Историческое наследие?
Оставили ли различные исторические пути страны с культурами, более или менее благоприятными для свободного рыночного капитализма? Оценка отношения в начале переходного периода затруднена, поскольку до начала реформ было проведено мало международных опросов, а их результаты часто были весьма неустойчивыми. Однако два аспекта исторических традиций стран могли бы оставить неизгладимые следы.
Во-первых, многие ученые связывают определенные религии с про- и антирыночной ориентацией. После Вебера можно ожидать большего количества экономических реформ в странах с протестантскими традициями, и меньше - в тех, где доминирует ислам.
Во-вторых, коммунистические режимы стремились искоренить любую культурную поддержку рынков и капитализма, и те, кто оставался у власти дольше, могли добиться более полного успеха. В то время как некоторые страны коммунизировались вскоре после большевистской революции, другие присоединились к лагерю только в конце 1940-х годов.
Продолжительность воздействия коммунизма и религиозный состав населения коррелируют с последующим изменением экономических реформ в странах. Самый сильный религиозный эффект оказывают протесты протестантов и мусульман среди населения - протестанты прогнозируют больше реформ, больше мусульман - меньше реформ. (Конечно, учитывая небольшое число стран, следует осторожно подходить к этому вопросу). Длительное пребывание в условиях коммунизма является весьма значительным: за каждый год коммунистическая страна реформировалась на 0,5-0,7 процентного пункта меньше, чем коммунистическая. Эти исторически сложившиеся факторы могут с лихвой объяснить сближение позиций соседей по экономическому либерализму (оценка экономической свободы некоммунистических соседей 1985 года становится незначительной и негативной). Двумя другими особенностями первоначальных условий, которые могут повлиять на готовность стран к реформам, являются начальный уровень их доходов и степень экономических диспропорций, измеряемая уровнем их торговли с внешним миром. Ни один из них не коррелирует с темпами реформ, и ислам и коммунистическая история остаются значимыми. Это также верный контроль за близостью к Западной Европе, измеряемый расстоянием от Дюссельдорфа.
Черепахи или зайцы?
Некоторые документы - экономические и технические, другие практические и политические. Радикальные реформаторы отмечали, что индивидуальные реформы дополняют друг друга и могут потерпеть неудачу, если они не будут проводиться совместно. Частичная либерализация, если она не сочетается с мерами по усилению конкуренции, создаст возможности для поиска ренты. Бюрократы, занимающие государственные посты, - недовольные экономикой, неэффективные, часто коррумпированные - не справлялись с задачей управления тщательно продуманной последовательной программой. Многие уже были заняты захватом активов. Экономический крах, в результате которого к власти пришли реформаторы, исключил задержки.
С политической точки зрения, радикалы призывали к быстрому использованию мимолетной общественной эйфории после окончания коммунизма и до перегруппировки коммунистов. Этот медовый месяц "экстраординарной политики" вскоре принесет разочарование от боли приспособления. Как выразился польский экономист Лешек Балцерович:
"Горькое лекарство легче принимать в одной дозе".
Другие надеялись, что быстрые реформы, в частности приватизация, создадут класс собственников, которые затем будут бороться за сохранение и расширение рыночных отношений.
Со своей стороны, постепенники часто утверждали, а иногда и предполагали, что радикальные реформы принесут больше экономической боли, чем более медленный подход. Слишком большие изменения сразу приведут к дезорганизации и растрате ресурсов. Многие экономисты утверждали, что реформа должна проводиться с помощью локальных экспериментов, снижая тем самым риск для населения. Новые рыночные институты должны будут развиваться собственными темпами и не могут быть быстро волеизъявлены технократами. Другие видели политические преимущества в последовательности: реформаторы могли бы создавать различные коалиции для поддержки отдельных частей программы, даже если бы ни одна широкая коалиция не поддержала пакет в целом. Многие из них были вдохновлены очевидными успехами постепенного подхода в Китае.
Так кто был прав?
Прежде всего, повлекло ли радикальное реформирование за собой увеличение экономических издержек? Фактически, в странах с более быстрыми реформами на раннем этапе сокращение производства и снижение безработицы, как правило, происходило в меньшем объеме. Больше всего пострадали медленные реформаторы. Начиная с переходного года в каждой стране я складывал ежегодный дефицит реального ВВП на душу населения (по отношению к переходному году) во всех годах до восстановления объема производства до первоначального уровня (или до 2010 года, если он был первым). По этому показателю Таджикистан был абсолютным чемпионом, зарегистрировав общее сокращение почти в 10 раз по сравнению с переходным годом. В противоположность этому, в Польше, Словении, Монголии, Чешской Республике и Эстонии объемы производства сократились менее чем на один переходный год.
Пример Венгрии
Оглядываясь назад, можно заметить, что неспокойные дебаты между градуалистами и радикальными реформаторами выглядят как отвлекающий маневр. В интеллектуальном состязании Венгрия часто была настроена против Польши. Венгерские лидеры гордились тем, что двигались более благоразумно, чем варшавские идеологи.
Тем не менее, скорость была важна. Сторонники радикальных реформ были в основном правы.
Венгрия добилась таких успехов не потому, что она является прогрессивной страной, а потому, что на практике это не так. Она реформировалась так же быстро и всесторонне, как Польша. Хотя в начале 1990-х годов большинство стран провели некоторые реформы, скорость в эти годы определяла, кто из них достиг конечной точки, а кто застрял на полпути. Те, что начинали медленнее, никогда не догоняли. И, как уже отмечалось, они пострадали от более значительного сокращения производства и роста общей безработицы. Гонка пошла к зайцам, а не к черепахам.
Таким образом...
Либерализация произошла частично по умолчанию. В то же время, учитывая пористые границы, освобождение России от цен затруднило бы контроль над ними для других бывших советских государств; потребительские товары исчезли бы через российскую границу, где торговцы могли бы получать огромную прибыль. Возможно, свою роль сыграла и мода, поскольку новые лидеры бывших советских республик копируют экономическую политику Москвы, чтобы не путаться в том, что еще делать.