Женские тайны)
Такое знает о своей сестре не каждый старший брат; не каждая подружка. Случилось это со мной, когда я шла из школы. Мне было наверное лет 14. Это такое время, когда смотришь на всех вокруг через особую призму красоты. Идёшь, допустим, из школы, берёшься за ручку двери в подъезд, и... И тут неясно, словно в прозрачной как весенний ледок грани видишь промельк светлых волос, затем солнце вокруг глаз, улыбку, к ним — грацию и стройность — в общем, соседку с верхнего этажа. Она выпархивает из мглы подъезда, здоровается, и в её облике, в жесте светится столько этой самой красоты, что стоишь и не шевелишься.
Так я не шевелясь и стояла, и слушала, как соседка говорит непонятные слова, среди которых "загляни ко мне вечером, дам тебе книжку". Я покивала и, хотя ничего не уяснила, на приглашение зайти в гости откликнулась — ведь хорошо быть вежливой. Да и робость мою побеждали любопытство и жажда приключений.
В походе за книжкой произошло неожиданное событие. Это если не считать, что увидеть привычную квартиру-хрущевку словно расширенную волшебством, подобно булгаковскому (о котором я пока и не слыхивала), — то ещё впечатление. Мы сели к круглому столу с гнутыми ножками, проступающими меж кистей под бархатной скатертью, свисающей почти до пола. Движимая нежной рукой, ко мне приближалась чашечка на блюдце, она тонко позванивала ложечкой, будто кто в серебряный колокольчик звонил. Я взглянула на хозяйку. Вокруг огромных глаз, что смотрели на меня, было столько золотой дымки — как солнечных лучей, что я не сразу поняла, это просто необычно длинные светлые пушистые ресницы. Таких ни до ни после я ни у кого больше не встречала. Когда соседка вскидывала взгляд или моргала, казалось, эти ресницы творили лёгкий ветерок.
Позади и сбоку от стола, высились наполненные книгами этажерки. Невольно создавалось ощущение, что с самого потолка над нами будто люди-гиганты наклонились-нависли. А это — десятки книг, пестрят приглушенными пятнами узких и широких корешков. Лёгкий полумрак довершал впечатление тайны, старины и прочей диковинной сути. Плюс, оказалось, что соседка учится в ВУЗе на инязе, с английским и ещё каким-то одним или парой языков. По тем временам это примерно как нынче — жить и стажироваться за рубежом.
То есть в тот момент мне представилось, что я-то — у стола закутанного в скатерть, затерянного меж кистей, а соседка с золотыми лучиками где-то там, в Англии.
Загипнотизированная обстановкой, новизной, и солнечным маревом ресниц, я не сразу поняла, что листаю какую-то книжку. В целом невзрачную, в мягкой обложке, с заголовком "Искусство быть другим".
— Ты почитай, если понравится, вторую дам, — прозвучало рядом, и солнечное марево колыхнуло ветерок.
Дома я погрузилась в новый невообразимый мир. Если кто-то посмотрел бы на меня внимательнее на следующий день, очень бы удивился. Не знаю, что бы этот человек увидел снаружи, но внутри всё переменилось. Может так чувствует себя бабочка, когда выбирается из кокона, и просушив крылышки делает свой первый полёт над цветущим лугом, опрокинутая звенящей синевой купола, растянутая по простору благоухания и цвета.
Мой полёт лишил меня прошлого и подарил поразительные впечатления. Вчерашние мальчишки и девчонки теперь были не Серёжи и Лёши, не Оли и Ирины — это были формальные и неформальные лидеры, авторитеты и отверженные. Они располагались на стройных полочках строк волшебной книги и смотрели на меня, подмигивая, точно жители страны поблизости от Изумрудного города, Жёлтого тумана и Эликсира смелости.
Меня переполняли чувства. Прежде всего благодарность. Благодарность соседке живёт во мне доныне и даже становится колоритнее. А тогда она была просто переполняющей. Эфир словно искрился и переливался, обнимал теплом и развлекал, веселя и подшучивая.
Неделю я ходила под впечатлением. Затем получила вторую книгу с похожим, но иным заголовком "Искусство быть собой". Теперь неделю меня мотало в волнах мощнее морских, а с глубин ко мне являлись образы меня — новой и странной, близкой и неразгаданной.
Тут и начинается тот путь, что привёл меня в психологию, подарив чудесный многомерный мир, напоминающий о рае на земле, и, справедливо лишивший меня той страны, которая затерялась, и в которую больше нельзя было вернуться никогда.
Единственное, что осталось в памяти как мостик — это золотой ореол удивительных ресниц и ветерок, пойманный их длинной.