Да работа, как работа у него. Баранку крутит. Водитель автобуса. «Пазика». Ну, в похоронной конторе «Вечность» - так и что? Привык. От морга (точнее от «зала прощания» при морге) до кладбища, а дальше – куда скажут: если на дому поминки – к дому, если в каком кафе или столовой – туда. В последние годы чаще стали в кафе и столовых поминать. А и правда, зачем дома-то? Лишние хлопоты…
Илье Завражному сорок лет, выглядит солидно – невысокий крепыш с изрядным уже брюшком, с обширной лысиной. За эту солидность все в «Вечности» называют его по отчеству – Фомич. А может, и не за солидность, а потому что отчество необычное по нынешним временам. Хотя, тут каких только отчеств не услышишь да на венках не прочитаешь. Вчера вон Ксилаича хоронили… А он Фомич. Ну, Фомич и Фомич – отца так звали, так что поделаешь…
То ли место работы повлияло, то ли от природы характер такой – ко всему Илья Фомич Завражный относится спокойно, можно сказать – философски.
На табличке прикрепленной к венку прочёл: «Иванова Ольга Николаевна» и даты жизни. «Молодая», - подумал, хотя выходило по датам, что умершей было сорок лет, как и ему, а себя молодым он давно уже не считал.
Заглянул в зал прощания. Родственников и близких было не много. Священник обходил вокруг гроба, покачивая кадило, бесстрастно произнося слова молитвы. Ладанный дым пахнул сладко и горько.
Когда стоявшие к Фомичу спиной люди чуть раздвинулись, увидел на мгновение лицо покойной. И, вот же странно, сразу узнал.
Вместе учились. Ольга. Семёнова, кажется. Да, точно, Семёнова.
Нет, переглядывался и записочками перекидывался он с другими, и под окнами у дрогой девочки стоял…
Доводилось ему и более молодых «увозить». Но тут всё же одноклассница, невольно подумалось: «Надо же, и до нас добралась…» И уже не было обычного безразличия.
Когда выносили гроб, ставили через открытую заднюю дверь в автобус, Фомич наблюдал за теми, кто пришли прощаться, и теперь ехал на кладбище.
Маленькая старушка, вся в чёрном – мать, женщины и мужчины (человек пять), наверное, сёстры или братья с мужьями или жёнами. («Была ли у неё сестра-то?.. Или брат?..») Девочка лет четырнадцати. Дочь? А муж-то где? Кто муж-то?
Фомич мягко, без хлопка, закрыл заднюю дверь.
Сел в кабину. С боку от него, у входа, на одиночном сиденье сидел невзрачный мужичок с серым лицом. У него и спросил: «Все?»
Мужичок поднял мутные глаза, обвёл взглядом сидевших в салоне: «Все».
Когда загудел мотор, мужичок вскинулся:
- А Зойка-то?
- Они на своей, - ответила мать, сидевшая у гроба, жёлтой сухой рукой придерживавшая крышку.
Фомич тронул. Автобус разрезал колёсами лужу на выезде со двора и выкатил на улицу. Ещё две машины ехали за ним.
Ранняя весна, серый день, ручьи, слякоть…
Мать вдруг в голос заревела. Её начали утешать. Стало шумно. Только девочка, сидела в самом дальнем углу, отстранённо, нахохлившись, глядела в окно, будто всё это не касалось её. И была на ней совсем не подходящая ярко-жёлтая болоньевая куртка…
И мужик этот. Тоже не бросился мать утешать. А именно сейчас, когда его никто не мог слышать, сказал, обращаясь к Фомичу:
- Завыла… Щас будут все… А чего, умерла дак… Все там будем… Да?
- Да, - ничего не оставалось Фомичу, как согласиться с ним. И уже спросил: - Ты-то кто ей?
- Я-то? Я-то муж ей… Щас тоже, прощаться буду… Ага… А сама виновата, говорил ей… Ага…
Тут мать успокоилась, замолчали и все остальные. Умолк и муж.
Выехали за город. Вдоль дороги осевшие чёрные сугробы, скелеты тополей, брызги на лобовом стекле из-под колёс обогнавшей машины.
У въезда на кладбище пестрота искусственных цветов.Поднялся шлагбаум, подсели в автобус два копаля…
«Значит, не сложилось у неё в жизни-то, - думалось Фомичу. - Муж-то…» И пытался уже что-то вспомнить об Ольге, ну что-то хоть… Ну, хорошая была девочка, тихая отличница. Жила, вроде, где-то рядом со школой. В каком-то классе сидела перед ним и он, дуралей, стукнул ей меж лопаток, стараясь по замку ливчика попасть. А она развернулась и линейкой его по лбу звезданула… Никто и не ожидал от неё такого. А это она от страха. Точно. Это сейчас Фомич понял. От страха, что вот сейчас перед всем классом расстегнётся у неё там… Какой дурак был!.. Больше ничего не вспоминалось.
Приехали. Новый участок, особенно унылый. Могила рядом с дорогой. Гроб на подставки поставили, обступили опять. Рабочие что-то ещё подправляют, совковыми лопатами шлёпают на край могилы сырую бурую глину, вычерпывают мятым ведром воду.
Фомич, не слушает, что там говорят. Не видит, как рыдает мать… Не видит девочку в жёлтой куртке, закусившую губу…
Муж, покачиваясь, к изголовью подошёл. Поцеловал в лоб.
Молодой могильщик достал из глубокого кармана комбинезона молоток ловко вбил гвозди.
- Осторожно, осторожно… Ой, вода-то!.. Осторожно… - Это опускают.
… Поминки в столовой. Отвёз, высадил.
- Щас помянем, нажрусь… Ага…, - сказал ещё муж, выходя последним из автобуса и уже прикуривая сигарету.
Фомич вернулся в «Вечность». Больше заказов сегодня у Фомича нет, и он не отказался выпить с мужиками из морга. Вот у этих работа дак: одеть, в гроб уложить…
- Одноклассницу сегодня увозил.
- А, ну, тогда не чокаясь, - сделал соболезнующее лицо Витька Фролов, разливая водку в хрусткие пластиковые стаканчики.
Сразу Фомича развезло.
Столовая-то рядом с моргом была. Туда и пошёл. Ботинки сразу промочил, напрочь. Да ещё увидел, как глыба снега с крыши чуть не накрыла девушку. На другой стороне улицы. Аж, сердце у него чуть не выскочило, когда увидел… Ещё бы метр – и всё.
Зашёл в столовую. У входа в зал остановился.
Сидели там за столами. Ели. Муж сразу его увидел. Кивнул, мол, сейчас выйду. Опрокинул в себя стопку. Поднялся, опираясь на спинку стула, подошёл.
- Выйди сюда, - Фомич сказал.
Вышли в темноватый коридор.
- Чего?.. Развозить нас не надо… Ага… За всё уплачено…
- Ты сейчас мне заплатишь…
И тут девочка эта вышла, дочь. Глаза от страха расширились.
- Папа! - за руку отца схватила.
Очень на мать похожа.
Фомич развернулся и вышел.
В морге ещё добавил и домой пошёл.
А дома жена и дочь.
- Ну, явился… И с чего бы это? - жена сразу.
- А ни с чего… Работа такая…
- Какая?
- А вот я помру – ты хоть заплачешь обо мне?
- Вот дурак-то! Иди, проспись!
А дочь даже и не выглянула из комнаты…
Он развернулся и вышел из квартиры.
- Ага, давай ещё концерт мне устрой. Давно не видела, ага…
Это «ага»…
«Ага, ага…» - тупо твердил Фомич. Грохнул дверью подъезда. Пошёл вдоль дома.
И когда с шорохом понеслась с крыши глыба, когда увидел её неминучую, тоже «ага» сказал. Или подумал.
Ледяные брызги ударили в лицо, в грудь… У самых ног грохнулась.
Аккуратно переступил ледяные обломки. Не оскользнуться бы…
Пошёл спать в «Вечность».