Совсем недавно, 28 октября была грустная дата. 50 лет, как ушел из жизни Корней Иванович Чуковский.
Открываю книжку...
Жил да был
Крокодил.
Листаю крепкие страницы, пытаюсь поймать тот самый, из детства, запах полиграфической краски, и машинально глажу рукой картинки. Все герои почему-то кажутся архаичными и вызывают жалость. Сегодня так не сочиняют, сейчас так не рисуют. Да и герои другие…
Но все же, как сын кухарки из Полтавской губернии стал автором сказки «Крокодил»? Не понимаю, но стал.
Как полюбить Африку?
Одно из сильных моих воспоминаний детства – это небольшая тихая комната, строгая советская мебель, я воюю с ОРЗ, как Дон Кихот с мельницами, на постели - со скомканной простыней, в жару - с градусником по мышкой. Мама протягивает мне аспирин, и читает «Крокодила». Слушал эту «Старую-престарую сказку» (как назвал автор), будто она написала совсем недавно, но никак не в 1915 году.
А у меня вовсю 70-е, мне жарко, и я не вижу ничего плохого в том, что болею. Значит, не надо идти в детский садик, а главное, в Африке тоже жарко и очень хорошо. Мне тоже хорошо, как в Африке. Ведь там нет взрослых, и добрые животные, готовые прийти на помощь. И там живет семья крокодила.
Прыгнул в Нил
Крокодил,
Прямо в ил
Угодил,
Где жила его жена Крокодилица,
Его детушек кормилица-поилица.
Откуда приходят герои сказок?
Чуковский рассказывал, что сказка «Крокодил» объявилась в поезде. Он ехал с 11-летним сыном Николаем. У ребенка внезапно начался жар…
Корней Чуковский: «Единственная была у меня забота — отвлечь внимание ребенка от приступов болезни, томившей его. Поэтому я страшно торопился: не было времени раздумывать, подбирать эпитеты, подыскивать рифмы, нельзя было ни на миг останавливаться. Вся ставка была на скорость, на быстрейшее чередование событий и образов, чтобы больной мальчуган не успел ни застонать, ни заплакать. Поэтому я тараторил, как шаман».
Он рассказывал сказку, как молитву, для спасения сына…
Он вбегает в трамвай,
Все кричат:- Ай-ай-ай!-
И бегом,
Кувырком,
По домам,
По углам:
- Помогите! Спасите! Помилуйте!
Сразу представляю себя в том же поезде, в соседнем купе. Вот сидит высокий, чуть-чуть несуразный человек, со слипшимися волосами, бубнит через усы ребенку сказку – читает быстро, хотя уже потемки.
Оказывается, я просто плохо вижу. Он ничего не читает, а рассказывает по памяти – ведь книжки нет в его руках.
Оказывается, он сам не знает о том, что на ходу сочиняет сказку, и что ею будут зачитываться сотни миллионов людей Советского Союза, а Юрий Тынянов скажет: «Сказка Чуковского начисто отменила предшествующую немощную и неподвижную сказку леденцов-сосулек, ватного снега, цветов на слабых ножках…».
Живописные сюжеты будут один за другим сменять друг друга, как слайды диафильма, который мы раньше смотрели на стене.
Под стук колес отец все бубнит сыну сказку – она ритмична, и наполнена энергией. И помогает им обоим продержаться. Перетасовать, как карты, это неудачное стечение обстоятельств.
Вдруг забили барабаны,
Прибежали обезьяны:
- Трам-там-там! Трам-там-там!
Едет к нам Гиппопотам.
- К нам -
Гиппопотам?!
Кто же тот, кто сумел наполнить сказку неиссякаемой энергией детства?
Теперь я знаю, кто это мог быть. Ну конечно человек, у которого не было своего детства. Сын кухарки из Полтавской губернии, работавшей в доме его отца прислугой, и брошенной с маленькими детьми. Поэтому Николай Корнейчуков с большим удовольствием станет Корнеем Чуковским. Это ведь еще и отказ от того имени и фамилии. Которые у него были в голодном детстве.
Его детские годы прошли в Одессе. По-разному вспоминают свое детство одесские писатели. Катаев – с удовольствием, а вот Чуковский – наоборот. Чуковский об этом написал, но скупо – дети с матерью жили в полной нищете, мать подрабатывала швеёй, да прачкой. Коля (в детстве так звали Корнея Чуковского) начинал свою трудовую биографию разносчиком газет, шпаклевкой крыш, расклейщиком афиш.
Чем еще заниматься будущему писателю в конце 19 столетия?
Он боец,
Молодец,
Он герой
Удалой:
Он без няни гуляет по улицам.
Когда я это прочитал – то вспомнил один случай…
Случай из моего детства (часть, которую можно пропустить)
Стояло то самое детство, которое мы называем безвременным, потому что любим его. Услышав от бабушки новость, я на всех парах бежал на пристань встречать отца, впереди велосипеда, который гнал мой друг Женька, по зовущей тропинке в лес, на которой мы с Женькой партизанили, на крутой обрыв, с которого кто-то из нас, я или Женька должен был взлететь птицей, ну хотя бы на несколько сантиметров.
Запыхался! И по пригорку важно топал дальше, вниз, марионеточно сгибая коленки. А потом забежал на самый главный пригорок, с которого виден изгиб реки, и теплоход, что так многообещающе выныривает.
Остановился, отдышался. Время тянется как струйка меда из банки, его все меньше, но оно все тянется.
Теплоход уже перед глазами, пыхтит, отплевывается, и будто пытается отлипнуть от широкой скатерти реки.
Какой-то человек на палубе приветливо машет рукой.
Ты волнуешься, вспоминаешь последнюю встречу с отцом, в потемках он возвращается с работы, и заходит за тобой, в детский сад с зелено-грязными стенами, покрытыми пупырышками, и тучами запахов пригоревшей каши, повисших над детским тюремно-дошкольным учреждением (тюремным – в переносном смысле).
А ты уже на пригорке, ловишь ветер со своим этюдником. Да тебя не узнать, как ты вырос! Смотришь на тот же изгиб реки, откуда никогда не появится теплоход- навигация закрыта. Не горюй! Перед тобой чудесный этюд с импровизацией. Смотришь и пишешь, вздыбив волосы. Енотик! Расстегни пуловер. Cбрось нагрузку с его напряженных пуговиц. Ну когда ты успел повзрослеть после того забега на встречу с теплоходом-отцом?
Но есть одна оговорка: никто на теплоходе к тебе не приплывал, да и в сад твой отец не приходил ни в тот, ни в другой вечер! Отец давно исчез из твоей детской жизни.
Ты вправе застрять навсегда в такой невинной иллюзии стоящего на палубе отца, трепетно машущего тебе кепкой или скомканным в руке шарфом, иллюзии приветливого патриархата. Вправе, но только в одном случае. Если сочинишь об этом что-нибудь.
Ирония судьбы (часть, которую тоже можно пропустить)
«Я написал двенадцать книг, и никто не обратил на них никакого внимания. Но стоило мне однажды написать шутя «Крокодила», и я сделался знаменитым писателем. Боюсь, что «Крокодила» знает наизусть вся Россия. Боюсь, что на моем памятнике, когда я умру, будет начертано «Автор «Крокодила». (Корней Чуковский)
И дать ему в награду
Сто фунтов винограду,
Сто фунтов мармеладу,
Сто фунтов шоколаду
И тысячу порций мороженого!
До написания сказки Чуковский готовил переводы ( У. Уитмена, Р. Киплинга, Д. Дефо, О. Генри, М. Твена), редактировал собрание сочинений О. Уайльда, и писал статьи, посвященные Н.Некрасову, А.Блоку, Л.Андрееву, А.Ахматовой, А.Чехову, А.Куприну, М.Горькому, В.Брюсову, Д.Мережковскому.
И тут нежданный загиб судьбы!
Рассердился народ,
И зовёт, и орёт:
- Эй, держите его,
Да вяжите его,
Да ведите скорее в полицию!
Недоброжелатели быстро нашлись и подняли бурную активность – сказку запретят на долгие годы. Чего стоила только статья главного друга детей по версии партии, Крупской в газете «Правде». Произведения Чуковского по версии жены Ленина мгновенно станут буржуазными, неуважительными к ребёнку, абсурдными.
В то время, в главном печатном органе СССР такое!
Про прочую чушь умолчим, но вдохновение автора затопчут аж до сороковых. С его же слов известно, сколько сказок пропало!
Еще ревностные блюстители нравственности побеспокоятся об объекте воспитания, т.е. о детях – не надо, мол, дезориентировать детей, и давать неверные сведения о жизни животных. Но это совсем другая история.
Отец и дети (самая главная часть)
Чуковский воспитывал творчеством. Это поразительно! Он работал – и стояла неземная тишина.
«От нас, детей, требовалась теперь одна-единственная дружеская услуга: провалиться сквозь землю» - написал кто-то из детей.
Трогательно и волшебно? Да! Конечно, это отдавало волшебством. Дети, Николай Корнеевич и Лидия Корнеевна Чуковские – брат и сестра – оба станут писателями.
Нет лучше воспитания чем воспитание волшебством творчества!
Это нисколько не мешало детям запоминать мельчайшие мгновения общения с отцом.
«Серьёзной угрозой из его уст считали мы в детстве одну: „Завтра не возьму с собой“. Куда не возьмёт? Это уже и не важно. С собой не возьмёт, вот куда. Оставит дома» - написал кто-то из детей.
И на даче в Куоккалу кроме своих к нему сбегаются соседские дети, и в этом есть что-то от обаяния Кэрролла. Он выдумывает креативные задания на английском. Машет рукой на школьные оценки - учителя законсервированы в стереотипах навсегда, и неизлечимо. Ставит пьесы, строит песчаные крепости, устраивает турниры, выходит с детьми на лодке в море, учит их грести, под шум волн декламирует стихи. Чего стоит поход детей за водой к колодцу на участке Репина, на цыпочках, чтобы не мешать художнику!
Откуда это все в нем? И как он стал автором сказки «Крокодил»? Выскажу абсурд. Из грусти по отцу, не вполне осознанной, спрятанной в глубинах детских несбыточных надежд.
Говорит ему печальная жена:
- Я с детишками намучилась одна…
Плачут Тотоша с Кокошей:
- Папочка, ты нехороший...
…Улыбнулся, засмеялся Крокодил:
- Нет, проказники, я вас не позабыл…
Теперь отмотаем историю назад. Произошла метаморфоза. Отец исчезает из семьи – ребенок обречен на поиски его образа – формирует его – и во взрослом возрасте, в момент опасности для собственного ребенка – этот образ получает окончательный рисунок - он превращается в крокодила - олицетворение архетипа отца. И соглашаюсь с Юнгом: архетип отца в раннем возрасте проявляется слабо, но в дальнейшем имеет значительное влияние на развитие личности ребёнка.
Не сбеги отец - не появилась бы сказка "Крокодил"!