клише, которые мы все так или иначе транслируем. Я имею в виду кажущееся естественным отторжение любых систем и понятий, нивелирующих личное. Говоря проще, всякий раз когда мы сталкиваемся с попыткой нас классифицировать, возникает этот аргумент «от уникальности личности». Суть в том, что у индивидуации Духа есть не только «кто» (собственно сам Дух), но и «что», т.е. тот индивидуальный материал, который преображается и присваивается в процессе индивидуации. Как отметил еще Гегель, в подобном процессе не может быть ни чистой абстракции (универсальная схема перехода от неличного к личному), ни непосредственности (прямой переход без опосредующих элементов). Поэтому суть становления личности заключается в обращении внимания на тот материал, который из себя представляет каждый индивид.
Индивид – это сложная композиция родовых определений, и единственное, что придает ему единичность это прямое указывание «вот он». Такая единичность не создает личности, потому что она, по сути, недействительна - в указании нет сути, способной действовать на что-либо. Реальная единичность личности возникает как принятие той уникальной констелляции родовых определений, которые становятся неким целым за счет моего отношения (т.е. как факт самосознания, а не действительности).
Только в моем индивидуальном (здесь и сейчас возникшем) отношении все родовые определения (человек, мужчина, муж, гражданин, русский и т.д., и т.п.) становятся чем-то большим, чем внешнее определение. Вот эти классификации – их принятие или непринятие, потеря (некоторых из них) являются опосредующим звеном перехода от себя как данности (индивид) к себе как ставшему (личности). В силу этого весьма странным выглядит и аргумент от личности. По большому счету он оказывается аргументом от нарциссизма, который как ничто иное делает нас одинаковыми. Однако проблема есть: все мы сталкиваемся с различными философскими и теоретическими системами, которые стремятся описывать реальность, но применимы ли они к человеку?
С личностью все обстоит более чем двусмысленно. С одной стороны, личность требует пространства для трансгрессии, но с другой стороны, наша психика построена как защита от чрезмерных трансгрессий, иначе все, что можно было бы подвергнуть индивидуации будет довольно скоро утеряно и разрушено.
Точно также обстоит и с другой личностью: невозможно помыслить ее без элемента жертвы и насилия. Собственно проблема признания другого как личности – это вопрос «Достоин ли другой быть партнером по борьбе?». Отнюдь не страх перед другим порождает признание, напротив, равенство перед неким Другим в роли жертвы – вот начало признания другого как личности.
Поэтому насилие может обладать освобождающим потенциалом; это блестяще показано в фильме «Бойцовский клуб». Эти формы признания реализуются не только как физическое насилие, ведь не менее фундаментальной формой личностного взаимодействия является соблазн – вершина символического жертвования и насилия. И вот в этом моменте проявляется совершенно уникальное событие: стоя перед бездной (потенциального) насилия, человек сам вводит ограничения для себя и других. Это дерзкое возражение слабого человеческого голоса мироустройству многого стоит. Само установление Закона – тоже акт нередко беспрецедентной жесткости, ведь он пытается усмирить Бездну. Поэтому личность – это тот, кто признает законы (даже чужие), а не принимает их как данность.
Так что если и существует подлинный гуманизм, то это такой взгляд, что не может (даже в бреду) отрицать у человека чисто человеческую черту – насилие. Все остальное – шизофреническая евгеника, с гармоническими (= принципиально ложными) идеалами.