Зазвонил телефон. Говорили из Вальпараисо. Я был благодарен этому звонку. Вопрос Рамиро Агирре о том, применять или не применять к рабочим силу, можно было оставить без ответа. Но можно было представить всю серьезность этой проблемы для руководящих правительственных кругов.
Действительно, рабочие, несмотря на требования правительства и рекомендации Единого профцентра трудящихся, отказываются возвращать мелкие предприятия, захваченные во время неудавшегося переворота, а агитаторы из «индустриальных кордонов» призывают их к сопротивлению — «рабочий класс, мол, не может и далее участвовать в соглашательской игре».
Как это ни удивительно, по телефону разыскивали меня.
Принц возбужденным голосом сообщил, что располагает информацией исключительной важности. Было решено, что я сегодня же выезжаю на место.
Едва я появился в доме Принца, как он потащил меня обратно к выходу.
— Восстание уже объявлено,— бормотал он, выходя на улицу.
У дома еще стояла моя редакционная машина, и я попросил шофера подбросить нас к району порта. Мы остановились на небольшой площади.
— Дальше пойдем пешком. За домом может вестись наблюдение,— объяснил он.— Понимаешь, тут группа офицеров избила недавно одного мичмана. Я побывал у него и обещал не оставлять это дело без последствий. Поэтому я и позвонил — может, поднимем шум в вашей газете?
В спаленке маленького домика на кровати лежал мужчина лет сорока, с забинтованной головой и рукой в гипсе. Нас проводила к нему насмерть перепуганная женщина.
Принц начал рассказывать о том, что случилось, а мичман лишь изредка согласно шевелил головой или выражал свое одобрение легкими движениями здоровой руки.
— В три часа ночи он был без всяких объяснений арестован на своем судне «Бланко Энкалада», стоявшем на якоре в порту. Мичмана выволокли с корабля и вместе с двенадцатью товарищами привезли на берег в школу морской пехоты в Лас-Салинасе. Их сразу же избили, потом десять дней подвергали пыткам... С большим трудом арестованным удалось понять, чего от них хотят: всего лишь признания в том, что они занимались в военно-морском флоте подпольной деятельностью. Все эти дни им не давали спать, каждую четверть часа будили, разумеется ударами.
Наконец заговорил и сам мичман. Едва двигая губами, он сказал, что нельзя допускать ни минуты промедления — военно-морской флот готов совершить государственный переворот! Он и другие арестованные — лишь жертвы внутренней чистки перед решительными действиями.
Я не сводил глаз с израненного мичмана. В его взгляде застыли боль и возмущение...
— Этот товарищ был известен на корабле как активный сторонник Народного единства, за что и пострадал. И это во время пребывания у власти правительства Альенде! Можно ли придумать больший абсурд? — Принц сложил пальцы в щепоть и вопросительно помахал ими перед моим лицом.
Оказалось, что Рамиро Агирре уже несколько дней не появлялся в редакции, и никто не мог сказать, где он. Тогда я решил устроить «засаду» в его собственном доме и передать рассказ мичмана во всех деталях. Эта информация незамедлительно должна быть доведена до сведения президента Альенде, как я и обещал пострадавшему.
К счастью, ждать пришлось не долго. Редактор «Комбате» приехал вечером заметно усталым, вышел из машины, даже не захлопнув дверцы. Увидев меня, нисколько не удивился, а поприветствовал, дружелюбно улыбнувшись, и, ни слова не сказав, протянул руку. Мы прошли в дом. Рамиро повалился в одно из кресел. Я чувствовал себя не очень удобно и молчал, давая ему возможность немножко прийти в себя. Он вызвал домработницу, попросил принести что-нибудь выпить. Только потом спросил:
— Ну что у тебя, дружище? — Голос его звучал хрипло.— Прости, но, честно говоря, я еле держусь на ногах — две ночи не спал... Присаживайся.
Вопреки ожиданиям моя информация его нисколько не удивила. Он смотрел на меня спокойно и сосредоточенно. Я закончил так:
— Не только с мичманом, с десятками других моряков обошлись точно таким же образом! Вам не кажется это подозрительным?
Вместо ответа Рамиро сказал, что правительству уже известно об этом факте.
— Со всеми подробностями?! — удивленно воскликнул я.
— Со всеми,— ответил он,— и даже с большими, чем те, что вы мне тут рассказали.
Меня обескуражило его равнодушие. Я стал горячиться, вскочил на ноги, но не успел начать свой гневный монолог — он заговорил сам:
— Все возможные меры,— он подчеркнул слово «возможные»,— уже приняты. В этом ты не должен сомневаться. Командующему военно-морским флотом приказан о,— он снова подчеркнул последнее слово,— в случае, если виновные будут установлены, наказать их, невзирая на ранги. Что еще можно сделать? Поехать на суда самому Альенде? Ну и что это даст?
Домработница принесла на подносе фужеры и бутылку «писко». Поставила все на стол и удалилась.
Рамиро Агирре встал, чтобы наполнить свой бокал. Я, несомненно, втянул его в неприятный и, наверно, бессмысленный разговор. Он шагал по комнате, стараясь не выдать своих тревожных чувств, тщательно обдумывая каждое слово.
— Не знаю, почему я с вами об этом разговариваю, пока все держится в секрете,— говорил он, расхаживая передо мной со стаканом «писко» в руке.— Возможно, из-за того доверия, которое я испытывал к Марте... Вероятно.
Я выслушал это признание с некоторым замешательством. Заслуживаю ли я его доверия?
— Во всяком случае, проявите необходимое благоразумие и спрячьте на время своего Дамокла в письменный стол. Там на него не упадет его же меч,—нехотя пошутил он, лишь слегка раздвинув в улыбке губы.—А дело обстоит так: расследование инцидента в Вальпараисо проведено, но оно не дало никаких результатов, вы слышите? Никаких! Факты не подтвердились.
— Как это, не подтвердились?! — воскликнул я. — И вы верите в это? Я сам видел избитого мичмана и говорил с ним, а если нужно, то могу привезти его в Сантьяго!
Рамиро снова сел в кресло и попросил меня успокоиться.
— Мы озабочены всем этим нисколько не меньше вашего, начал он.— Но допустим, допустим, что мы верим, ну и что? Иногда наступает такой момент, когда больше нельзя двигаться вперед. Как при выдохшейся шахматной атаке. Нам угрожают матом, и мы можем двигаться только по тем клеткам, которые не под боем, и ни по каким другим. Иначе — сразу проигрыш, поймите!
Я сел, силясь последовать его совету: успокоиться и разобраться в том, что было сказано. В надежде взять себя в руки, отхлебнул теплого местного «писко».