Но грузовику, нагруженному кирпичами, не удалось вытащить самосвал изо рва; правда, самосвал дрогнул и сдвинулся с места, даже накренился так, что колеса коснулись стены котлована, но этим дело и кончилось, ибо колеса грузовика от непосильной нагрузки забуксовали в раскисшей земле.
Под колеса подсыпали гравию и песку, подложили толь, накидали мелких предметов с шероховатыми поверхностями, и грузовик снова попробовал потянуть трос; колеса больше не буксовали, зато грузовик чуть не поднялся на дыбы, и возникла опасность, как бы он совсем не перевернулся; тогда мастер крикнул:
— Грузовик здесь не поможет, нужен бульдозер...
Но бригадир посоветовал еще разок попытаться вытащить самосвал с помощью грузовика и предложил переместить кирпичи в кузове, чтобы перед стал потяжелее, тогда грузовик не будет подыматься на дыбы и вытянет самосвал, поскольку все четыре колеса крепко упрутся в землю; потом он обратился к рабочим, державшим шесты, и стал им объяснять, что от правильных их действий зависит многое и в первую очередь то, чтобы задние колеса подымаемого самосвала не врезались в стену котлована, а пошли по кривой вверх и коснулись земли уже на берегу.
Руководитель бетонных работ на этом участке поддерживал бригадира, он настаивал на том, что нужно еще раз попытаться использовать грузовик, который уже есть на месте, а не искать бульдозер, потому что поиски могут сильно задержать ликвидацию аварии, а тем самым нарушится четкий ход работы, и это отразится на прочности фундамента.
По тому, как он поддерживал бригадира, как убеждал всех еще раз пустить в ход грузовик с кирпичами, можно было понять, что человек он крайне нетерпеливый, поскольку, поддерживая бригадира и настаивая на своем, то и дело вставлял такие фразы:
— Работа стоит, черт побери, работа стоит, разрази ее гром, стоит работа,
а потом такие:
— Господи, работа стоит, пресвятая богородица, работа стоит»,
а потом снова:
— Провались все пропадом, работа стоит
и снова:
— Пресвятая дева, работа стоит...
Так он подступал, приближался к тому ругательству, страшнее которого не было на стройке, лишь самую малость не доходя до него; а дошел, когда новая попытка с грузовиком провалилась, когда не помогли ни перемещение кирпичей в кузове, ни тычки шестами в задние колеса лежащего во рву самосвала.
Взгромоздившись на кучу арматуры, он выкрикнул это проклятие. а все, кто находились вокруг, подняли головы и выпрямились, молча на него глядя, и в молчании этом, и во взглядах было уважение к его ярости.
Меня тоже злило, что все попытки вытащить самосвалы изо рва и открыть на этом участке фронт работы затягивались, машины оставались во рву и фронт не открывался.
Но злился я не из-за того, что быстро схватывающийся бетон, уже залитый в ров, может застыть прежде, чем туда зальют следующую порцию, и тогда фундамент огромного здания затвердеет неравномерно, образуются как бы два слоя, а этого допускать нельзя.
Я злился из-за того, что не могу броситься в сад к повитухе и не знаю, что с Хеленой, родила она или еще нет, перестала стонать или по-прежнему стонет и по-прежнему от боли разводит и сводит колени; может, я уже стал отцом сына или дочери, может, я уже отец ребенка от моей первой любви, ложем для которой была голая земля, едва прикрытая сеном, а потолком — небо, а домом — канава.
Может быть, я уже отец ребенка, который, когда подрастет — как я не раз думал и мечтал,— скажет мне «папочка», не «папа», не «папаша», а «папочка», и матери скажет не «мама», не «мать», а «мамочка», ибо так станут здесь величать будущих отцов и будущих матерей будущие дети, так будущие отцы и матери прикажут называть себя своим будущим чадам, чтобы отыграться за «папаню», за «папашу», за «мать»; и еще они велят обращаться к ним на «ты», чтоб отыграться за прежние «вы, папаша» да «вы, мамаша».
Может быть, я уже стал отцом, но, вместо того, чтобы сидеть на краю кровати в горнице у повитухи и глядеть на своего ребенка, должен торчать возле этих перевернутых вверх колесами, страшных с виду машин и должен вместе с другими рабочими выволакивать их изо рва, а сейчас вот должен ждать, пока притащится тяжелый бульдозер.
Два часа за опоздание я отработал, а теперь еще два часа, если не больше, помогаю вытаскивать из котлована самосвалы.
Все глядят в ту сторону, откуда должен приехать бульдозер, но тяжелая машина, на которую все возлагают надежду, что-то не едет.
Человек, который руководит укладкой фундамента и который в своей ярости дошел до наистрашнейшего из проклятий, какие можно услышать в этой огромной долине, стоит впереди всех, вернее, даже не стоит, а переминается с ноги на ногу либо кружит по маленькому пятачку земли — волнуется, отчего бульдозер запаздывает.
Но вот наконец на равнине появился бульдозер, он ехал тяжело и медленно; люди, которые его ждали, бросились навстречу, и всех обогнал сквернослов — он как будто хотел подбежать к машине, схватиться за ее поднятый нож и помочь мотору подогнать бульдозер к лежащим во рву самосвалам.
Все думали, что бульдозер — это чудотворец, который без труда управится с самосвалами, и он, как потом оказалось, управился бы, но, скорее всего, при этом вырвал бы шасси, свернул на сторону кузов, выдернул колеса вместе с пластом земли, потому что сила тяги у него была огромная, а вот одновременно и тащить самосвал, и поднимать его кверху, да еще так, чтобы колеса не врезались в стену котлована, он не мог; лучше всего для этого подошел бы небольшой кран.
Время летит, может быть, я уже отец — нет, не отец, а папочка, а Хелена мамочка,— а тут, выходит, я еще не скоро смогу кинуться к дому тайной повитухи, потому что одному бульдозеру самосвалов не вытащить и нужно раздобывать кран.
Решили, что самым подходящим будет легкий самоходный кран, и кто-то помчался, чтобы откуда-то такой кран пригнать.
А человек, руководивший бетонными работами на этом участке, уже не дрожал, уже не кружил по крохотному пятачку земли, а стоял, понурив голову и опустив руки, потому что делать ему больше было нечего, потому что он уже изнервничался до предела, и уже выкрикнул самое страшное проклятие, и ничего страшнее не оказалось у него в запасе в ту минуту, когда ясно стало, что бульдозеру с самосвалами не управиться и нужно добывать легкий самоходный кран; кроме того, он знал, что самая распрекрасная машина сейчас уже не поможет — фундамент первоклассным не будет.
Фундамент получится неплохой и продержится немало лет, но первоклассным не будет; руководитель бетонных работ это хорошо понимал, он был превосходным специалистом и знал, что в бетоне этого фундамента есть все необходимое, что в нем столько цемента, песка и гравия, сколько полагается, чтобы бетон получился хороший, и что этот фундамент мало чем будет отличаться от фундамента, залитого и застывшего равномерно; однако он знал еще и то, что первоклассным фундамент не будет.
Он об этом не распространяется, помалкивает, про себя держит, но, уж конечно, много чего сказал бы о бетоне, если бы непрерывность работы его бригады была спасена и препятствие устранено, если б фундамент все-таки получился первоклассным.
Наверное, если бы препятствие было устранено и непрерывный поток работы на его участке восстановлен, он бы разговорился и, быть может, мы услышали бы его излюбленное сравнение бетона с женщиной; он бы, возможно, сказал: «Бетон, как и женщины, разный бывает»; и возможно, разведя руками и поморщившись, сказал бы:
— Женщины бывают никудышные, безо всякой прочности, и бетон бывает никудышный, непрочный
и, возможно, приложив два пальца к вытянутым в трубочку, как для поцелуя, губам, он сказал бы:
— А есть женщины — первый сорт, и бетон есть — первый сорт.
Сегодня он этого не скажет, пожалуй, мы теперь долго от него таких слов не услышим, но когда-нибудь услышим обязательно — когда работа пойдет гладко, без простоев, когда фундамент получится первого класса.