Второй раз они увиделись в не лучшие для него времена. Это произошло через пять лет после поступления Драко в Хогвартс. Тогда, в июне 1996 года, вся прежняя размеренная жизнь богатого рантье была нарушена, а попытки сохранять в великой тайне тёмную метку и истинную сущность пожирателя смерти под маской добропорядочного и респектабельного потомка богатого древнего рода пошли прахом. Он возглавлял отряд Пожирателей Смерти во время битвы в Отделе Тайн, после чего был арестован и посажен в Азкабан за нападение на Министерство магии и попытку похитить Пророчество с одиннадцатью другими Пожирателями Смерти.
Первое время Азкабан казался Люциусу удивительной возможностью отдохнуть от светской суеты, капризов Нарциссы, проблем с Драко и страха, что кто-то застанет его перед очередным вызовом к Тёмному Лорду. Тот, впрочем, не забыл своего слугу окончательно: метка не болела, но непроглядно черными осенними ночами он слышал змеиный свистящий шепот господина в своей голове, — очевидно, Волдеморт следил за мыслями своих приверженцев, развлекаясь легилеменцией.
Временами после таких сеансов он просыпался в холодном поту и вскрикивал от ужаса, принимая полную луну на ночном небе за лик хозяина.
Ближе к зиме, тем не менее, Люциус начал скучать. Все воспоминания были тщательно перебраны, обгрызены и обсосаны, как кости после обеда, и тщательно же разложены по полочкам в его памяти. Развлекали лишь редкие впечатления от случайных встреч в коридорах, когда его вели на допрос, и знаки, которые подавал ему внешний мир. Вот и этим вечером стук шагов, а затем лязг металлических ключей в скважине заставил его встрепенуться и с интересом поднять голову. Он даже привстал с набитого соломой тюфяка, служившего ему постелью.
— Малфой? Давай, поднимайся. На выход. Тебя ждут в допросной, — бросил ему стражник.
— Для тебя я господин Малфой, — процедил сквозь зубы он.
Охранник благоразумно, — а может, и со скрытым смешком, — промолчал: слишком уж мало напоминал этот человек в грязно-сером тюремном балахоне, с испачканным лицом, с запутавшимися в длинных волосах сухими травинками и сором, какого-то "господина". Они пошли вниз по бессчетному числу истертых каменных ступеней. Время было позднее, и навстречу, к малфоеву унынию, никто не попадался. Неприятно завывали дементоры за узкими окнами-бойницами в толстых стенах, свистел ветер сквозь щели, заставляя свет факелов дрожать и бросать скачущие тени, — ну, а в остальном Азкабан казался вымершим. Не верилось даже, что в допросной будет следователь, как бывало до сих пор, чистый и прилизанный господин в костюмчике, пришедший из внешнего мира. Метнется к углам пара крыс, хлопнет дверь за спиной, но никого не будет внутри.
Так, знаете ли, бывает: не ждешь иногда ничего от скучного вечера, кроме как скучного перехода к ещё более скучной ночи... Тем удивительнее была последующая встреча.
Минерва МакГонагалл. Она ждала там, за дверью, представ в полный рост так внезапно, что он чуть было не вздрогнул. Охранник болезненно ткнул его между лопаток, приняв внезапное движение за попытку вырваться, затем пристегнул его к особому магическому стулу, с которого допрашиваемый не мог встать, защелкнул наручники за его спиной, заметил в адрес Минервы: "Вы поосторожнее с ним, миссис!" — и вышел, оставив их наедине.
— Переквалифицировались из преподавателей в авроры, миссис МакГонагалл?
— Я здесь по поручению Альбуса Дамблдора, верховного судьи Визенгамота, мистер Малфой.
— Подстроили эту встречу специально?
Она негодующе фыркнула в ответ. Минерва, разумеется, вовсе не собиралась подстраивать их встречу в таких обстоятельствах — она была выше низменной закулисной борьбы и интриг в Визенгамоте и Министерстве Магии. Случай, удачное стечение обстоятельств, не более того. Но она не стала отталкивать возможность позабавиться с надменным Малфоем ещё раз, как она называла это в своих мыслях. Взгляд её был ушедшим в себя, а тонкие губы растянулись в улыбке. Нехорошей, немного хищной, как у кошки, готовящейся атаковать зазевавшегося попугая.
— И всё же у меня есть основания считать, что вы здесь не просто так, Минерва! — Малфою пришлось повысить голос, чтобы вывести её из задумчивости.
— И почему же я здесь, мистер Малфой? Как вы считаете? — на несколько шагов приблизилась к нему она. При желании можно было коснуться подола её темно-зеленого викториански чопорного платья. Пришлось вскинуть голову, чтобы продолжить смотреть ей в лицо.
— По причине личного интереса... — Дыхание прервалось из-за неудобной позы, но он продолжил, — ко мне.
Минерва окинула его оценивающим взглядом. Впрочем, в нем не было никакого сладострастия. Скорее, он был печальным, почти материнским. Было из-за чего расстроиться, в особенности, вспоминая прежнюю шикарную жизнь лорда Малфоя. Волосы, гладкие, чуть поблескивавшие благородным оттенком платины, сейчас тусклы, спутаны, отдельные давно не мытые пряди висят, как у Снейпа. Ворот замаранной тюремной робы — это вам не соболиный мех — слишком широк, даже становятся видны ключицы, когда она сползает на одно плечо. Лицо кажется побледневшим и осунувшимся, нос слегка заострился. На скуле ссадина, на лбу синяк, и только глаза ничуть не изменились. Никакого страха, никакой затравленности. Приятно отметить, что благородный лорд верен себе.
Она улыбнулась и покачала головой.
— Посмотрим правде в глаза: в вашем теперешнем состоянии вряд ли вы можете вызывать сейчас чьи-либо восторг и восхищение, мистер Малфой. Интерес я вижу скорее в вашем взгляде.
Это было правдой. Глаза, обычно потухшие и затуманенные, загорелись заинтересованными огоньками, сердце забилось сильнее в ожидании невесть чего (ох уж эти бесконечно долгие скучные ночи) и кровь начала приливать к лицу, вызывая пятна легкого румянца. Люциус впервые словно смутился перед таким откровенным оглядыванием, возражая ей:
— Он исключительно деловой. Зачем вы явились сюда, госпожа школьная учительница? Читать проповеди о моем достойном образе жизни и о том, куда он меня завел?
— Думаю, вы и сами вынесли урок. Учеником вы были способным, почти отличным, чего не скажешь о вашем поведении, — рассмеялась МакГонагалл.
— Так вот, я уже слишком большой мальчик, и не нуждаюсь в преподавании морали и нравственности — ни от вас, ни от Дамблдора вашими устами!
— Надеетесь, что Тёмный лорд наберет достаточно власти и освободит вас? Ах, Люциус, Люциус. Вечная самоуверенность однажды вас погубит. Считаете себя и своего господина всесильным? Но сейчас ваш вид жалок, а ваших сил не хватает даже на то, чтобы умыться или расчесаться.
— Думаю, их хватит ещё на многое! — В раздражении он рванулся вперед, рассчитывая а то, что кожаные ремни, удерживающие его на стуле, протерлись или изгнили, но тщетно.
— Вы перешли границу! — прикрикнула на него она, посылая легкое оглушающее заклятье, чтобы утихомирить заключенного.
Его отбросило назад, в ушах зазвенело, а тело полностью обмякло. Внезапный порыв гнева будто и впрямь сожрал все его силы, оставив только расслабленность. Кровь, впрочем, все так же пульсировала — в висках, в груди... и ниже. Одиночество и полгода вынужденного воздержания сделали свое дело, и в то время, как голова была отключена временным оглушением, тело отчаянно требовало своего: женщина, и неважно, какая. Он видел перед собой только женщину. Ту же самую, строгую, но снисходительную, как и двадцать лет назад. Нет, она ничуть не изменилась, и строго поджатые красные губы прятали усмешку, а руки... Таким же было бы их прикосновение к его телу? Не думать, не думать об этом! Нет, поздно.
"Проклятое заточение. Она права, я унижен как никогда. Уже дважды. Счастье, что под мешковатым балахоном ничего не видно. Или видно? Почему она снова усмехается?" — нервно размышлял он, опустив взгляд и тяжело дыша.
"Определенно, когда-то я уже видела, как он отводит взгляд и боится обернуться, — думала в свою очередь Минерва. — Ах да, тогда, в школьном коридоре ночью. Как можно забыть."
— Снова лжете, — едко проговорила она. — Вы слабы как никогда, на вас смотреть жалко. Стража и другие заключенные наверняка избивают вас: тут не любят таких, как вы, богатых самовлюбленных господ.
Ответа не было, глаза он так и не поднял, норовя отвернуться.
— Да, Минерва, да.
— Но снисхождение возможно лишь к раскаявшимся преступникам. Скажите, вы сожалеете о нападении на Министерство Магии? А о своем присутствии среди Пожирателей Смерти?
— М-м...
— Не слышу?
— Сожалею, сожалею! — яростно зашептал он, продолжая выгибаться на этом стуле, ставшем проклятым орудием пытки для него сейчас.
Отдышавшись через минуту, Люциус наконец смог повернуться: Минерва смотрела на него, чуть склонив голову, почти с жалостью, как на описавшегося на уроке первоклассника. Но на губах чопорной мадам декана играла улыбка. Она завершила начатое, собираясь было уйти, но замерла на пороге.
Что-то забыла? Ах да, ещё разок унизить напоследок.
— Наше с вами общение, мистер Малфой, было достаточно продуктивным. Я непременно сообщу Дамблдору о вашем бедственном положении, чтобы он через Визенгамот добился хотя бы частичного улучшения вашей участи. Например, выделил камеру попросторнее или ещё как-то облегчил условия вашего содержания.
— Минерва, нет!
Старая леди в притворном недоумении вскинула брови.
— Как это нет? Разве вы не хотели бы перейти на трёхразовое питание или в более комфортную и теплую камеру? Не стесняйтесь, Люциус. Я так и скажу: "Альбус, на лорда Малфоя больно смотреть — как он опустился в тюремных условиях". Вот увидите, директор Дамблдор — милосердный человек и непременно сжалится.