— Я много раз смотрел Ваши спектакли: столько чувств, столько слов… Как Вы все это запоминаете, Алиса Бруновна?
— Я до сих пор не понимаю, как летает самолет, но ведь летчики знают, как может подняться такая великая тяжесть. Память избирательна, что-то туда забрасывается и остается. Я не помню ничего, зачем пошла в одну комнату, в другую... С молодых лет пишу все, что надо сделать: кому что сказать, позвонить, что взять. Не помещается там.
— Я наткнулся на высказывание Тарковского: «У вас есть гениальная трагическая актриса, которую губит чудовищный репертуар». Написано о том, что, как бы Фрейндлих ни сопротивлялась, критики всегда поставят ее выше пьесы, выше режиссера, выше всех партнеров. Как Вы считаете, тому есть основания?
— Я думаю, что это потребность критиков немножко соригинальничать. Ну что такое актер вне партнеров, а тем более без режиссера? Я вот без режиссера, наверное, ничего не смогла бы делать, разделять работу режиссера и актера, по-моему, даже не очень профессионально. Если у актера получилась удачно какая-то роль, то это наверняка не без помощи режиссера, его участия, его выдумки, фантазии, таланта. Как можно совсем в одиночку? Все-таки спектакль — это коллективное дело, во-первых, а во-вторых, можно ли забить гол без хорошей подачи? Нельзя. Что такое хороший партнер? Это хорошая подача, и игрок, который ловит хорошую подачу, забивает голы. Актер — подневольная единица и никогда я не была вправе диктовать какие-то условия. Хотя существует такое мнение, что я, особенно в Театре Ленсовета, царила из-за того, что мой муж был худруком. Я была в достаточной степени подневольной фигурой, поэтому зачастую играла то, что не хотела играть. Такие были пьесы неинтересные, однодневки. Это было нужно театру. Это называлось «производственная необходимость». Кроме того, целый ряд ролей я просто выпросила для себя. Мне не хотели их давать.
— Какие?
— Я у Игоря Петровича выпросила Малыша в «Малыш и Карлсон», Маму в «Двери хлопают», самые мои любимые роли.
— Но все же есть общепринятая точка зрения, что Театр Ленсовета при Вас был театром одной актрисы. Давайте попробуем разрушить этот миф.
— Давайте.
— Вы говорите, что эти годы были лучшими в Вашей жизни, в Вашей карьере, а в то же время для многих актеров это, извините, было трагедией, потому что, если есть такая актриса — кто может появиться рядом с ней?
— Наверное. С этой позиции — театра одной актрисы; меня чуть не развели с Владимировым. Так называлась статья, которая появилась в результате наших гастролей в 1964 году — не так далеко от начала нашего плодотворного времени. И к сожалению, от лености мысли, так мне кажется. Потому что, я повторяю, один игрок на поле не может выиграть. Не бывает так. В театре лидирует какая-то актриса, но это не значит, что это театр одной актрисы. Это ошибка. И это было очень несправедливо по отношению к;ладимирову, потому что он собирал труппу очень долго, скрупулезно подбирал актеров одной группы крови.
— У Вас были конкурентки в Вашем театре, которые могли бы сыграть те же роли не хуже?
—Я не знаю, не мне судить об этом. Ну как я могу себя по какой-то пятибалльной шкале оценивать? Это не мое дело. У нас были одаренные актеры и актрисы, иначе не было бы коллектива, не было бы труппы, не было бы единомышленников, не было бы спектаклей, которые бы интересовали зал. Ну мне, например, было бы неинтересно пойти на спектакль, где есть только одна актриса. Мне было бы это неинтересно, даже если она очень талантлива.
— В журнале «Юность» была статья, где Вы говорили: «Меня создал Владимиров, меня придумал Владимиров, мы с ним вместе поняли мое место в искусстве. Я не представляю себя вне этого театра, вне этого режиссера». Но случилось так, что через несколько лет Вы ушли. Вы стали считать иначе?
— Нет. Я думаю, что так же, как и в жизни, и в политике, есть течение времени, изменяются обстоятельства, а с ними меняется и точка зрения. Если бы я тогда сказала, что Владимиров безумно талантлив, а сейчас бы сказала, что Владимиров неталантлив, — это было бы странно и это бы в значительной мере свидетельствовало о том, что я человек непостоянный и предатель. Он талантливый человек, я; сейчас это говорю. Меняются обстоятельства, меняется расстановка сил, меняются взаимоотношения. Это же нельзя сбрасывать со счетов. Мое отношение к нему не изменилось, изменилось мое отношение к обстоятельствам
— Товстоногов вас переделал как актрису?
— Нет, мне кажется, что не переделал. Скорее, я переделалась сама со временем. Во мне моими педагогами было воспитано чувство ансамбля. И если я как-то изменилась, то изменилась соответственно театру. Мне кажется, что Большой драматический театр несколько крупнее по мазкам, по живописи, чем Театр Ленсовета. Поэтому мне пришлось взять другую кисточку. Может быть, немного другой способ письма, если воспользоваться живописным языком…
— А не было страшно работать с таким режиссером?
— Было страшно. Но Георгий Александрович очень мудро внедрял меня в театр. Он;еня хотел «снять с каблучков», в переносном смысле слова. Он думал, что во мне есть некоторый звездизм. Я;е знаю, может быть, что-нибудь и было. Не мне судить. Мне казалось, что не было. Но он предполагал, что должно быть. Поэтому быстренько назначил меня на крохотную роль. А потом, незадолго до премьеры, он вызвал меня и сказал: «Алиса, ну что мы будем бить пушкой по воробьям? Я на эту роль назначу икс, игрек, а вот для Вас у;еня есть Блондинка в пьесе Саши Володина». Это был ход, мне кажется. Он хотел, чтобы я немножко приубавилась, и ограничить меня хотел.
1996