Что происходило на сцене русских театров в последние десятилетия XIX века? К этому времени уже ушли из жизни М. А. Шишков и М. И. Бочаров, о которых мы уже писали. В Петербурге работали их ученики: К. М. Иванов, И. П. Андреев, П. Б. Ламбин. И хотя они учились в Академии художеств в классе декорационной живописи и знали законы архитектуры, их оформительские решения были лишены оригинальности – они повторяли уже сложившиеся стереотипы декорирования постановок. В Москве наиболее известными декораторами были А. Ф. Гельцер и К. Ф. Вальц.
Но, конечно, были и другие – те, кто ставил знак равенства между музыкой и живописью в сценической постановке. Имена этих новаторов в декорационном искусстве – Константин Коровин и Александр Головин.
С 1898 года управляющим московскими театрами стал Владимир Аркадьевич Теляковский. Ознакомившись с состоянием московских театров, он понял, что необходимы реформы, которые должны начаться именно с декорационной части. Оформление спектаклей Большого театра приводило Теляковского в отчаяние: «Боже, что за постановка и костюмы в “Руслане”… Прямо чистый позор, а не постановка, и сколько истрачено было на это денег!». Сначала он пригласил Васнецова и Поленова оформлять постановки Большого театра, однако они отказались, но посоветовали привлечь Коровина и Головина. Директор отстоял кандидатуры художников с боем.
Декорации Коровина и Головина сильно контрастировали на фоне привычных. Вместо традиционного убранства сцены, определявшего лишь место действия, Коровин и Головин , создавая декорации и костюмы в импрессионистическом направлении, старались передать эмоциональный посыл спектакля.
Художников обвиняли в том, что они не умеют рисовать, не могут точно изобразить архитектуру и различные предметы, что их декорации «недоделаны», «недописаны» и представляют собой лишь «проекты», «намеки» на декорации. Газетные рецензии тех лет были наполнены нелестными сравнениями работ Коровина и Головина с декорациями художников, умеющих дать на сцене «точную иллюзию» действительности. Газета «Московские ведомости» заявила, что декорации Коровина и Головина — «малевание досужих декадентов». Теляковский с горечью отмечал в своем дневнике: «… вот истинно русское отношение к своим же русским талантливым художникам. За границей Коровин и Головин оценены, получили медали за декорационное искусство, но у себя в отечестве их стараются обливать помоями… В этих талантливых художниках… явилась новая сила».
Константин Коровин и Александр Головин заняли не просто роль декораторов, но и соавторов спектакля. «Краски, аккорды цветов, форм — эту задачу я и поставил себе в декоративной живописи театра балета и оперы», — писал Коровин.
Когда В. А. Теляковского пригласили возглавить Дирекцию Императорских театров и переехать в Петербург, он пригласил художников продолжить совместную работу уже в столице. Здесь он столкнулся с теми же трудностями, которые преследовали его в Москве: небрежность в процессе постановки спектаклей, некомпетентность чиновников и ожесточенное противостояние «старой школы». В своих бесценных мемуарах Теляковский писал о том, что балет, возглавляемый М. Петипа, нуждался в коренном преобразовании. Известному хореографу было к тому моменту уже за восемьдесят: он не способен был создать что-либо новое и с крайней недоброжелательностью встречал художественные идеи. Особенно его раздражали декорации Коровина и Головина, названные им «балаганом». Противились изменениям и рядовые сотрудники: маляры портили декорации; артисты отказывались надевать коровинские костюмы.
И все же, несмотря на жесточайшее сопротивление, спектакли Коровина и Головина произвели фурор, создали абсолютно новое видение театра. Теляковский, резюмируя совместный труд, писал: «Мы из борьбы вышли победителями и к статьям газетным относимся с презрением, нас оценила публика».
Константин Коровин еще при жизни был известен далеко за пределами России – его знали в Европе, он работал в миланском Ла Скале. Имя Александра Головина навсегда останется в списке выдающихся театральных художников страны.