Утро. На грешную землю неторопливо опускается редкий снежок. Прохожие, кутаясь в воротники и шарфы, спешат по своим делам. У одного из городских магазинов сильно помятые затяжным запоем мужички «стреляют» мелочь.
— Слышь, красавица, сдохнуть не дай, а! 50 копеек всего не хватает.
Вместо того чтобы пройти мимо, выуживаю из кармана двухрублевую монету. Подаю тому, кто комплимент отвесил — он говорливый. Лехой зовут. Другие два сторонятся, имен не называют - моя щедрость и явный интерес им кажутся подозрительными. А мне дюже хочется с ними побеседовать.
— Что ж ты, Леха, пьешь-то? — беру пока тепленький.
— А чего еще делать? — Леха отвел глаза в сторону и, будто дева красная, зарделся.
Его друган тем временем сбегал за опохмелкой («бомики» везде купить можно!») и выдал каждому по пузырьку темного стекла с жидкостью. Пить не спешат, хотя видно, терпят из последних сил — на меня вопросительно взирают, дескать, будешь?
Облегченно выдохнув (делиться не придется), ловко отворачивают крышки и вливают в себя содержимое пузырьков, обильно сдабривая питие водицей из ближайшей колонки.
К стойкому запаху перегара и давно не стиранной одежды присоединилась новая нотка — лосьон, что приняли мужички, довольно приятно пах. Правда, сигаретный дым ее тут же затмил.
Вскоре Леха перешел на ядреный мат. Из сказанного поняла, что когда-то он «жил как все»: была семья — жена и сын, работа. Что он из деревни, а какой — «секрет». Потом сократили и супружница на дверь указала. Предложила я ему другую мадемуазель найти – через интернет. Но фотографироваться Леха напрочь отказался — «вдруг бывшая увидит». Эх, Леха, видно не совсем ты пропащий, но соблазн убежать от проблем, видимо, ой как велик!
Вон, еще один такой «убегашка». В глазах вселенская тоска — его в магазин, куда он за спиртом приходит, не пускают. Из-за запаха. Стоять рядом с ним и правда невозможно — из-за зловония желудок к горлу подскакивает. Мужик, опираясь на косяк в холле магазина и свою палку, ждет.
— Тяжко? — спрашиваю его.
— Да, — отвечает он тоном, не располагающим к беседе.
Не очень-то и хотелось, если честно. Девушка-продавец выносит «бомики», и пока передает ему товар и сдачу, сдерживает дыхание. А мужичок, не обращая никакого внимания на наши проблемы (это ж не ему не дышится!), семенит к выходу. Да так скоро!
— Много у вас таких покупателей? — спрашиваю у девушки-кассира.
— Очень, — говорит. — Целый день тянутся.
Погуляв немного по залу, замечаю у кассы маленького росточка барышню. Она расправляет мятую «сотку» и просит «шесть по пятнадцать». На прилавке появились небольшие прозрачные пакеты из плотного пластика.
— Девушка, а что вы такое берете? — интересуюсь.
— Средство для стекол. Мою им, — мямлит та.
— Хорошо отмываются?
— Нормально. Все время беру.
Лихорадочно вспоминаю, когда я в последний раз мыла окна и чем. Это ж где и как надо жить, чтобы окна даже в стужу нужно было б мыть?!
На пакете, что покупает дама, русским по белому написано: «Для ухода за кожей лица». Интересно, она знает, чем стекла моет? Смутившись, она забрала у меня пакет и спешно ретировалась.
Продавец в другом магазине, Елена, давно из-за прилавка наблюдает за «своей» публикой.
По ее словам, вереница по сути больных людей год от года не становится меньше: «одни уходят, часто навсегда, приходят другие». Словно в доказательство, на пороге два паренька. Лет по 30, нормально одеты. Один лосьон просит, другой рядышком стоит.
— Зачем тебе это? — не унимаюсь я.
— Не знаю, зачем они их берут, — кивает парень в сторону товарища.
«Стекла мою», «не знаю, зачем ОНИ их берут»… Им стыдно. Сиюминутно. Потом будет спасительный глоток, который заставит стыд и совесть замолчать. Завтра будет новый день. День сурка.