История сослагательных форм не терпит – всё идёт, как идёт; упущенные же шансы менять жизнь к лучшему оборачиваются потерями в любом виде деятельности. Эта закономерность хорошо высвечивается в тенденциях развития отечественной архитектуры в период социальных экспериментов правительства большевиков. Захват ими власти в стране знаменовал развал Российской империи со всеми её традициями – в том числе строительства жилых домов, государственных и культовых сооружений. В череде привычных глазу форм русского стиля, ампира, классицизма и прочих направлений, проявивших себя в русской истории, в архитектуре 1920–30-х гг. стали появляться конструктивистские изыски, концептуально выражающие в «кубах-квадратах» сам дух революции – в резкости её отношений с обществом и природой человека.
Как бы то ни было, конструктивизм прижился на улицах советских городов – перед началом Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. он сплёлся с набирающим силу стилем соцреализма, в котором угадывались идеи стремления архитектуры к массивности форм и контурам вертикальных пространств.
После окончания войны советские города успели украсить формы в стиле «сталинского» ампира, воспевающего мощь созидания советского строя:
широкие проспекты с домами повышенной этажности, башни со шпилями, расчерченные площадки скверов с фонтанами, газонами и прудами
– всё это согласовывалось с идеей счастливых советских людей, живущих в прекрасном настоящем в ожидании ещё более прекрасного будущего. Подобные стилевые признаки были воспроизведены в столицах республик и в крупных промышленных центрах.
Затем наступил новый период отечественного градостроения – личные предпочтения первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущёва, не предполагавшего «излишеств» в архитектуре, фатальным образом определили черты внешнего вида советских городов. Благая идея переселения миллионов людей из выстроенных наскоро домов полубарачного типа – в отдельные квартиры со всеми бытовыми удобствами, в политической системе волюнтаристских методов принятия ключевых решений жизни общества, переродилась в жесточайшую борьбу за экономизацию условий жизни граждан. Для отдельно взятого человека это означало жёсткость норм обихода, выражающуюся в усечённой площади спальной комнаты, гостиной (если она была), кухни, прихожей, ванной и туалетных комнат, лестничной клетки, пространства перед домом и т. п.; для городского пространства – застройка его 4–5-этажными домами непритязательных форм с минимальными признаками обозначения границ свободы личной жизни из обитателей.
Подобная архитектурная политика началась с разгрома проекта гостиницы «Ленинградской» в Москве – Н.С. Хрущёв был возмущён стремлением авторов проекта к «необузданному украшательству».
«Хрущёвки» впоследствии сменились «брежневками» (с едва усиленным нормативом жизнеобеспечения индивида удобствами); стала расти этажность строений – неизменным, однако, оставался принцип «безликости» экстерьера домов. Гнетущее впечатление от созерцания образов однотипных домов усиливалось зрелищем массовой застройки новых микрорайонов – дома одинаковой этажности, общей строительной серии и общего цвета стен выстраивались один за другим в длину и ширину кварталов на целые километры.
В центральной части крупных городов – в том числе Москвы – велась уплотнительная застройка домов для обеспечения жильём ответственных работников. Привычной стала ситуация близкого соседства домов, выстроенных в стиле классицизма, конструктивизма, сталинского ампира, брежневского модернизма и ещё Бог весть чего.
Но времена меняются, меняется и картинка архитектурных сооружений. Красивые высотные дома, возводящиеся в пространствах прежних микрорайонов, начинают скрадывать ощущение унылости кварталов и фасадов домов. Начинаются процессы реновации. Образ городов меняется в безусловно лучшую сторону.
А если – всё-таки если – представить наши города без «хрущёвок» и «брежневок»?
Хотя бы на примере Петербурга.
(См. следующий пост).