Читайте Часть 1, Часть 2 рассказа "Отец" в нашем журнале.
Автор: Александр Седнин
3
Мужичок сидел за столом и ждал, пока закипит чай. Отец Михаил подбросил в печь побольше дров и в доме стало очень жарко. Гость уже переоделся в его вещи, извлечённые из глубин чулана, а свои сушил на печи. Он был неказист: невысокий ростом с худым, обрюзгшим лицом с неимоверно впалыми щеками, которые уже очень давно не знали бритвы. Совсем не старый, но не по годам сед, но множество седин уже убеляло его густые тёмные волосы. Руки у него были короткие, но грубые, сразу было видно, что они привык ими долго и упорно работать. Нос у мужичка был не раз переломан, под левым глазом, кажется, только недавно прошёл синяк. На отца Михаила он посматривал как-то равнодушно – снисходительно. Да ещё видимо устал с дороги, поэтому говорил медленно, заминая окончания слов и делая большие паузы между ними. Голос у него был хриплый, грубый, говоривший о том, что махоркой мужичок явно не брезговал.
- Ты, значится, священник тутошный? – просил он как-то просто, прямо, без всяких предисловий.
- Да, в сельском храме служу, отец Михаил меня зовут.
- А меня Митей кличут, а так я Дмитрий, но ты тоже можешь Митей звать, коли сподобно. Ты из этих краёв?
- Почти. Я из другого города сюда приехал, но он не далеко.
- Это не из этого? – мужичок назвал город.
«Вот, какой пытливый попался, ладно, чёрт с тобой».
- Да, как раз оттуда.
- О, земеля мой, вот судьба - злодейка как порой людей-то сводит, - он приятельски хлопнул отца Михаила по плечу, - давно тута?
- Третий год пошёл.
- А меня впервые сюда занесло. Ну, и народец тута у вас, надо сказать. Битый час в дома разные ходил, стучал, кто по матери пошлёт, кто просто дверь не откроет, кто брешет, что места у них нету. Половина домов вообще пустые. Хорошо баба одна сказала, что мол, иди к батюшке нашему, он на окраине живёт, у него мета много, объяснила, как сюда пройти. Спасибо, что пустил, отец, а то б я околел там на улице. Холодрыга такая, да ещё дождь хлещет, не март, а чёрти что. Ты уж прости, бедолажного, что стесняю тебя.
- Да, ничего.
- Хорошо, что ничего, а то б пришлось в хлев, какой - нибудь ломиться. Мне однажды, отец, хозяин одного сарая ой как бока намял, я дня два света белого не видел.
Отец Михаил смотрел на него и глазам не мог поверить. Митя был до боли похож на него, до встречи с отцом Георгием.
- Сейчас чаю налью, отогреешься, - снисходительно сказал он Мите.
- Чай, это хорошо. Хотя чай – не водка, много не выпьешь, - через паузу выпалил Митя и захохотал громким раскатистым смехом, разительно отличавшимся от его хриплого низкого голоса, - для сугреву не найдётся пять капель?
- Извини, не пью.
- Ничего, отец. Я всё понимаю, ты человек верующий, поэтому вроде как не гу-гу. А может, есть всё – таки хоть чуть-чуть? Я ведь это, никому нигде. Я, отец, как в поле ветер, сегодня здесь, а завтра нет меня.
- Говорю, что не пью, - осёк его отец Михаил.
- Ладно, не горячись, это я так, на всякий пожарный. Наливай своего чаю, а то уйду, - и он снова захохотал, казалось, приводя в движении всё в доме.
- Эх, весёлый ты какой, - обратился к Мите отец Михаил, наливая ему в кружку кипяток.
- Я, отец, своё отгрустил, мне только и осталось, что смеяться.
- Ты, надеюсь, не беглый?
- Все мы в каком-то смысле беглые. Но я только по жизни бегу, а в каталажке я не был ни разу. Не поймали пока, - и опять раздался залихватский хохот.
«Странный он, ей Богу. Зачем мне Господь такого гостя прислал? Может, значит это чего?»
- Как тебя сюда занесло-то, Митя?
- Да вот шёл, шёл и пришёл. Так ты один тут живёшь?
- Один.
«Прибить меня ночью, что ли вздумал, что так интересуется?»
- Я попов-то видал, с жёнами всё, да детей полная хата. А чего ж ты бобылём?
- Был у меня сын, да умер.
«Чего это я вдруг с ним откровенничаю?» - одёрнул себя священник.
Но уж больно хотелось отцу Михаилу быть откровенным этим человеком, может быть от их сходства, что он ничего не мог с собой поделать.
- Чего стряслось, хворый был что ли?
- Убили его.
Гость вдруг встал из-за стола и пошёл к печи, снял с неё свой мокрый насквозь ватник и достал из кармана бутылку.
- Вот берёг чекушку на чёрный день, - потряс он бутылкой около отца Михаила, - да чёрт с ним. Тьфу, чёрт, что ж я при тебе чертыхаюсь. Вот опять.
Отец Михаил снисходительно махнул рукой, мол, ничего.
-Ты, как хочешь, отец, а я выпью. Будешь?
Отец Михаил отрицательно покрутил головой.
- Я лучше чаю.
- Ну, а я хряпну, пожалуй, а то продрог.
Отец Михаил подал ему стакан.
Митя налил себе немного, зажмурился, выпил залпом, сморщился и тут же занюхал рукавом.
- А у меня дочурка померла, давно уже. Ей всего восемь было, - сказал он с такой тяжестью в голосе, что отцу Михаилу показалось, что пил он лишь для того, что рассказать ему это, - хворала она шибко сильно, а у нас денег не было, чтобы вылечить.
- Соболезную.
- Да чего там, что было, то быльём поросло. Я про это вспоминать не особо люблю, от меня и баба моя из-за этого ушла, тыкала мне всё, что я говорить об этом не хочу, что мне плевать на дочку всегда было. А я, отец, не мог просто, тебе вот первому говорю. Ведь ты ж меня точно поймёшь, знаешь же, что это такое, дитё своё похоронить.
Отец Михаил не мог никак взять в толк, что с ним твориться. С одной стороны он хотел, чтобы Митя замолчал, но с другой, что-то внутри его просило выслушать этого человека, как будто боль у них внутри была одна на двоих и то, что так долго остриём подтачивало его изнутри, нашло наконец-то отклик в ком-то другом.
Митя выпил ещё. От водки и печного жара, заполонившего всю комнату, он весь раскраснелся, а на его широком лбу выступили капельки пота.
- Вот скажи, раз ты священник, исповедоваться тебе можно?
- В храме исповедуйся, а мне исповедоваться нечего.
- Нет, отец, в храм не пойду, не то там совсем. Помню, в детстве, был в нашем селе такой храм, что о-го-го. Зайдёшь, прямо лепота, душа парит. Там хорошо так было, привольно. Повсюду иконы, а на них лица живые, спокойные, смотрят на тебя и о тебе радуются. Мы с бабкой моей всё ходили, она меня молиться учила. Так я когда молился, будто тело своё покидал, лёгкий становился как пёрышко, весь на ладони. А потом вместо этого храма маслобойню там сделали…
Да, а нынче отец, всё не так. Зайдёшь, а там вычурно всё, золотом блестит, а духа того и в помине нет. Не хочу в храме, прими исповедь, ради Христа, хочу только, чтобы легко мне стало. А то помру, может, скоро, с грузом на душе, а грехи никто и не отпустит.
Митя посмотрел на отца Михаила таким взглядом, что тяжко стало тому на душе.
- Ну, говори, коли грех за тобой имеется, - махнул рукой отец Михаил.
- Да, грехов-то отец за мной много, всё и не упомнишь. Но я не жалею об этом. Жизнь моя, как перекати-поле, мечешься туда-сюда, а приткнуться негде. Много плохого я сделал: пил, воровал, предавал, дрался, по бабам шастал. Да мелко это всё, ничтожно, ведь все мы не без греха. Одного я себе только простить не могу: человека я убил, отец.
Давно это было. Доченьке моей по весне совсем худо стало. Врачи говорили, что в любой момент помереть может. Мы с женой тогда всё продали, чтобы кровиночку нашу спасти.
Я тогда пахал, как проклятый, и день, и ночь, чтобы хоть какие-то гроши в дом принести, не ел и не спал по три дня.
И вот однажды беда у меня стряслась. Устроился я на шабашку, вагоны разгружать, там всем подряд работу давали, платили сразу наличкой. Сброду много всякого сбегалось, а мне, отец, деваться было некуда, приходилось и с алкашами работать, и с бродягами, и с жульём всяким. Отработал я, значит, и заметил, что кошелёк у меня пропал. А в этот день со мной рядом только один мужик работал. «Видать, когда я куртку снял, он под шумок кошелёк и стянул», - решил я.
Ну, подошёл, начал разбираться, а он мне – де: «Выпал, наверное, поищи». А там, отец, ведь мои последние, кровные были, на лекарство доченьке. Я все пути, все вагоны облазил, не нашёл. Ребят стал спрашивать, а они мне и говорят, что тому деньги стянуть нечего не стоит.
И тогда-то я понял, что надо с ним по - мужски поговорить. Отвел его в лесок местный, чтобы никто нас не видел и попросил, мол: «Отдай по-хорошему». Он только отмахнулся от меня. Я ему говорю: «Отдай, а то хуже будет». А он, отец, представляешь, из одного кармана нож достаёт, а из другого мой кошелёк и говорит: «Попробуй, падла, отбери».
Я тогда одурел от такой наглости. Да ещё перед глазами образ дочки встал. Ведь, думаю, умрёт без этих денег, а мне без неё тем более жить незачем. И я как зверь кинулся на него. Каким-то чудом нож у него выбил. Стали мы по грязи да снегу кататься. Он на меня забрался и вот кулаками мне по голове месит. Я лицо-то закрываю, а сам думаю: «Конец мне пришёл». И тут нож в снегу увидел. Кое-как пихнул того, и нож-то этот грешный схватил. А он в ярости и не заметил, бросился на меня, заорал: «Убью!». Я его ножом и прямо в сердце. И тишина. Только птицы чёрные в небо поднялись с деревьев, загомонили, покружились и улетели прочь. Стою я в этом леске, а этот лежит мёртвый кровь из него на снег капает, а глаза его открыты, остекленели, и смотрят жутко так…
Митя едва сдерживал слёзы. Он сглотнул, налил себе ещё не много в стакан, быстро выпил и продолжил:
- Я тогда перепугался, думаю, посадят, дочка моя без меня точно Богу душу отдаст. И сбежал я тогда, хотя понимал, что вину надо взять на себя, не сумел, духу не хватило. Мне ведь, отец, до сих пор это снится. Как сейчас помню я лицо мужика этого. И имя помню, Гришкой его звали.
После этих слов Митя потупил глаза в пол. Он не мог видеть в тот момент лицо отца Михаила.
А тот смотрел в окно. Он старался е поворачивать голову в сторону Мити. Отец Михаил стал бледен как полотно и весь дрожал.
«Как? Почему? За что? Столько лет спустя… Шутка ли это или Божий промысел? Зачем был послан ему этот человек? Неужто, чтобы я ему отомстил? Этого ли Он хочет? Или хочет он, чтобы я простил его и отпустил ему грехи? Что же мне делать, как быть?»
- Ну, что отец, отпустишь мне этот грех? Ведь я уже из-за этого столько выстрадал. Дочка-то моя всё равно через несколько дней померла. А я запил, думаю, поймают, и всё, пускай делают, что хотят, хоть стреляют. Жена не выдержала, ушла, на развод подала и уехала в деревню к сестре жить. А я только через месяц остановиться смог. И вот тогда, отец, страшно мне стало. И пустился я в бега. Вот с тех пор бегу, порой даже сам не понимаю от чего, и нигде мне нет покоя. Несусь в страхе, куда глаза глядят. Однажды, знаешь, напился, и написал явку с повинной, пошёл в милицию сдаваться. А они там только посмеялись и говорят: «Некогда нам с тобой возиться, иди лучше проспись, пьянь».
А больше смелости я так и не набрался. Вот с тех пор и брожу я по городам и сёлам, нигде меня никто не ждёт. Хотел было удавиться в лесу на ремне, а потом понял, что кишка тонка. Слез я тогда с пенька, сунул ремень обратно и решил просто смерти подождать. Может, найдёт она - таки меня, бедолажного?
А если не хочешь прощать, отец, то не нужно. Не заслужил я, видать, всё-таки тогда прощения. Ну и чёрт с ним. Вот опять чертыхаюсь. И ладно.
Отец Михаил отошел от застланного дождём окна. Он, молча, пересёк комнату подошёл к чулану. Дрожащей рукой он отворил дверь и стал что-то судорожно искать в темноте. Вот оно, рука нащупала холодную рукоять топора. Отец Михаил сжал его, повернулся и направился к Мите.
В другой руке он сжимал пару новых сапог.
- На вот, возьми, мне подарили, да не нужны оказались. Твои-то вон худые все. Не благодари. Вот топор, завтра поутру, как встанешь, пойдёшь в сарай и дров мне наколешь, это тебя как плата за ночлег.
Митя раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но отец Михаил оборвал его:
- А насчёт прощения…. Знаешь, сын мой, так я тебе скажу: «Бог тебя простит. У него на всех прощения хватит». А сейчас поздно уже, спать пора. Я тебе на печи постелю.
4
Утро выдалось спокойное. Дождь, ливший всю ночь, закончился. Погода стояла промозглая, но тёплая, отчего все дороги превратились в грязевое месиво. Но люди, вопреки всему, тянулись к храму.
Анисимов, после уговоров жены, тоже решил пойти.
Серые тучи, гонимые свежим весенним ветром, уходили вдаль, и наконец-то появилось солнце. Оно играло своими лучами на золотых куполах храма и поглаживало верхушки рядом стоящих сосен. Воздух был чист и прозрачен. Всё вокруг потихоньку начинало жить так рано наступившей в этом году весной. В огромных проталинах проступила мокрая трава. Снег скатывался с крыш и таял на заборах, не в силах сопротивляться теплу. Даже птицы начали летать резво и высоко, радуясь тому, что холодная зима впервые за долгое время отступила.
Народу уже собралось довольно много, а двери всё не открывались.
- Отца Михаила нет, надо бы сходить к нему проведать, вдруг захворал или случилось чего, - обратилась одна из старушек к рядом стоящему Анисимову.
- Да, сходи-ка, Вань, ты ведь дружен с ним, - согласилась с ней Мария.
Анисимов неохотно потянулся всем телом и отправился к отцу Михаилу.
*************************************************************
Отец Михаил сидел на лавочке около дома и смотрел на дорогу, как будто провожал кого-то взглядом. Он был в рясе и накинутом на плечи старом ватнике. Иван, шедший с противоположного конца, мог разглядеть только его широкую спину.
Он окликнул отца Михаила, но тут не откликнулся. Он даже не вздрогнул, а продолжал сидеть в том же положении. Анисимов подошёл ближе и повторил попытку. Но отец Михаил всё также сидел без движения. Тогда Иван подошёл к нему вплотную и сразу всё понял. Погасшие глаза отца Михаила смотрели куда-то вдаль навеки замершим взглядом. Его лицо было необычайно умиротворённым, словно какой-то груз, который он носил долгие годы, был снят с него. Морщины разгладились, грубые черты лица смягчились, и только рот был немного приоткрыт, словно в последние минуты он хотел чуть побольше подышать воздухом этого благодатного весеннего дня. Анисимов даже не стал трогать его пульс. Ведь он уже не раз видел людей, у которых просто остановилось сердце.
Иван сел рядом с отцом Михаилом на скамейку, осторожно закрыл ему глаза ладонью, чуть дрожащей рукой достал папиросу и закурил, глядя на алый солнечный диск, уже довольно высоко поднявшийся над соснами.
Ивану вдруг вспомнилось детство, когда он ночью, после того, как вся его большая семья засыпала, тихонько, чтобы никого ненароком не разбудить, вставал с кровати и шёл во двор. Там, под сенью рассыпавшихся по всему ночному небу бледных звёзд он доставал из кармана маленький образок, который ему когда-то дала ему его покойная прабабка, смотрел на него, а потом начинал что-то неразборчиво шептать, поглядывая то на небо, то на образок. Нет, он не молился, но ему казалось, что порой в этих самых простых и искренних словах лично для него было гораздо больше веры и смысла. И ему было жаль лишь одного: небо не может ему ответить.
Анисимов сидел и курил, делая долгие затяжки и лишь изредка поглядывая в сторону отца Михаила. Внезапно он понял, что в следующее воскресение он возьмёт жену, и они поедут в соседний район, в тамошний детский дом и удочерят там девочку. Но это будет только на следующей неделе, а сейчас он хотел ещё немного посидеть здесь. Ему не хватало только одного – чтобы тишину хоть немного разбавил чарующий слух звон колоколов, который ему всегда очень нравился.
КОНЕЦ РАССКАЗА
Уважаемые читатели! Согласно правилу платформы Дзен сообщаем, что в тексте упомянуты табак и/или алкоголь, которые могут повредить Вашему здоровью.
Нравится рассказ? Поблагодарите журнал и автора подарком.