«Вспомнилось прежнее… Брежнева…» Макс Ляшко
37 лет назад мы семиклассники московской школы №125, что в Ясенево, узнали о смерти «дорогого и любимого Леонида Ильича Брежнева». К тому моменту мы все, семиклассники московской школы №125, что в Ясенево, жили все свои 13 лет при одном бессменном руководителе партии и правительства «дорогом и любимом Леониде Ильиче Брежневе». Для нас сообщение о его смерти было серьезным потрясением и искренне переживаемым горем.
А еще была растерянность. Наверное, первый раз в жизни мы задавали себе вопрос: « А что же дальше?» Потому что своими детскими мозгами найти на него ответ не могли. Почему-то казалось, что и взрослые не вполне знают на него ответ, поэтому взрослых мы оставили в покое.
Помню, были разговоры про меж нас, о том, что «теперь точно война будет с американцами». Я, правда, в такую войну не верил, хотя боялся ее по-настоящему. Помню, траурный пионерско-комсомольский караул у ЕГО портрета в дни траура. Я тоже удостоился такой чести. Что чувствовал? Не скажу точно. Смятение какое-то. Непонятно было ничего. Не понятна была смерть. Не понятна была смерть Генерального секретаря ЦК КПСС. Помню, кто-то из моих коллег по караулу (девчонок) плакал, стоя с поднятой в «салюте» рукой. Она стоит, салют отдает, а слезы текут…
Помню, день похорон. Трансляцию с Красной площади. Гроб на лафете. Как опускали в могилу, да уронили. Наверное, тоже от растерянности. Помню, как на улице завыли гудки. Протяжно, заунывно. Так же ничего не объясняя, о чем хотелось бы спросить. Помню, как чуть позже Черемушкинский район, в котором находилось Ясенево, переименовали в Брежневский. И мы на всех своих школьных документах (дневниках, тетрадках) под диктовку учителей зачеркивали «Черемушкинский», выводя поверх «Брежневский».
А потом состоялись какие-то партийные совещания, «дорогому и любимому» нашли замену. Взрослые продемонстрировали свою уверенность в будущем дне. Войны так и не случилось, хотя ее страх никуда не ушел, а продолжал жить во мне вплоть до Горбачева, Саманты Смит и братания Михал Сергееча с западом. Последующие ближайшие смерти Генеральных секретарей такой сопричастности уже не вызывали, как не вызывали и растерянности. Подкрадывающаяся взрослая юность с ее любовью к жизни, не обращала внимания на смерть пожилых людей, будь они самыми расгенеральными любого «цккпсс».
Вспомнить, наверное, больше и нечего об этом. Разве что скажу последнее. За эти 37 лет отношение к умершему в этот день менялось кардинально. Но, чем дальше, тем больше он становился просто человеком с непростой судьбой… Царствие небесное, хоть он и коммунист…
