Постепенно мысль о собственной персоне перестала так сильно угнетать ее; перед глазами прекратила свою пляску кровать вверх-вниз, вверх-вниз. Джойс медленно повернулась к зеркалу в дверце платяного шкафа, поправила пояс, стараясь не смотреть на себя.
Затем открыла дверь, прошла по коридору, вернулась в комнату к со бравшимся и села на стул, на котором до этого сидела. И только теперь она заметила, что все остальные уже стоят—они встали со своих мест, готовые отправиться в путь.
— Как быть с вашей кофточкой, дорогая? Может, вы ее оставите здесь? — спросила миловидная брюнетка.
Джессика Мальхерб, идя к двери, улыбнулась Джойс и сказала:
— На вашем месте я бы ее оставила.
— Да, конечно, спасибо,— услышала она собственный голос, показавшийся совсем чужим.
На улице они чуть-чуть задержались, пока решали, кто с кем и в какой машине поедет. Джойс очутилась на заднем сиденье машины, в которой рядом с шофером сидела Джессика Мальхерб. Вместе с ней села худая мужеподобная женщина и коротышка Шабалала, но кто-то энергичным помахиванием руки зазывал его к себе.
Он вышел, но тут же вернулся, успев вскочить в машину уже на ходу. Он был единственным, кто, кажется, волновался, сидел прямо, положив руки на колени. Широко улыбнувшись, Шабалала сказал:
— Ну, вот теперь вы действительно едете с нами, мисс Маккой.
Кортеж миновал Фордсбург и стал удаляться от города. Затем они выбрались на одну из основных магистралей, связывающих золотые прииски Уитвотерсрэнда с Иоганнесбургом, проехали мимо бледно-серых и желтых отвалов шахтной породы, мимо кучки опрятно-уродливых домиков для белых рабочих, мимо небольших клочков вельда, где в низинах слабо поблескивала трава, смоченная прошедшим накануне дождем, мимо кирпичного завода, литейного цеха, мимо небольшой птицефермы.
Наконец, свернули на проселочную дорогу и пристроились к туземному автобусу, который совсем осел под тяжестью пассажиров. Из выхлопной трубы автобуса шел густой черный дым, парусиновые занавески на окнах раскачивались из стороны в сторону. Продребезжав, автобус проскочил в ворота локации, три легковые машины остановились.
Джессика Мальхерб вышла первой и встала. Потирая пальцы на левой руке, она деловито заговорила с Роем Уилсоном:
— Конечно, никаких заявлений в газеты, пока они сами не попросят.
— Вон машины прессы,— торопливо выпалил Шабалала.— Вон там.
— Похоже, это Брэнд из «Пост».
— Нет, это не может быть Дик Брэнд, его ведь перевели в Блюм-фонтейн,— сказала высокая мужеподобная женщина.
— Идите сюда, мисс Маккой, идите, моя девочка,— позвал Шабалала, поправляя галстук и подергивая плечами, на всякий случай, если будут фотографировать.
Девушка послушно вышла вперед. Но фоторепортер протестующе замахал блицем.
— Нет, нет, вы мне нужны в движении.
— Лучше уж сфотографируйте нас здесь, пока мы не вошли в ворота, а то как бы и вам не оказаться за решеткой,— равнодушно сказала Джессика Мальхерб.
— Вы только взгляните на это,— продолжала она, обращаясь к мужеподобной женщине, и приподняла ногу, показывая, как выпачкался в грязи каблук ее белой туфли.
Легерсдорпская локация, к воротам которой они сейчас подходили и о которой Джойс Маккой прежде не имела никакого представления, была весьма схожей с другими подобными поселениями.
Высокий из колючей проволоки забор — существовавший скорее символически, поскольку, за исключением небольшого пролета у ворот, в нем повсюду имелись удобные проходы — огораживал почти квадратную милю с разместившимся на ней небольшим мрачным поселением, куда приезжали спать африканцы из близлежащего городка.
Локацию эту составляли убогие домишки и жалкие лачуги из листового железа, а вблизи ворот, где находилась контора, ее заполняли несколько сносных коттеджей, построенных в виде эксперимента белыми специалистами из строительного управления, но эксперимент так и не получил дальнейшего распространения.
В коттеджах жили клерки-африканцы, из числа фаворитов белого управляющего локацией.
Лавок здесь почти не было, так как наличие туземных лавок в локации подрывало торговлю городских магазинов белых, зато здесь имелось много церквей, принадлежащих разным сектам. Некоторые были сооружены из глины и жести, другие — неоготические — из кирпича.
Итак, направляясь к воротам, они начали свой путь — семь мужчин и женщин. Джессика Мальхерб и Рой Уилсон шли чуть впереди, Джойс оказалась между Шабалалой и лысым белым мужчиной в толстых очках. Вспышка блица произвела сенсацию, но ненадолго.
Два-три подростка, игравшие на обочине дороги с железными обручами, остановились в изумлении. Толстая туземка, продававшая апельсины и жареные маисовые лепешки, нарочито громко крикнула что-то прохожему в обтрепанных брюках. У ворот на ящике из-под мыла сидел, разговаривая, грузный черный полицейский. Он приложил руку к фуражке, когда они подошли.
Оцепенение, наступившее в душе Джойс Маккой после нервного криза, начало уступать место какому-то тихому смятению.
Еще ребенком, видя, как несколько членов Армии спасения где-нибудь на углу улицы нестройными голосами распевают гимны, ей частенько хотелось узнать, что бы она почувствовала, окажись в их компании. Теперь ей казалось, будто она это узнала. Маленький Шабалала провел пальцем за воротом рубашки, и с внезапным приливом сердечной теплоты девушка подумала:
— Вот и он испытывает те же чувства, что и я.
Она не догадывалась, чем заняты его мысли, а думал он сейчас о том, о чем поклялся не думать во время этой акции, а именно, что сегодняшний поход вернее всего будет стоить ему работы. Никто не хотел держать у себя африканцев, «устраивающих беспорядки».
Жена, необычайно гордившаяся его образованностью и умом, узнав о его намерениях, просто молча ушла на кухню, сделав вид, что ей все понятно.
Но в конечном счете Шабалала, точно так же, как и Джойс — хотя они и не осознавали этого,— остался верен самому себе. Что касается Шабалалы, то с его стороны это было смелым поступком, хотя он и выглядел забавным маленьким коротышкой. Как только, пройдя ворота, они вышли на дорогу, он спросил у Джойс:
— Перевалили?
— Простите, как вы сказали? — вежливо и заговорщически переспросила она.