В 22 года ей сказали, что у нее ВИЧ. В 25 лет у нее нашли онкологию. Но она все равно решила начать новую жизнь. Речь о россиянке Анне Ситникове. Когда-то страдающая от наркозависимости девушка, сейчас она равный консультант Ассоциации "Е.В.А."
Она рассказала нам свою непростую историю.
Это конец 90-х — начало 2000-х гг. наш район был заполонен наркотическими веществами. И огромное количество молодежи со школьных парт — это 8-9 классы — в тот период времени начинали употреблять наркотики. Это были тяжелые времена: моя мама работала на двух работах, мой папа потерял работу и пил — он стал алкоголиком. Меня воспитывала улица.
Что давала Вам и другим подросткам улица?
Это была какая-то свобода. До определенного периода времени. Как все, мы встречались, выпивали, потом пришли наркотики тяжелые. Буквально, в 13 лет я попробовала в первый раз. Мне принесла одноклассница, моя лучшая подруга. Я помню этот момент: мне не хотелось упасть в грязь лицом, мне казалось, что это шутка, что это мука или еще что-то. И я употребила.
Был какой-то период времени, когда я думала, что могу контролировать этот процесс, когда я могу решать: употреблять или нет. Потом, к сожалению, выбора не остается.
Как Вы узнали, что у Вас ВИЧ?
Это была осень. Я пошла в женскую консультацию, сдала анализы. Через какое-то время мне позвонили и пригласили меня зайти к ним на прием. Я пошла с мамой, потому что мама сказала, что если звонит врач и предлагает пообщаться по анализам, то скорее всего что-то не очень хорошо.
Но никакой консультации не было. Врач просто мне озвучил диагноз. Это был 2006 год. И дал мне адрес центра СПИДа, куда я могу обратиться.
Почему Вы пошли анализы? Были какие-то сомнения?
- У меня были задержки. Это была вторая беременность.
- Пришлось прервать?
- Да, пришлось прервать беременность. И на тот момент я употребляла наркотики.
Как мама отреагировала на диагноз?
Мы вышли с ней на остановке, мы обнялись и плакали, потому что ни я, ни она ничего не знали о заболевании, кроме того, что от него умирают и мне осталось недолго. В тот период в моем дворе были единичные случаи заражения — это кого я конкретно знала из ребят, поэтому для нас это было ново, очень страшно.
В течение года я не ездила в центр СПИДа и готовилась к смерти. У меня уже был Вова, но у меня были проблемы с веществами, а потому смысл жизни на тот момент был потерян.
А в какой момент у Вас появился Ваш сын Вова?
Я рано ушла из дома к папе Вовы. Мы жили с ним в гражданском браке. Сын у меня довольно рано появился - в 17 лет. И мама настаивала на том, чтобы я родила. Мы особо не раздумывали над этим.
Отец Вовы был здоров?
Нет, на тот момент у нас у обоих уже были гепатиты. Хронический гепатит С. Но Вова родился здоровым. А с его отцом мы из одной компании. У нас вместе был очень сложный путь.
Но Вы справились, нашли себе другой путь?
Это чудо, честно Вам скажу, потому что в моем дворе по пальцам можно пересчитать людей, которые выжили. Мой родной брат погиб. Отец Вовы тоже. И я не рассчитывала, что выживу.
В 22 года у меня ВИЧ, в 25 лет у меня нашли онкологию по женской части. Но я могу сказать, что все последствия были мотиватором для изменения полностью своей жизни. Я понимала, что все: либо смерть, либо я начну что-то делать и менять в своей жизни. И поэтому пришли равные консультанты в мою жизнь и предложили мне помощь как в реабилитационных центрах, о которых я к тому времени ничего не знала. Много людей окружили меня, и я поняла, что я не одна. Тогда я начала принимать терапию, мне сделали операцию по онкологии. И все.
Уже 13 лет я принимают терапию, я 10 лет ничего не употребляю, включая алкоголь и все, что изменяет сознание, и живу абсолютно нормальной социальной жизнью.
Как вы сейчас живете? Я знаю, что Вы живете с открытым статусом, не скрываете, что у вас ВИЧ.
Когда мне объявили диагноз, когда я пришла в центр СПИДа и подписала бумаги, я поняла, что всем должна говорить, что у меня такой статус. До этого я, конечно, понимала, что живу с таким статусом. Всем тем, кто потреблял вещества вместе со мной, когда я еще это делала, я стала говорить, потому что я могу их заразить.
После этого при посещении медицинских учреждений я всем говорила, что у меня есть заболевание. И всем половым партнерам, которые у меня были. Для меня это было очень важно. Дискриминации там какой-то со стигмой… Вначале с этим я сталкивалась именно в медицинских учреждениях, но от меня не отвернулся ни один друг, ни одна подруга, ни один родственник. Меня все поддерживали.
Поэтому когда я пришла в Е.В.А., мне равные консультанты дали выбор: я могу открыть свое лицо, а могу не открывать. Я выбрала жить с открытым лицом, потому что я считаю, что максимально, что я могла встретить негативного, я встретила. Я не боюсь говорить, что я живу с ВИЧ, потому что я неопасна для человека другого. Вирус не передается воздушно-капельным путем.
А как в интернете люди относятся к Вашему статусу?
Большинство моих подписчиков — люди, не имеющий никакого отношения к этому. Все очень с любовью и поддержкой относятся. Бывает только, что поднимают спорные вопросы наличия ВИЧ-инфекции. Вы знаете, что есть те, кто сомневается в ее существовании.
Как Вы рассказывали сыну о том, что происходило?
Вова жил с бабушкой долго, потому что у меня был длительный срок госпитализации — 4 года. Но Вова в курсе вообще всего. Мы очень открыты. Просто уже были вопросы «Почему?», «Как?», «Где ты была?» и «Почему так произошло?». У нас умер папа от заболевания.
Мы ходили к психологу вместе, потому что и мне было сложно принять роль мамы, т.к. я очень долго была потеряна. Как мать, я не знала, как вести себя и разговаривать, - мы больше дружили всегда с ним. Из-за того, что я ребенком еще стала употреблять, я осталась на том уровне, поэтому мы с ним вместе долго развивались. Возможно, за счет этого у нас очень доверительные отношения сложились.
Настал период, когда я не могла уже что-то придумывать, и мы сели и стали разговаривать. И сказала, что у меня есть опасения за моего ребенка, потому что болезнь зависимости может передаться как-то на генетическом уровне. У меня в роду есть алкоголики, я была зависима, мой брат от этого умер — это страшно. Конечно, я все ему рассказала. Сначала это были жесткие моменты, мне было страшно, я пыталась контролировать.
Сейчас это больше информирование. Я говорю, что можно, но шансов выжить мало, потому что большая часть погибает. У него есть два примера: я и папа.