Комедия Тайки Вайтити о маленьком фанате Гитлера, победившая на кинофестивале в Торонто и поссорившая американских кинокритиков, не выйдет в российский прокат
Комната десятилетнего Джоджо увешана постерами с самым популярным супергероем своего времени — Адольфом Гитлером. Румяный фанат в коротких штанишках настолько одержим кумиром, что общается с ним как с воображаемым другом. Шепелявый Гитлер с лицом Тайки Вайтити учит Джоджо зиговать, ненавидеть евреев, любить Германию, а еще — верить в себя!
Вместе они идут в летний поход под патронатом зверских вожатых в пилотках и очаровательных военоргов. Бегать со вскинутыми руками, сжигать книжки и метать ножи (один непременно отскочит кому-нибудь в ногу) — ужасно весело. Гораздо труднее пройти обряд посвящения в гитлерюгенд — свернуть шею серому кролику. Джоджо отпускает жертву на глазах у отряда и получает позорную кличку Кролик. Но воображаемый Гитлер принимается его утешать — кролики ведь жутко проворные, не страшно, чего ты… Впрочем, проворства у Джоджо столько же, сколько и тяги к насилию, так что сразу после проваленного убийства животного он умудряется подорваться на гранате.
Со шрамами на половину лица Джоджо приезжает домой. Отец, как он думает, воюет в Италии, старшая сестра умерла от гриппа, так что встречает беднягу лишь лучезарная мама (Скарлетт Йоханссон). Она здорово танцует, прекрасно гримасничает, катается с Джоджо на велосипеде и зовет его Говнитлером (Shitler в оригинале). А попутно — прячет на чердаке одноклассницу умершей дочери. Увидев ее, дружище Гитлер вылетает в окно с криками: «Евреи едят нацистов!» — а Джоджо берется в одиночку изучать чердачного монстра. «Я же просил нарисовать дома евреев, но это всего лишь дурацкий рисунок моей головы». — «Да, ровно там мы и живем».
Опыт еврейских детей, переживших или не переживших Холокост, как правило, не отделяется от общего разговора о жертвах катастрофы. Это кажется логичным и исторически справедливым: не делая скидку на возраст, нацисты низводили всех евреев до одной расчеловеченной массы, поэтому задачей потомков стало уравнивание пострадавших в неприкосновенном статусе жертвы. Уже много лет списки самых известных книг о Холокосте возглавляет дневник еврейской девочки Анны Франк, определяемый как «взрослый» по своей глубине текст; «голос, говорящий за шесть миллионов». В кино доминирует такой же вневозрастной образ жертвы нацизма: прячущийся в застенках еврей Эдриана Броуди из «Пианиста» младенчески чист и беспомощен, а героиня Марты Козловой из «Войны Анны» лишена и толики инфантильности. В современной культурной памяти опыт еврейских детей равен опыту взрослых евреев, но совсем другое дело — немцы и их дети.
Немецкие дети стали обсуждаться как отравленное взрослой идеологией поколение, как только исчез Третий рейх: уже в 1947 году Роберто Росселлини снял «Германия, год нулевой» — фильм с наглядной метафорой нацистского яда, обращенного против детей. Росселлини сделал кино о немецких детях, беспрецедентно пострадавших от отцов, — неслучайно режиссер французской новой волны Франсуа Трюффо назвал этот фильм «первым случаем в истории кино, когда центром тяжести были представлены дети, а не взрослые». Не без риска задеть чьи-то элитистские воззрения комедию Вайтити можно поставить в один ряд с драмой Росселлини. Здесь не просто выставлен фокус на детское восприятие правой идеологии, но подобрана адекватная этому восприятию гротескно-фантазийная форма. Сильную, но типичную в своей меланхоличности историю писательницы Кристины Люненс режиссер превратил в «Улицу Сезам» со свастикой: как гитлерюгенд и мог привидеться десятилетнему немцу.
Гитлер Вайтити напоминает скорее Тигру из «Винни-Пуха», чем грозного прототипа с портретов; начальник гестаповского отряда — вылитый судья Рок из «Кто подставил Кролика Роджера», а квир-пара военоргов (Сэм Рокуэлл и Алфи Аллен) похожи на маппетов. Каждому персонажу здесь даны врезающиеся в память черты и доверены звонко выстреливающие фразы. Когда мужчины в черных костюмах приходят обыскивать дом Джоджо, вместо обязательных рукопожатий они вскидывают руки и кричат «хайль!» — по очереди и каждому. Главный гестаповец рассыпается в комплиментах комнате Джоджо и напоминает о лживости слухов, что у Гитлера всего одно яичко. На самом деле у него их четыре.
При этом заслуга Вайтити вовсе не в удачно поставленной комедии, а в ее неровном тоне. Картинка, сшитая из комичных slow-mo, мельтешащего монтажа и сюрреалистичных вставок, разреживается тяжелыми длинными кадрами. То и дело подрагивает и жанровая форма: когда Джоджо впервые слышит шум с чердака, гротескную комедию внезапно затмевают хоррор-клише. Образный уровень столь же непредсказуемо рябит. Джоджо и Гитлер в нелепой шапочке плавают в бассейне, а у бортика сидит заблюренный калека с ампутированными конечностями. На залитых солнцем улицах болтаются повешенные, а по прогулочной аллее проползает грузовик с окровавленными солдатами вермахта. Наконец, пока Джоджо танцует с мамой в уютной гостиной, на чердаке еврейская девочка сидит с ножом. Все эти скачки интонации выделяют комедию Вайтити среди капустников вроде «Гитлер капут!», приближая ее к фильмам вроде «Солнцестояния» или «Человека-швейцарского ножа». Подобно Астеру и Квану с Шайтером, Вайтити провоцирует зрителя весь фильм сидеть с неуверенной дрожащей улыбкой — то громко смеяться, то скорбно замолкать. Возможно, именно эта странная интонационная неровность — наиболее точная современная форма для разговора о страшном.
Еще до выхода фильма автор его литературного источника «Небеса в клетку» (Caging Skies) Кристин Люненс очень точно описала, как снимает Вайтити: «Я склоняюсь к драме и закладываю в нее немного смеха, а он больше склоняется к юмору, внутрь которого кладет более жесткие куски». Во второй половине фильма сюжет разрывается столь резким некомедийным поворотом, что сомневаться в методе Вайтити уже не приходится. Контрастность, вживленная в каждый элемент фильма, подобно рубцам на лице Джоджо, напоминает о болезненной слоистости идеологии.
Неровный тон спровоцировал столь же неровную реакцию критиков. Многие сразу посчитали, что негоже автору «Рагнарека» браться за кино о Третьем рейхе и что юмор а-ля «Реальные упыри» неуместен в теме нацистских жертв. Но Вайтити говорит не столько о гитлерюгенде, холокосте или партизанском сопротивлении, сколько о том, что дети охотно верят в сказки про чистую расу или радиоактивный пепел, но навязывать единственную версию истории — дело бессовестных взрослых.
