Внучке – племяннице, Варваре Вареджян, маленькой красавице с редким именем, дарю, посвящаю...
"Спасибо! О красоте трудно написать по- новому, а у Вас получилось."
Ульяна, читательница канала.
Сколько себя помню столько и ахаю от восторга, обвороженная, завороженная им, портретом этим. Навсегда, навсегда, еще с детства!
***
И нет её большой биографии, и есть она, неполная, крупицами, семейственное древо Римских - Корсаковых, в чью фамильную сень вошла Варвара, Варенька Мергасова, дочь купеческая, своенравная, пылкая, артистическая натура.
Одни из самых богатых в костромской губернии, Мергасовы, семейство благодушное, доброе, вальяжное, много краю меценатствовало, городок благоустраивало: школы, больницы, рынок местный, дороги, тротуары брусчатые, деревом мощеные, домики узорные, терема с наличниками, заоконьем, резьбой по низу, как кружево кленовое.
***
Варенька Мергасова ни в чем от родителей отказу никогда не знала, да не просила особо ничего у Бога - то: вот только разве что сердце бы потише стучало, да жар в груди меньше полыхал, а то бежать ей мешает, а она, Варюша, привыкла все быстро делать, на лету, вьется, как веретено, полыхает, как искра.
Такая красивая искра, мерцающая. Присядет, греет руки у огня каминного, губы кусает в нетерпении. Всегда она нетерпелива была, на балах - устали не знала, сватов к ней засылали с четырнадцати лет, она и не понимала, что сие значит, со всеми ровна и ласкова была, а старикам в камзолах придворных и вовсе терялась, что молвить поперёк, и привычки такой то и - не было вовсе!
На первом балу своем произвела она сразу - фурор невиданный.
А наряд подбирала вроде - незатейливый, шёлк и бархат, а по нему банты атласные, голубая кайма, серебристое газовое покрывало на голову. Маменька все наказывала волосы беречь, иначе черепаховым гребнем не расчешешь, только выпадут, выдернешь!
А волосами она, Варенька, дорожила более всего. В них вся сила у человека, по древней легенде, библейской, живет. Как у Вирсавии. Зачитывалась Варюша легендами и мифами древними, на нескольких языках могла читать, даже и церковные псалмы трудные, разбирала и пела. Голос грудной, тёплый, высоких нот брать не могла – сердце заходилось голубем, так прямо под небеса, вверх и рвалось! А вот низкими – ворожила, ошеломляла, зачаровывала.
А уж как она, Варенька - бедовая, влюбилась тогда в Николушку Римского - Корсакова, красавца гусара, весельчака, балагура, не приведи Господь то так влюбиться! И было ей - шестнадцать, а Николенька и слушать то не хотел отказа: ровня он был Варваре, да и богаче еще, от бабушки Марии Ивановны Римской - Корсаковой достались ему и «лёгкость характера» последняя, как нота или пузырёк в бокале тонком, винном и гордость. Да и имения в тамбовской, московской и пензенской губерниях достались богатые, где крестьяне не обижено жили, вольно.
И дома в обеих столицах, а в домах все маскарады, да вечера званные, балы да ужины, на них пахло теплым воском и протертою замшею башмаков бальных. Не могла Варенька дышать от тех балов, все ей хотелось вырваться прочь, да на волю, да в снег! И умыться снегом. От этого еще больше щеки розовели. За первые счастливые годы рядом с мужем, родила она ему троих детей, сыновей и дочь, счастливо пестовала их, смеясь тихим смехом.
***
Знали их, светскую чету Корсаковых, вся Москва и весь Петербург сановный, а волю своему нраву неудержному давала Варенька только в нарядах искусных: шёлк, газ, тюль, да кружево с бархатом, сама часто рукава кисеей обшивала и лентами, выдумывала туалеты такие, что после вся бальная зала на неё смотрела. В непозволительной дерзости ни старики, ни юноши глаз не опускали. Николенька ворчал, смеялся, ревнуя, кусал губы, да срывался в подмосковную на соколиную охоту с борзыми, да в Английский клуб, где играл до зари - восхода в карты. А потом опять в полк, в полк. Лейб - гвардеец все же!
***
Она и не хотела бы быть героинею бульварных газет и сплетен, но уж больно ярко её отметил Бог. О ней писали в своих мемуарах современники, такие как, например, князь Дмитрий Оболенский. Он говаривал, что Варвара Дмитриевна "считалась не только петербургскою, но и европейскою красавицей. Блистая на заграничных водах, приморских купаньях, в Биарице и Остенде, а также в Тюильри, в самый разгар безумной роскоши императрицы Евгении и блеска Наполеона III, Варвара Корсакова делила успехи свои между петербургским великим светом и французским двором, где ее звали la Venus tartar". – татарскою Венерою».
Варенька только плечами пожимала, должно быть, князю Оболенскому хотелось стать новым Пушкиным, что он такое ей прозвище придумал? А ей самой более « Саламбо» нравилась тогда, модная повесть господина Флобера. Она и костюм маскарадный придумала в духе повести скандальной и ошеломительной, благо фигура позволяла. Ничего лишнего в ней, фигуре и не было, Бог отсек все лишнее, а туника лишь подчеркнула пленительные изгибы, достойные резца Праксителя или Фидия. Вот бы ей в те времена и жить!
Но нет, она жила во времена бурных реформ государя Александра Второго, который несмотря на все свое свободолюбие, посмеиваясь в усы, оставил её любимого Николеньку без наград и жалования, когда тот, как исполнительный адъютант, в пылу искренней горячности патриотической, вздумал сказать еще железному императору Николаю Павловичу и командующему, как на духу, что в Севастополе пушек не хватает и потери большие!
Бравада, да и только, но храбрец Николенька о себе не думал, он видел горящие бастионы, раненных солдат, убитых офицеров, местных жителей без воды и провианта, что ему было недовольство государя и военных чинов! Он и жизнью своей готов был пожертвовать из -за пустячной ревности к какому то Козлову, однополчанину своему, который неумелый комплимент ей отпустил, предерзкий до того, что она сломала веер костяной, перламутровый, в руке и щеки пошли пятнами алыми, и задохнулась враз: шутки шутками, но будто огнём ожгло – предел ведь всему бывает.
Дуэль у Николая Сергеевича с Козловым была непустячная, всерьёз, а противника он ранил легко, в бедро. Но уйти из полка ему все равно пришлось, в отставку, уехал в имение свое, там широко хозяйствовал, потом сорвался коршуном за границу. К тому времени они с ним уже расстались и развод, в котором он всю вину на себя взял, разбил ей сердце, испепелил душу.
Но и пепел блистал так, что об этом долго еще по всей Европе ходили легенды, почти романы.
Казалось, это о ней говорил Дюма – отец в своих путевых журналах, колеся по «варварской Тартарии»: «Дочери России -эксцентрические существа, которые говорят на всех языках, смеются в лицо всякому мужчине, не умеющему подчинить их себе... самками с низким певучим голосом, суеверными и недоверчивыми, нежными и жестокими. Самобытность почвы, которая их взрастила, неизгладима, она не поддается ни анализу, ни подражанию».
Вот и в жизни Варвары Дмитриевны Римской - Корсаковой ничего не поддавалась ни анализу, ни подражанию. Истинно так! Она ушла из этого мира в сорок пять лет от сердечной болезни, в расцвете красоты, которая нас до сих пор пленяет и обвораживает. Мы не дышим перед этим портретом. От восторга. И она любила его. Он украшал обложку её книги, которую она собственноручно написала. Книга эта затеряна в архивах Национальной Французской Библиотеки в Париже, в частных собраниях. В ней есть такие слова, обжигающие душу:
Можно лишь предполагать, какой смысл вложен в эпиграф написанной ею книги: "Лишения и печали мне указали Бога, а счастье заставило познать Его". Книга, пленяющая красотою слога и глубиною мысли, не переведена на русский. До сей поры, увы!
Лишь с портрета нам неувядающе мерцает бессмертный лик Варвары Корсаковой, ставшей символом Жизни и красоты, одухотворяющей собою все: и сердечный жар, и милость к прегрешениям в миру, и безоглядную жажду жизни и правды, горечи и сладости её всегдашней,которые кажутся такими мимолетными на этой земле. Но лишь – кажутся!
@Лана (Светлана) Макаренко - Астрикова. Авторский текст эссе.