- В наших огромных потерях принято винить Сталина. Как вы сейчас к нему относитесь?
- Раньше я к Сталину относился благосклонно, но как узнал, почитал, сколько он безвинных людей уничтожил… С одной стороны, если бы не Сталин, не его воля, может, не случилось бы и Победы. А с другой стороны, сколько он народу положил… Ярый человек был в этом отношении. У меня в голове не укладывалось, ну как можно так относиться к бывшим военнопленным? Вернулся из плена – его наши сажают… Это же ужас! Надо же людей беречь! Война ведь такая кончилась, мужчин не хватает. Их надо беречь, так нет - сажали… Ну разве это порядок? Так что в этом отношении я Сталина осуждаю и не могу его однозначно оценить. Противоречивая фигура и своеобразный человек. Недаром грузин. Но когда Сталин умер, я сильно переживал. Тогда весь народ горевал.
- А на фронте с людьми, каких национальностей вам довелось вместе воевать?
- У нас в полку и узбеки были, и казахи, и молдаване, но в основном, конечно, славяне. Русские, украинцы, много белорусов было. Казахи – хорошие, ничего не скажешь, а вот узбеки по-русски совсем не понимали. Если кого-то ранили, сразу вокруг него земляки собираются и плачут. А по ним тут же огонь… И слышал, что про них говорили, мол поднимают руки из окопов, чтобы их ранило.
И был у нас один Гершензон, но все думали, что он грузин. Никто ж не различал. А кроме него я на фронте евреев не помню. Вот после войны я их много встречал. В Павлограде у меня в батальоне служил один. И как-то он позвонил на пост – «Я застрелился!», и только потом в себя выстрелил. Я как раз лежал в санчасти, у меня через трубку брали на анализ желудочный сок. Только проглотил, тут приезжают: «Товарищ подполковник, солдат застрелился!» Сразу, конечно, кинулся туда. Кровь идет, а его даже не перевязали толком. Он якобы стрелялся в сердце, но только зацепил немного легкие.
А после госпиталя его комиссовали и даже не судили. По закону если стреляешь в корпус, а не в конечности, то нельзя судить. А потом я как-то ездил в Киев на партийную конференцию. В перерыве пошел купить мороженое, а продавец мне говорит: «Берите, товарищ подполковник!» Он самый…
- А на передовой случаи трусости вам приходилось видеть?
- Вроде не припоминаю. Например, в соседнем взводе у одного были больные ноги. Бывает же такое. Всегда последним, но идет.
- А вы чего-то больше всего боялись на фронте?
- Остаться калекой. И за других переживал. Если у меня во взводе человек погиб или ранен – это целое горе.
- Вы же были младший командир. Вот скажите, как людей поднимать в атаку, на смерть?
- Если сам не пойдешь, солдат еще подумает – идти или нет. Поэтому сам первым вперед! И политработники, считаю, проводили большую работу. Постоянно среди солдат - «Коммунисты и комсомольцы – вперед!»
- Многие ветераны вспоминают о них не очень хорошо.
- Худого не скажу, мне в основном хорошие люди попадались.
- Немцев как солдат оценить можете?
- Они все разные, но самые ярые среди них были мадьяры. Запомнилось, что снайпера у них здорово работали. Если в первый раз промахнулся, то во второй уж наверняка… А наши снайпера не знаю, где были. Я их и не видел.
- Сейчас Красную Армию принято выставлять в виде дикарей. Мол, в Германии только что и делали, как грабили и насиловали.
- Нас заранее строго-настрого предупредили – никого и ничего не трогать! Но мы когда в Германию вошли, гражданских немцев и не видели – они все попрятались. Только белые флаги, простыни везде висели. Зато каких только народов там не встречали: и греки, и итальянцы, и французы. В городе Кириц был такой случай.
Идем по городу, а у одного дома прямо очередь собралась из наших солдат. Спрашиваем: «В чем дело?» Оказывается, какая-то француженка оказывала платные услуги… Рассказывают: «Одному дала, сейчас пойдет, подмоется и дальше…» А чтобы немок ловили, такого не было. Только один случай вспоминаю.
Был у нас такой разведчик Надъярный, боевой, заслуженный, награжденный орденом «Красного Знамени». И однажды где-то он подпил. А мы жили на 2-м этаже, а немцы на 1-м. И он спьяну пошел к одной немке. Я ее и не видел, не знаю, какая она. Прошел на кухню и стал ломиться в закрытую дверь – она не открывает. Тогда он схватил пень, на котором мясо рубят и как ударил в дверь и сломал… Но кто-то успел сообщить, приехал патруль. Меня в Германии просто поражало, как у них работала осведомленность. Где что-то случилось, комендатура моментально знает. И его судили. Дали два года, и отправили в Россию. Но ходили разговоры, что там осудят, а в России отпустят. А так все было спокойно.
Мы после войны жили в доме на 2-м этаже, а на 5-м Ирика. Молодая девушка совсем. Парней гражданских я там вообще не видел, а девчата были. И когда сборная нашего 7-го офицерского полка играла в футбол, то эта Ирика спокойно к нам приходила, и ее никто не обижал.
- Вообще, какое впечатление на вас произвела Германия?
- Все красиво, конечно. Но хорошее в чем? В самом устройстве. Село не отличишь от города, одинаковый уровень жизни. На каждой калитке – звоночек. На фермах уже тогда стояли автопоилки. А какая там чистота… Да и сами немцы к нам нормально относились. Вот поляки мне совсем не понравились. Этот народ что-то затаил на нас…
Пехотинец Жуков Владимир Максимович, великая отечественная война, Я помню, iremember, воспоминания, интервью, Герой Советского союза, ветеран, винтовка, ППШ, Максим, пулемет, немец, граната, окоп, траншея, ППД, Наган, колючая проволока, разведчик, снайпер, автоматчик, ПТР, противотанковое ружье, мина, снаряд, разрыв, выстрел, каска, поиск, пленный, миномет, орудие, ДП, Дегтярев, котелок, ложка, сорокопятка, Катюша, ГМЧ, топограф, телефон, радиостанция, реваноль, боекомплект, патрон, пехотинец, разведчик, артиллерист, медик, партизан, зенитчик, снайпер, краснофлотец
- Были у вас какие-то трофеи? Все ветераны вспоминают, что почти у всех были часы, бритвы, пистолеты.
Бритвы я даже не смотрел, не брился еще тогда. Вот что я искал, так это хорошую зажигалку. Часы да, были у всех. Обычно как? Если гражданские немцы попадутся, идут с колясками, со скарбом, наши солдаты подходят: «Ур есть? Снимай!» А нам как-то в магазине попалась коробочка с десятью золотыми часами. Карманные, с крышечкой. По штуке всем раздали, и я их до самого Глазова берег. И были у меня у меня еще часы «Павел Буре». Большие, серебряные. Я их потом дяде Никите подарил. Что еще. Перед Берлином, когда пошли дачи, я в одной нашел треугольную пирамидку с охотничьими ружьями. Шикарные двустволки, и я себе взял одну - «Зауэр - три кольца». Оно складное было, сложил в вещмешок. И где-то подобрал еще хромовое лайковое пальто. Мягкое, шикарное. Но почти сразу их и выбросил. Хоть и апрель, но уже жара, а мы в ватных брюках. Куда их нести… Помню, на каком-то кладбище их выбросил. А один подобрал, и потом хвалился, что отправил домой посылкой. А я ничего не посылал. Некому было.
Но в домах что прежде всего смотрели? Белье. У нас же вшей было столько, страшное дело. Хоть горсть бери… Ни стоять, ни сидеть, ни лежать спокойно нельзя. Помыться ведь негде. Так искали белье, а оно у них так накрахмалено, что аж крахмал летит… И запомнилось, что мыло у них какое-то с песком что ли. Шершавое.
- Многие ветераны признаются, что даже с убитых немцев снимали сапоги.
- Некоторые, да, снимали, но это ведь не от хорошей жизни. Если своя обувь совсем рассыпалась, то где взять новую? У меня тоже был случай.
Как-то нас отправили в разведку, разузнать, где немцы. Мост перешли, а там стоял одноэтажный домик, и мы в нем прихватили несколько немцев. Смотрю, один из них сидит в хороших хромовых сапогах. А мои ботинки совсем разваливались. Говорю ему: «Снимай!» Но я потом все проклял. Они были польского фасона, а у них высокий задник, и я ими так ноги натер, страшное дело. Ходить не мог. Думал, лучше бы я в своих ботинках остался.
- Оружие?
- Да, оружие у них было отличное. Пулемет у них какой… А я в конце войны с их автоматом воевал. Мне вначале выдали «мосинку», но она же выше меня. Потом я ее на карабин сменял, а заканчивал уже с автоматом. Он чем хороший – легкий. А наши ППШ, ППД и тяжелые, да еще чуть песок попадет уже не стреляют.
И еще я в каком-то месте снял с убитого офицера «вальтер». Шикарный пистолет! Сразу спрятал его в вещмешок и никому не показывал. Потому что знал, только покажу, сразу отберут. И даже привез его в Союз. У нас ребята в каком-то театре содрали занавеску, распороли ее на рулоны и на границе я сунул его в один рулон. И уже только в Бершетских лагерях обменял его одному офицеру то ли за литр, то ли за два, спирта.
- А на фронте вы выпивали?
- Водку выдавали, но я не пил, а всегда отдавал старикам. Они к нам относились очень хорошо. И еще нас предупреждали, что много случаев отравлений древесным спиртом. Помню, когда по Польше шли, на какой-то станции напились из цистерны спирту, и кто ослеп, кто умер… Но с нашей роты там никто не пострадал. Потому что комроты Николаев очень строгий был. И за каждого солдата драка была. Людей не хватало… Поэтому что бы ни нашли, нам ничего ни пить ни есть не разрешали. Хотя в Германии почти во всех домах мы находили запасы. Увидели тогда впервые закрутки. И не только компоты, они даже гусей в банки заделывали. Причем крышка на резиночке, потянешь – откроется.