Свадьба началась чудесно, но уже к вечеру за всеми этими улыбками, реверансами и бесконечным балом Белль устала до невозможности. А ведь нужно было еще подумать и о гостях! С каждым поговорить, каждому улыбнуться, о каждом позаботиться — либо проводить в спальню, либо отправить домой. Когда Адам негромко заметил о том, как же славно, что они устроили такую скромную камерную свадьбу, она ушам своим не поверила и решила, что муж шутит.
— Небольшая? Да тут человек триста! Чуть ли не вся деревня пришла поздравить нас с тобой, включая мэра!
— Милая, ты не представляешь, какую свадьбу задумывал я до того, как фея заколдовала меня. Начинал уже тогда готовиться, знаешь ли, все эти хлопоты: где достать сотню борзых для свадебной охоты, пятьдесят три павлина, чтобы украсить гостиную, как сохранить фруктовый лед в жару... Приглашены были бы все окрестные дворяне — и не только. Тысячи две людей, я думаю, набралось бы. Что скажешь, а? Только не падай в обморок! — сказал ей смешливо Адам. — Вот где был бы шик, был бы размах...
Он, кажется, даже еле слышно вздохнул. Этому стоило сразу придать значение, но слишком уж Белль вымоталась.
— Не представляю, где бы мы их укладывали. Деревенский люд не слишком притязателен, к счастью.
— Уж это точно! Можно свалить всех вповалку в одном сарае — они и не заметят разницы! — фыркнул принц.
И это было кстати. Замок долго стоял в запустении, и лишь недавно обретшие человеческий облик слуги не могли справиться со всеми проблемами разом. В главном зале и нескольких смежных с ним, на первом этаже, ещё удалось создать видимость прибранности и порядка, после того, как там годами бушевал, швыряя об стены мебель, принц в зверином обличье, но этажом выше начиналось совершеннейшее запустение. Пол покрывала либо пыль в три слоя, либо сор из обрывков старых гобеленов, клоков шерсти и обгрызенных им костей. Дымоходы почти разрушились, и сводчатые потолки были покрыты сажей, копотью и слезились каплями воды: начинала течь крыша. Выбитые стекла означали нестерпимый холод, смягчаемый лишь отсутствием ветра (но не сквозняка) и мягким французским климатом, и когда Адам подхватил её на руки, отнеся в спальню, Белль ощутила всё это в полной мере.
Наутро, открыв глаза, она обнаружила Адама, брившегося за туалетным столиком и мурлыкавшего под нос свадебный вальс.
— Можешь полежать ещё немного, — разрешил он ей. — Завтрак все равно ещё не несут.
Он закончил бриться, но туалет был отнюдь не завершен; следующим этапом Адам взялся за пинцет, аккуратно избавившись от лишних волосков у бровей. Белила после короткого раздумья, к счастью, отставил в сторону, объяснив это тем, что время было ещё раннее, не ужин и не званый обед. И на искренний смех Белль презрительно фыркнул, заметив, что ей было бы неплохо заняться тем же.
— Но что это они, в самом деле? Спят, что ли?
Адам выглянул за дверь.
— Эй, Люмьер, Когсворт, где вы там, черт вас дери!? Восемь утра! Пора бы вспомнить об обязанностях!
К нему тут же, судя по нежному голоску, подскочила одна из горничных, Фифи, и заворковала что-то, успокаивая его.
Белль начала постепенно понимать, отчего фея не просто заперла его на те десять лет в замке, а ещё и превратила в огромного монстра: видеть отвратительную морду вместо обожаемых им собственных ровных и правильных черт было для гордого принца истинным наказанием. Куда страшнее перспективы вовеки не покинуть свой дворец. Постепенно перед ней вырисовывался истинный, бытовой характер принца Адама, не того, что ухаживал за ней, последней своей надеждой на спасение, и был до предела вежлив и мил, а другого — любителя шумных бесконечных празднеств, одержимого собственной внешностью и эффектом, что производит он на окружающих. Холодного, надменного, самодовольного... Но, конечно, далеко не глупого. Адам и впрямь прочитал все те тысячи книг в библиотеке и умело срезал её в любой момент, демонстрируя энциклопедические познания в философии, истории, науках и искусствах. Ей было даже иногда неловко за то, как пыталась она перед ним выказать себя этакой деревенской интеллектуалкой — а ему ещё и приходилось подыгрывать ей. О Боже. При одном воспоминании скулы начинали краснеть от стыда. Конечно, теперь у неё была уйма времени и возможностей наверстать разрыв в образовании, не беспокоясь о добывании средств к жизни, равно как и Морису. Тот по инерции собирал всяческие безумные машины, живя на подкидываемое щедрым зятем золото, а Белль жадно изучала библиотеку, скрываясь там от всех неудобств, доставляемых внешним миром.
Положение хозяйки замка обязывало, увы, ко многому: к бесконечно долгим приемам, где нужно было стоять и улыбаться, лучше молча, чтобы не ляпнуть ненароком лишнего и не поставить мужа, знакомого с этикетом куда лучше, в неловкое положение. После первого выезда в соседнее княжество, где она по простоте душевной поинтересовалась у пожилой баронессы, для чего брить голову налысо, а затем носить парик, в котором водятся мыши, Адам устроил ей первый большой скандал. Сказал, что она опозорила его, и он отныне будет вынужден наносить визиты в одиночку. Белль не возражала. Если Адам принадлежал к дворянам по праву рождения и был там как рыба в воде, даже с нелепым его макияжем и мушкой в форме сердца на скуле, то она чувствовала, что шикарные платья из парчи, шитые золотом, идут ей как корове — седло, а уж лебезить перед выжившими из ума старухами, ровно теми же, что и в родной деревушке, ну, пусть чуть-чуть богаче, было выше всяких сил. Так и повелось.
Муж уезжал из замка, как правило, взбешенный очередным провалом в её манерах или неумением вести дворцовое хозяйство, и приезжал через день или целую неделю, с довольным блеском в глазах, умиротворенный и готовый даже поболтать с ней об "Утопии" Мора или "Поэтике" Аристотеля. Постепенно дворец возвращался к жизни, чему очень славно способствовал налог на все фермерские хозяйства и харчевни в соседних деревушках, и в какой-то момент Адам решил, что им вновь по силам устроить ежегодный бал. Он набросал скромный, всего-то в двести пунктов, список того, что надлежало приготовить, разослал витиевато написанные приглашения с белоснежными голубями, а особо важные отвез сам, ведь ещё один визит вежливости не мешал никому, верно?
Вернувшись, Адам, конечно же, наорал на Белль. Но строго поделом: кому вообще могло прийти в голову повесить в главный зал шторы из шелка, а не из бархата? Да ещё и голубые. Они же не сочетались ни с цветом его герба, ни с заявленным дресс-кодом, ни с перьями страусов и фазанов в больших букетах вдоль стола.
— Ах, Белль, Белль. Всему-то тебя надо учить. Ну, скажи на милость, что мешало просто довериться Когсворту, более сведущему в этих делах, а?
Белль тихо вздохнула. Адам ещё не знал, что она собиралась принимать гостей в простом платье без украшений (с её точки зрения, без пустых и ненужных трат на эти неоправданно дорогие сверкающие камни), и по этому поводу молодоженов, конечно, ждал очередной скандал.
Ну да оставим неприятное позади. Ведь окончилось-то всё хорошо! Практически без последствий. По крайней мере, для принца Адама. Он начал наводить красоту ещё за три часа до приезда первого гостя и был одет, безусловно, во сто крат шикарнее жены. И, к его тайному счастью, та уже на втором часу сказалась больной и отправилась в книжный зал. Он отпустил её, нахмурившись для вида, — пусть знает свое место, но затем стал совершенно искренне счастлив. Уж на этом-то балу он смог оторваться вволю, компенсируя всё время и удовольствия, упущенные за годы вынужденного затворничества. По очереди потанцевал с каждой из молодых девиц, осыпая каждую ничего не значащими комплиментами, собирая ответные любезности, целовал нежные надушенные ручки, делал многозначительные намеки, а особенно понравившихся приглашал с собою на балкон, охладиться от пыла, и там уж не оставлял понравившуюся мадемуазель без смачного засоса где-нибудь на видном месте. Что ему было стесняться? Белль всё равно не ведала, что означало странное розовевшее пятно на груди или шее у очередной гостьи.