Цветущих вишен влекущий яд,
Воспоминаний зовущий ряд,
Я не сказал всё, что хотел,
Краток подлунный срок,
Сонная ночь залита вином,
Всё, что не завтра, всегда потом,
Всё, что сказать я не посмел,
Увидите между строк...
Канцлер Ги. «Романс Кардинала»
Тот день начался как-то внезапно, хотя и ничем особенно не отличался от всей череды своих январских предшественников, только словно прячась и наблюдая за мной из-за угла вдруг неожиданно развернул своё серое холодное полотно и, изнывая от скуки, обнял меня, как давнего знакомого. Быстрый завтрак в волнении, поглядывания в окно на снежный газон с тёмными контурами деревьев, поспешные сборы и предвещание встречи, которая незримо чудилась во всём окружающем пространстве квартиры. День словно постепенно приближал меня к тебе маленькими шажочками, стараясь растянуть это приближение, мучил ожиданием, еле заметной интригой грядущего. Дальше были ограниченные кубические пространства метрополитена в сложный суматошный час, угрюмые лица пассажиров, смотрящие строго перед собой и погрузившиеся в свои дела и заботы, шум и сутолока подземного вихря, подчинённого своим особым законам. А ещё чуть позже ожидание на старой лакированной скамейке в конце зала, волнительное биение сердца и осторожные поглядывания в центр, там, где через отсчитываемые разумом секунды, должна была появиться ты, абсолютно ещё мне незнакомая и необычайно загадочная. Мы встретились не сразу, а потом с трудом узнали друг друга, и моё сердце стучало в волнении гораздо дольше положенного, питая меня потоками адреналина. И вот наконец появилась ты! Высокая, стройная, словно вышла из какого-то иного измерения, параллельного мира, осторожно приоткрыв невидимую дверь в нашу реальность, прошла сквозь снующих в разные стороны пассажиров. Я кажется узнал тебя, но не сразу решался подойти, ходил чуть в стороне приглядываясь и сравнивая твой явный образ с фотографиями, которые мимолётно изучил перед встречей и которые не позволяли мне поверить в то, что я смогу тебя увидеть наяву.
И вдруг твоё осторожное: «Здравствуйте, это же вы мне писали, мы с вами общались?» Твои прекрасные зелёные глаза сверкнули на меня из под тонких изящных бровей. Больше я не присматривался, я волновался и конечно оставил на потом твой более подробный внешний облик. А после мой утвердительный ответ, максимальная паника в душе и твоя протянутая в дружеском жесте рука, которая сразу успокоила нежным тёплым прикосновением. Пространство куда-то двигалось, скрежетали вокруг его механизмы, но мы как-то сразу сдвинулись вперёд, будто обгоняя его физическую границу. Станция метро Академическая, где мы с тобой встретились, моя родная и любимая с детства, отмеченная первыми шагами моей жизни, осталась далеко позади, словно отработанный кадр киноплёнки и впереди уже рисовались заснеженные аллеи тихого, зимнего Нескучного сада в опускающихся голубых сумерках. Мы вошли в него, как в сказочные владения, осторожно ступая по едва оттаявшему асфальту дорожек, окружённые ветвистыми стволами вековых деревьев. Наш разговор, к моему искреннему удивлению, сложился неожиданно удачно и лёгким течением побежал куда-то по жизненным воспоминаниям, ведь и для тебя эти тихие места оказались родными с детства, которое конечно проходило здесь гораздо позже моего, но тоже несомненно было отмечено чем-то удивительным и волшебным. Я называл тебя «Заморской дивой», ведь ты прибыла из далека, будто сошла с картинки с изображением далёкой страны. Но в ответ ты искренне смеялась и называла себя вполне обычной, далёкой от подобных значений. Было морозно. Порывистый ветер сдувал украдкой снег с высоких веток и тогда он воздушными белыми комками ваты падал вниз, неслышно разбиваясь о льдистую плоскость мёрзлой дорожки. Мне тогда казалось, что всё вокруг вот-вот впадёт в некое оцепенение, остановится, замерев в какой-то лёгкой задумчивой дрёме, тихие неровные сугробы, погружающиеся в пестроту надвигающихся сумерек, пустынные нечищеные дорожки, уводящие в густеющую лесную чащу, хрустальный снежный узор на строго темнеющем крашеном заборе, что тянулся до одинокой детской площадки. А ты всё говорила, рассказывала свою жизнь осторожными маленькими порциями, и я уже начинал привыкать к твоему милому приятному голосу, который баюкал и успокаивал меня, тянул за собой, рисуя цветные картины происходящих с тобой событий, немного печальных и отчаянно весёлых. Мне уже было спокойно рядом с тобой, настолько, что я почти чувствовал себя сторонним наблюдателем твоей жизни, даже её невольным и невидимым участником. В тот момент я словно поймал твою тонкую душевную ноту, настроился на заветную волну и уже видел всё вокруг немного другим взглядом, магически обновлённым. Увлекаясь рассказами о себе, мы незаметно потерялись в этой зимней спящей красоте, среди высоких замерших деревьев, развесивших свои коралловые ветви и почти не потревоженных мягких волнистых сугробов. И тогда, лишь на мгновение, всё окружающее нас будто слилось воедино, прошло ровной узорчатой вуалью перед глазами, и мы с тобой уже вместе плели эту мягкую, светлую, одинокую сказку января. Спуски и подъёмы по заснеженным узким тропам и затяжные подъёмы к таким же снежным матовым вершинам таинственного Нескучного сада дальше легли красивыми сочными мазками на всю эту картину, гладь вытянутого замёрзшего озера, стая сердитых потревоженных чем-то ворон, перелетевших с дерева на дерево, мелькнувшими чёрными кляксами на фоне кучных сереющих облаков. Разлитая холодная печаль в морозном воздухе, тоскливая элегия проходящей зимы...
А дальше изменившаяся картина показала нам шумящий Ленинский проспект, беспокойную реку машин с пылающими рубиновыми огнями, блестящие слюдяные плоскости витрин с ещё не убранными новогодними украшениями и спустившуюся на город густеющую сиреневую мглу, которая наконец вытеснила собой этот тревожный зимний день. Перед входом в метро я наконец решился подарить тебе свой запоздалый новогодний подарок, хотя это слово для той пустяковой вещицы явно не подходило, просто небольшой сувенир, кажется мягкая игрушка в виде свиньи жёлтого цвета — наивный символ наступившего года. И моё неописуемое душевное счастье, когда в ответ я увидел твою искреннюю радость этой маленькой детской безделушке и последовавшие за ней слова наставления: «А вот сейчас я открою тебе один секрет, все девушки очень любят мягкие игрушки!»
А следом был уже центр города, смазанные оранжевые пятна включившихся фонарей, наладившая свой ход вечерняя суета, остатки потускневших новогодних украшений, напоминающих о только что пролетевшей в задорном вихре новогодней праздничной неделе, осунувшиеся ёлки, уже потерявшие свою былую яркую красоту. Я вёл тебя за собой, как экскурсовод, отчаянно желающий показать, как можно больше удивительных мест, про себя прекрасно зная, что ты и сама их помнишь, но только немного потеряла в вихре другой, насыщенной событиями жизни. Вечно праздничный, яркий, сверкающий огнями ГУМ выстроился перед нами, словно сказочный замок, и все его бесконечные огни слились в какой-то бурлящий, струящийся поток, силой увлекающий за собой в неописуемую бездну парадного шествия световых фигур. Новогодний базар на Красной Площади овеял нас душистым дымом готовящихся вкусностей, запахами свежей выпечки, блинов и горячего глинтвейна. Перед нами, словно в сказке, возник огромный блестящий, дымящийся самовар на большом столе, покрытым красной скатертью, явно приглашающий всех попробовать чаю и согреться. Твои зелёные глаза вдруг засверкали озорством и желанием совершить наивный детский поступок и ты буквально в то же мгновение словно вновь превратилась в ребёнка, с лёгкостью дотянувшись рукой до своего совсем недавно прошедшего детства. «Сфотографируй меня пожалуйста», - неожиданно сказала ты, сунув мне в руки свой телефон и сумку, тем самым полностью меня обескуражив, а потом с важным видом уселась на столик рядом с пузатым самоваром, чуть ли не обняв его, смотрела на меня и на кружащийся вокруг праздник своим лучистым взором и на твоём красивом, румяном от мороза лице мелькали красочные блики переливающихся гирлянд, украшенных ёлок, наступившего нового года. Теперь я часто вижу тот бесподобный таинственный вечер, подаривший мне столько новых образов и картин и тебя в сиянии разноцветных переливающихся радуг...
А следом было маленькое аккуратное кафе на Охотном Ряду, словно закуток средневековья, тесный полутёмный зал, квадраты столиков в зелёной обивке, приглушённые голоса уставших вечерних посетителей. Мы заняли место в стороне у окна, через замёрзшую сиреневую плоскость которого тянулась изящная цепочка разноцветной мигающей гирлянды. Тогда впервые серьёзно посмотрев на меня, ты неожиданно призналась, что зовёшься Ведьмой, что значит Ведающей девушкой, и завороженно глядя в твои изумрудные глаза я почему-то сразу поверил тебе, ни секунды не сомневаясь в столь необычном признании. Мы осторожно пили горячий дымный кофе из маленьких чашечек и ты к моему окончательному изумлению начала рассказывать мне всю мою жизнь с детства и до самой юности. Ты словно вела меня за руку по моей же жизни, по воспоминаниям давно минувших дней, по тем цветным картинам, которые я сам давно уже позабыл и утерял из виду, и повинуясь твоему волшебному голосу картины те начинали оживать в пространстве, обретая своё новое рождение, возвращая мне былые уснувшие переживания. Твой медовый лик в полутьме зала в эти мгновения казался мне древней иконописью, тёмно-русые волосы мягко ложились на твои хрупкие изящные плечи, а прекрасные зелёные глаза теперь будто немного даже светились каким-то тихим, набирающим силу, огнём. Боясь пошевелиться и нарушить сказочное наваждение, я не сводил с тебя взора, полностью подчиняясь твоей магии, держал твою тонкую тёплую ладонь в своих руках и плыл за тобой всё дальше и дальше в небывалое зазеркалье яви, всё более теряя связь с реальностью и оставляя позади морозное окно с гирляндой, медленно плывущий зимний московский вечер. Тесный зал кафе уже казался гораздо шире и узорчатые стены будто раздвигались, уходили в стороны, расширяя пространство, которое полностью заполнялось яркими образами прошлого. Теперь мне уже казалось, что ты давно наблюдала за мной, за моей жизнью и вне гласно мы с тобой знакомы теми общими ощущениями, что приходят с раннего детства. Нет, ты тогда не была ещё рождена в своём сегодняшнем физическом теле, а только незаметно и тихо наблюдала за мной шелестом блестящей на солнце листвы в тёплый майский день, порывом лёгкого ветерка, первыми каплями весеннего дождя, насыщающего проснувшуюся землю. С тобой я открывал мир, ощущал его дыхание, пил его ровные живительные соки. А потом была юность, первые ощущения приближающегося счастья, тихие летние зори с перистыми облаками и алым небом, сливающимся с горизонтом. И тогда я уже как будто ждал тебя, предвещая далёкую встречу и наш зимний хрустальный вечер. Я словно выкликал тебя из тех нежных розовых рассветов, из голубоватой дымки утреннего тумана над рекой, из душистых лесных изумрудных цветущих трав, из тишины росистых, замерших в пред утренней дрёме полей, и видя моё ожидание, ты успокаивала меня этой тихой ласковой песней, осторожной мелодией вечности. Мои первые чувства, влюблённости, в них во всех присутствовала ты, шептала по утрам на ухо в первый миг пробуждения загадочные слова, и проснувшись, всматриваясь в новое свежее утро, я ловил лишь только их слабый отголосок, чувствовал дуновение уплывшего разноцветного сна, коснувшегося моих потревоженных век. Увидел картину, старшие классы школы, серый зимний день за пеленой стекла, я в своей комнате мучаю уроки, грустно и устало смотрю в окно, и вдруг синица, маленькая, озорная, желтогрудая, в миг села на склонённую ветку берёзы, стряхнув с неё россыпь чистого искрящегося снега. И это тоже была ты. Смотрела мгновение в моё окно, прямо на меня своими глазами-бусинами, будто обещая что всё будет хорошо, предостерегая, желая счастья и добра, а потом так же неожиданно вспорхнула, расправив крылья и исчезла в белой пелене заснеженных ветвей...
Но вот наваждение пропало, рассеялось розоватой дымкой под низким потолком маленького зальчика кафе и вновь была слабо мигающая гирлянда на сиреневой глади окна, вечерняя улица схваченная морозом и яркие огни бегущих машин. Я завороженно смотрел на тебя, всё ещё не веря в то, что только сейчас было перед моим взором, и мне казалось, что сидим мы с тобой в этом кафе уже целую вечность. Наш первый вечер заканчивался, а вместе с ним растворялись в окружающем пространстве всё волшебство и магия, которые ты так нежданно-негаданно смогла мне явить. Мы вновь вышли на шумную морозную улицу в разлитую акварель фонарей, в суматошную реку гудящих автомобилей, под низкое облачное зимнее небо, и прощаясь, ты вдруг обняла меня и сказала: «Не волнуйся, теперь я с тобой и буду за тобой присматривать, всё будет хорошо!». И сказав это, ты в то же мгновение сверкнула своими изумрудными глазами и растворилась в огнях вечернего города, исчезла как сон, вспорхнула той самой далёкой синицей с заснеженной ветки, и моего лица коснулся лишь лёгкий ветерок твоих быстрых, отчаянных крыльев...
А позже были ещё две встречи, тягучие зимние дни смотрящие в комнату сквозь замёрзшую гладь стекла, блестящие искорки морозного узора от робко выглянувшего на мгновение из ватных облаков бледно-матового солнца. Мы много говорили, пересказывая друг-другу свои жизни, но я по прежнему грезил теми удивительными миражами из прошлого, которые ты мне показала. Порой ты была строга со мной, рассказывала правду жизни, а я слушал в волнении, всё ещё продолжая плыть в далёких розовых туманах, страшась грубой суровой действительности, судорожно пытался отступать и вновь забраться в свою скорлупу. Ты не давала мне это делать, забирала и выбрасывала подальше прочь ненужные осколки моих уютных скорлупок, которые столько лет отгораживали меня от мира, не давали двигаться вперёд. Ты так искренне хотела мне помочь! И даже видя моё отчаянное упорство, ты всё равно не переставала надеяться на счастливый исход, ободряла и успокаивала добрым словом. И я несмотря ни на что почему-то был уверен, что ты спасёшь меня, поднимешь, как Ангел в ночи и не дашь сорваться в пропасть. Я и сейчас вспоминаю, как ты вдруг посмотрела на меня своим ясным изумрудным взором и с едва заметной улыбкой сказала: «Ничего, прорвёмся. Всё будет хорошо! Я же уже вижу!». И ты действительно многое видела, составляла узоры моих будущих достижений, рисовала меня на своём волшебном полотне грёз, и на мгновения я даже чувствовал душевный подъём, обретал веру и прилив новых удивительных сил. В эти моменты глядя на тебя, я начинал думать, что ты просто не умеешь грустить и унывать, настолько ярким и оптимистичным был твой настрой, чистый и светлый взгляд, устремлённый в будущее. Но приглядевшись внимательнее, я вдруг находил в твоём милом красивом лице еле заметный оттенок печали, украдкой проскальзывающий за добротой искренней улыбки, напоминающий мне, что и у тебя где-то в глубинах души есть свой край тоски и грусти. Теперь часто вспоминаю тебя сидящую у окна, твой грустный взгляд и твой рассказ о прошлых жизнях, твою печальную, трогающую душу, историю. Тогда я был буквально заворожен ей, ловил каждое твоё слово, боялся дышать, чтобы не вспугнуть образы пришедшие из прошлого. Ты бережно держала их в своих ладонях, боясь что-то нарушить, охраняла их, словно мать охраняющая своё родное дитя, и видя это, я понимал насколько они дороги тебе. Мне хотелось помочь тебе, всей своей душой оказать незримую поддержку, но я конечно понимал, что мне не место в твоём мире, где всё для меня чужое, а я настолько мал перед всеми глобальными стихиями, в которых ты жила, что лишь был бы на подобии муравья, заблудившегося в высоких стеблях травы. Мне оставалось только молча слушать, смотреть в твои чудесные зелёные глаза, осторожно держать тебя за руку и быть с тобой рядом в эти короткие мгновения, пока воскрешённое тобой прошлое, ещё не растаяло в сереющем пространстве вечерней комнаты...
А потом были письма. Они всегда приходили от тебя внезапно, словно подарок на рождество, когда вроде и ждёшь праздника, но всё равно искренне удивляешься заветному сюрпризу под ёлочной веткой с игрушками.
«Привет, ты же не думал, что я про тебя забыла»,- говорила ты в письме, и я будто видел твою милую добрую улыбку на очаровательном лице, которая сразу наполняла душу чем-то лёгким и позитивным.
«Конечно нет, но всё же, признаюсь, были такие опасения»,- поддерживал я твой оптимистичный тон и чувствовал, как снова готов ухватиться за слабую надежду на спасение, ловить мерцающий свет в конце тоннеля, между тем страдая от того, что ничем не могу тебя порадовать.
«Ты меня всё ещё немного боишься»,- снова спрашивало твоё письмо, когда я долго не отвечал, или размышлял над ответом.
«Немного конечно боюсь,- наконец говорил я,- «Но ведь иначе и быть не может, всё таки я же обычный человек, не то, что ты!»
В ответ ты как будто смеялась, но в то же время я словно чувствовал оттенок задумчивой грусти, которая задевала холодком. «Ты конечно можешь отказаться от общения со мной,- весело говорило твоё письмо, а потом с какой-то абсолютно взрослой серьёзностью добавило,- Но сможешь ли ты меня забыть?»
«Конечно не смогу!»,- честно признавался я, и понимал, что ещё никогда не говорил ничего более искреннего и правдивого,- Я Никогда не смогу тебя забыть!»
Я видел тебя сквозь эти письма, слышал в них твой удивительно нежный голос, ощущал твою радость и грусть, погружался вслед за тобой в эти странные чувства и надежды, но где-то в глубине души чувствовал предвещание этого неминуемого расставания, о котором ты так серьёзно мне сказала, словно заранее предупреждая, давая подсказку на будущее. Я отгонял от себя эту мысль, прятался за нашими письмами, как за сказочным щитом, уходил от неё по лабиринту дел и забот, заслонялся яркими мечтами и надеждой на лучшее, которую ты мне всегда так искренне и с любовью дарила, но печаль находила меня везде, за любым моим отчаянным и наивным укрытием...
Вспоминаю нашу последнюю встречу. Одинокий морозный зимний день с голубыми снегами и сумеречным небом, на мгновение потерявшем плотную и мягкую одежду облаков. Так заканчивался мой тихий грустный январь, отделивший пёструю карусель праздников от длинного, белого полотна зимы. Я бы конечно сказал наш январь, но вряд ли имею право на столь громкие слова. Заканчивалось время, которому никогда уже не суждено было повториться и ты для меня оставалась в нём прекрасным ярким образом, сказочным сном из прошлого и будущего. Мы снова много говорили сидя у окна на диване за чаем и я всё время смотрел на часы, зная что времени у тебя совсем мало, ты только что сдала экзамен и уже должна была ехать готовиться к следующему. Но время неумолимо бежало вперёд, приближая завершение нашей последней встречи.
«Дай мне пожалуйста посмотреть свою ладонь»,- вдруг попросила ты и не дожидаясь ответа взяла меня за руку. И когда я с явной нерешительностью подчинился, весело добавила: «Да не волнуйся ты так, я же тебя не съем!»
«Не уверен»,- попытался я поддержать твой оптимистичный тон, но мне тогда уже хотелось просто разрыдаться от предвещания скорой тоски, от расставания с тобой. Ты осторожно смотрела линии на моей дрожащей ладони, проводя по ней своими тёплыми нежными пальцами, узнавала многое обо мне, достраивая незавершённую мозаику моей судьбы, а я сидел прижавшись к твоему плечу, замерев и мысленно пытаясь затормозить жестокую стрелку часов, ощущал аромат твоих прекрасных мягких волос, в которых словно было что-то далёкое и милое, из детства.
А потом я провожал тебя до метро. Зимний вечер спустился как всегда незаметно и обещал быть длинным, законно взяв у дневного отрезка несколько часов правления. В густеющем сиреневом пространстве уже один за другим загорались прямоугольные окошки домов, бежевые, жёлтые, оранжевые, будто пытались отдать стылой морозной улице часть своего уюта и тепла. Я осторожно поддерживал тебя под руку, так как было очень скользко идти по замёрзшему чёрному асфальту, а сам молчал, окончательно потерявшись перед нашим расставанием. А ты совсем не унывала, продолжая рассказывать мне что-то, давая наставления на будущее, а потом задумчиво сказала: «Учти, если ты теперь ничего не сделаешь, я очень обижусь». Твои слова сходу будто резанули меня по сердцу, оставляя кровоточащую рану и мне в ответ оставалось лишь только молчать, отвернуться и не смотреть тебе в глаза, потому что я уже тогда понимал, что вынужден буду тебя обидеть. Впереди уже виднелись огни метрополитена, а мы всё плыли по ледяной асфальтированной дорожке не в силах двигаться быстро, осторожно прижимались ближе к обочине, где было не так скользко, и я теперь уже отсчитывал последние мгновения, был готов наверное даже нарочно всеми силами задерживать наше движение, лишь бы ярко-алая буква «М» приближалась как можно медленнее.
«И ещё совет,- снова сказала ты оборачиваясь ко мне,- Не молчи никогда, так как ты молчишь сейчас со мной, это не правильно, девушки такое не любят». Я кивнул, но снова промолчал. Я не знал, что сейчас сказать тебе, именно тебе, потому что ужасная буква «М» всё таки уже светилась перед нами совсем рядом, убивая последние мгновения перед расставанием, мгновения, которые я берёг как только мог, которые были сейчас для меня дороже всего на свете. Но ты как будто была спокойна, не замечала моих переживаний, не видела уходящего навсегда хрупкого мгновения жизни в котором мы только что были рядом. Наверное так было правильно. И вот наконец площадь перед входом в метро, хлопанье дверей, суетливо бегущие люди в морозных радужных облаках своего дыхания, разлитый по снегу свет фонарей. Ты стояла напротив меня, уже отпустив мою руку, и я понимал, что сейчас наконец проходит тот самый заветный момент, укладывающийся в несколько маленьких острых секунд, которые я уже не в силах ничем замедлить, который уже сейчас через мгновение перейдёт в мою память и станет годами остывать в ней красивой, нежной картинкой. И вот посмотрев мне прямо в глаза и немного улыбнувшись своей необыкновенной улыбкой, которую я так ждал на прощанье, ты наконец сказала мне: «Не унывай, я очень надеюсь, что у тебя всё будет хорошо!» И это были последние слова, которые я услышал от тебя в реальной жизни, в стеклянном морозном воздухе вечера.
«Я тоже на это надеюсь»,- произнёс я и не смог улыбнуться тебе в ответ. Потом мы обнялись, аккуратно и торопливо, по дружески и в следующую секунду пёстрая людская толпа скрыла тебя своей круговертью, унесла восвояси в движение подземной жизни, а мне оставалось только медленно возвращаться домой, досматривая остаток этого морозного январского вечера, которому суждено было навсегда остаться со мной вместе с твоей милой, прощальной улыбкой. Тогда мне вдруг захотелось тебе сказать, что я очень тебя Люблю, как Друг, как Человек! Я очень тебе благодарен! И слова эти были бы совсем не пустыми, будничными, они родились в самой глубине моей души и теперь уже были выстраданы чистым духовным порывом, они бы стали сейчас всей моей искренностью. Но момент был упущен, всё закончилось, и сейчас для меня ты была уже в другом измерении, в своём волшебном магическом мире, как та далёкая маленькая синица из моего детства, исчезнувшая в бесконечном белом просторе...
Теперь мне часто снится один странный, но удивительный сон. Снится зимний Нескучный сад, одинокий, в великолепии снежных одежд, укутанный ими полностью до самых верхушек замёрзших серебряных ветвей, словно дитя в колыбели. Я не спеша иду по заснеженной дорожке куда-то в самую чащу, где мягкие ватные сугробы скрывают тёмные стволы деревьев, которые помнят ещё моё детство. Глядя вокруг я знаю, что уже прошло много лет, безвозвратно унеслось в даль множество событий, но здесь по прежнему тихо и спокойно, в этой снежной серебряной сказке, как было когда-то. Я вспоминаю девушку, прекрасную и милую, лица которой почти уже не помню, чёткие и яркие черты ушли куда-то в глубины исчезнувшего времени, за повороты стихий, пустых суетных наслоений. И в памяти остались только её удивительные зелёные глаза, волшебные, чарующие, манящие в бескрайние дышащие дали, в иные сверкающие миры, в мистерию вечности. Я иду в какой-то непонятной тайной надежде, наконец увидеть здесь эту девушку, найти её, вспомнить её лицо, прекрасные волосы, дивную точёную, словно выписанную художником, фигуру, услышать вновь её голос, успокаивающий и дающий надежду, но вокруг ни души, бесконечная белая пелена простирается во все стороны, а деревья начинают казаться похожими друг на друга, сплетая в объятиях свои одинаковые ветви. Я долго блуждаю в этой белой пелене и никак не могу найти выхода, пробираюсь сквозь сугробы, выхожу на постоянно петляющие лабиринтом дорожки и снова хожу кругами, отчаянно тяну руки к лёгкому и прозрачному, словно видение образу девушки, что всё ещё теплится в памяти, но её образ уходит от меня всё дальше и дальше и я чувствую на своих щеках замёрзшие слёзы. А потом всё исчезает и я вижу только как падает снег. Чистый белый снег.
12.10.2019.