Глава третья. Даша Красильникова
Часть пятая
— Это как же понимать?! — послышалось из прихожей. Войдя незамеченным, в дверях, с хозяйственной сумкой в руке, стоял Таргасов.
Гость улыбнулся ему, попытался подняться навстречу:
— Здравствуйте, Юрий Михайлович! Вот... без костылей... Хожу!! Пришёл благодарить вас!
— Сидеть! — громко приказал тот, стремительно приблизившись и усаживая того обратно. И вдруг стал кричать, ударив кулаком по столу:
— Благодарить он пришёл!.. Да кто позволил в такую даль?! Ведь ненароком толкнуть в толпе могли!.. Ты что, всю жизнь хочешь с палочкой ковылять?! Я не для того выворачивал себя, чтобы ты с палочкой ходил! Ты нужен жизни без неё! Понял?! Я же обещал, что приду — и пришёл бы! Хвастун! Тащишься через весь город! Решил всё насмарку пустить?! — Сердито подставил стул и сел напротив. И уже мягче: — Что, нетерпячка одолела?
— А то! — улыбнулся тот добродушно и ласково. — Вы вот кричите, Юрий Васильевич, а я балдею! Два года со мной все ласково, да ласково — надоело! Покричите ещё, а!
Словно ища поддержки, Таргасов бросил взгляд на неё, беспомощно всплеснул руками:
— Ну что прикажешь с ним делать?! Герой!.. Ну-ка посмотри мне в глаза... Посмотри-посмотри... Что, брат, болит?
— Болит... — честно признался тот.
— Болит — это хорошо... Значит, нерв живой. Боль, конечно, снять можно... А почему не говоришь, что и голова стала болеть? Ведь стала же — радужка глаза не соврёт... И давно?
— С неделю, — удивился тот. — Думал, с похмелья — был грех с радости...
— Дай шею посмотрю. Наклони голову. Вот так... — Он стал прощупывать позвонки. — А как здесь надавливаю, что чувствуешь?
— Боль за ухом, ближе к виску отзывается...
Таргасов кивнул:
— Все правильно... Ну-ка, Дарья, «просвети» своими чудесными глазками этого героя. Вот в этом месте — особенно. И скажешь мне, что увидишь.
— Я?! — испугалась она, роняя тряпку и тут же нагибаясь за ней.
— А ты поколдуй над этим воякой, а я такси ему вызову. — Поняв ее растерянность, поднялся. Незаметным кивком поманил на кухню. Там, положив ей на плечи свои ладони, заглянул в глаза: — Представь себе, что судьба этого парня зависит от тебя одной... Включись в этот факт. Пробуй. Я хочу увидеть природу твоих способностей. И... больше уверенности. Ты сможешь, я знаю. В крайнем случае, мысленно вызови образ и умение своей бабушки, хоть никогда и не видела её...
— Хорошо, — кивнула уже отрешённо, — я попробую. Но я уже знаю, отчего у него болит голова... И отчего у него вибрируют пальцы — тоже, кажется, знаю... Можно я попытаюсь избавить его от этого? Только рядом будьте! Я всё ещё боюсь себя!
Стало заметно, что теперь растерялся он:
— Ну и... отчего же боль и вибрация?
— У него в шейных позвонках какие-то сосуды — мелкие-мелкие... Они будто запеклись от воспаления, а от этого плохое движение крови к мозгу и обратно.
— Поразительно! — присел он на стол, глядя на неё. — В медицине это звучит так: «Сосудистый синдром шейного остеохондроза, следствием которого является нарушение мозгового кровообращения»... Ты даже сформулировать смогла почти тождественно. Но... как ты узнала?
— Понимаете, его мозг знает это. Мозг любого человека знает, где в организме беда. А когда я сильно сострадаю человеку, его мозг даёт моему мозгу как бы считывать информацию — как бы жалуется и... подсказывает ход для оказания ему помощи... Вот и сейчас я знаю, как оказать её...
— Ну и... как же?
— Его сосудики нужно «прогреть», «расплавить» в них сгустки крови... Я «облучу» их. Во всём остальном — вибрация пальцев, искажение лицевого нерва, боль тела — виновата его собственная память, как инородной занозой заклиненная войной. Такая память тянет и надрывает ему нервы. От этого и страдания. Я сниму ему боль, я разглажу ему лицо... И вибрацию пальцев постараюсь убрать. Разрешите. В присутствии вашем...
Он откинул назад волосы и пристально стал смотреть на неё, разрывая начало реального чуда. В глазах — глубина, как ночь Космоса, кивнул, прикрыв их:
Приступай. Я с тобой.
... Вернулась. Села напротив. Взгляды их встретились. И как только это произошло, поняла — всё получится. Уверенность наполнила её так, что даже улыбнулась ему.
— Можно я буду называть тебя на «ты»? — спросила тихонько, наблюдая его глаза. — Нам так легче будет «найти» друг друга.
— Валяй, — снисходительно кивнул тот, покосившись на подсевшего поодаль Таргасова.
— Как зовут тебя?
— Семён.
— Ты веришь мне, Семён?
Вымученно улыбнулся:
— Честно? Без обиды?
— Конечно!
— В наше время верить можно только Богу... И лишь потому, что его нет... Да ещё некрасивым девчонкам верить можно... Если бы ты была красавица — я бы встал и ушёл! Все красивые — лживы! Ты — другое дело... Но у тебя... такие глаза... лучистые...
Протянула к нему руки с вытянутыми до прогиба, напряжёнными пальцами... «Всё! Контакт пошёл! Теперь он мой»! Ощутила почти физически, как заструилась из неё энергия власти над ним, изувеченному войной и нашедшему в её сердце сострадание, милосердие, добродетель.
— Твоя беда в том, Семён, — заговорила еле слышно — в подсознание его, что твоя память держит лишь нелепость и ужас войны. Но что-то же было там и хорошее... Вспомни — что? Смой им из памяти плохое — смой! Делай, как велю!
Голова его слегка закинулась назад, глаза закрылись, лицо расслабилось, как расслабляется оно при созерцании необычных, невиданных ранее красот, оценить которые может лишь душа художника или поэта:
— Там такие синие озёра! — заговорил он негромко и восхищённо. — Там звёзды чистые и яркие! И так они близко, что хочется потрогать рукой! Там закаты похожи на сказку гор, а восходы — на рождение земли! А вода — сладкая! В пустынях её всегда хочется пить! Пить, пить... Там тени ждут тебя после солнца, как мать... Дожди — спасение, как сёстры жизни... Дембель... Россия... Дом... Мать...
— Смой! — приказала ему всё так же — еле слышно. — Дождями смой с лица судорогу нервов. Подставь под дожди ладони — подставь так, чтобы ни одна капля не просочилась сквозь пальцы — палец к пальцу... Вот так! Видишь — они уже не дрожат! Хорошо! Теперь — смывай! Ты смоешь боль и страх!