- Ща без тусовки по типу никуда, - сытно отрыгнув, сказал сидевший напротив меня прыщавый юноша с сальными глазками и галстуком от Кардена.
- Да, блин, - посетовал его коллега, амбаленок с квадратной челюстью и костюмом от Армани. – Тусовка тебя всегда как бы продвинет, а без тусовки хрен тебя кто куда двигать будет…
Я поморщился, ругнув про себя дикий ливень, из-за которого я сегодня должен обедать в общей столовой, а не в любимом кафе напротив офиса.
Хотя устами великовозрастных младенцев глаголила истина – грубая и простая, как и большинство истин. Вопрос с вхождением в террариум друзей для меня много лет назад был решен отрицательно – отсюда все мои успехи и все мои неудачи. Я никому не позволяю продвигать себя в пропасть всеобщего сумасшествия, и перестану себя уважать, если мое вынужденное рабочее окружение меня полюбит.
Тут моя мысль сделала зигзаг – а как же моя книга? Издательство не дало на ее рекламу ни копейки, объяснив, что если молодой автор не готов потратить не менее десяти тысяч евро на свой PR, то в России он не имеет литературного будущего. Парадокс, абсурд, но правда. Однако, даже если бы у меня эти деньги были – я бы потратил их на что-либо другое. Итак, если читательскую любовь не покупать, остается лишь закон тусовки, озвученный молодежью напротив, то есть поддержка кого-либо из видных литераторов. В качестве группы поддержки «Менеджера по покупкам душ» желательно набрать хотя бы парочку членов Союза писателей Москвы, так как они вроде как иногда либералы. При политической направленности «Менеджера по покупкам душ» протекция кого-либо из членов Союза писателей России, которые теперь и еще и поголовно члены «Единой России» невозможна (пара мини-рецензий от господина Лебедева и мадам Панковой не в счет).
Вопрос лишь в том, что мне любовь среднестатистического читателя даром не нужна, а писать хочется. Причем не просто писать, а видеть свои творения в твердом переплете и в продаже. Но мое прекрасное издательство не даст мне возможности дальнейшей литературной деятельности, если объем читательской любви не принесет солидной прибыли в короткие сроки. Зачем мне переплет? Затем же, зачем хороший костюм, машина и квартира. Без переплета – обидно. Лохмотья при наличии интеллекта – обидно. Хочется в очередной раз обойти жизненный закон, согласно которому клон-холуй должен быть в «Ауди» и с переплетом, а я – с вордовским файлом и пешком.
Угораздило же меня написать про ООО «Избавление», Люцифера, Асмодея и Лилипутина! Да еще символично, с метафорами, гротеском… Тьфу. «Обыденная жизнь переплетается с фантасмагорической реальностью, главенствующим звеном которой является ООО «Избавление», покупающее у граждан души, контролирующее правительство России, руководящее вторым распятием Христа и подготовкой к Третьей мировой войне. Автор, а вместе с ним его герои кружатся в сюрреалистическом хороводе, выворачивая наизнанку все псевдоценности и атрибуты, имена, наименования и бренды сегодняшней жизни: президент Лилипутин, мэр Лесополев, «Худмозгфильм», писатель-революционер Апельсинов, шахматист-оппозиционер Гамбитов и т.д.». Ужас. Кто после таких рецензий будет покупать книгу? Нет, чтобы, как люди. «У домохозяйки Клары украли кораллы. Частый детектив Кларнетов, влюбленный в Клару, разоблачает вора Карла, оказавшегося вампиром…»
Поняв, что очень простые россияне полюбят писателя Васильева и его книгу лишь по рекомендации авторитетов, я начал поиск классиков.
Быкова и Шендеровича, я разумеется, не нашел. И этот не Зорин, и тот не Горин. Но улов оказался фантастическим – целых три штуки! Первый – знакомый друга сестры мужа одной моей дальней родственницы. Второй – коллега тестя моего шапочного знакомого. Третий – сослуживец научного руководителя кого-то из моих то ли родственников, то ли друзей родственников.
Главное, что классикам сказали, что я есть. Кстати, я об их существовании тоже узнал впервые. Надо же, у каждого более двадцати книг, все, как на подбор – почетные члены, заслуженные литераторы, а я не в курсе… Начал исправлять пробелы в культурном развитии. Над книгой первого задремал. Сквозь чугунный язык второго продраться не смог, хотя упорно себя заставлял. Над книгой третьего сначала брезгливо щурился, потом отложил и тщательно вымыл руки. В общем, не то что не Гоголи, но и даже не Брешко-Брешковские. Однако их литературный рейтинг по сравнению с рейтингом господина Васильева – все равно, что Останкинская башня рядом с памятником Пушкину, в смысле, намного выше. Естественно, фамилий господ классиков не назову. Стоит написать о любых авторитетных личностях хоть слово правды, и будешь осужден за клевету. Буду мудрее. Описал я в своем романе «Украсть свободу» нравы одного небезызвестного вуза, и собралось руководство вуза в кабинете ректора, обсудить животрепещущий вопрос – сколько потребовать с господина Васильева в суде за моральный ущерб? Юрист, присутствовавший на заседании, объяснил, что судебное дело будет бесперспективным – название вуза в моем романе совсем другое.
- Черт с ним, с названием! – завопил красный от злости ректор. – Ведь даже дебилу ясно, что это про нас!
В общем, назову я маститых литераторов следующим образом – Б., Д., и П. Не подумайте чего дурного, данные сокращения означают – Богоборец, Демократ и Патриот. Данные псевдонимы характеризуют этих господ наиболее полно.
С классиком Б. я встретился в ресторане. Со вкусом умяв фуа-гру и скромно закусив овощным салатиком, он соизволил обратить на меня свой просветленный взор.
Для интеллектуального развития беседы я решил начать с относительно простого вопроса, и заодно протестировать интеллект литератора.
- Как вы считаете, - я постарался придать лицу уважительное выражение. – Почему интеллектуальная литература до начала революции не только окупала себя, но и приносила авторам известность и прибыль? И это притом, что их не субсидировало государство!
- Да, - вздохнул классик. – Сейчас прибыль приносит лишь та литература, которая далека от бога.
Ясно, а в огороде бузина.
- Литература, которая далека от бога – плохая? – уточнил я.
- Греховная! – воскликнул Б.
- То есть, Достоевский и Булгаков прибыльнее Акунина?
- Достоевский и Булгаков близки к богу, а Акунин далек от него! – возмутился классик.
- Герои Достоевского и Булгакова – нечистая сила и грешники, а герои Акунина – праведники, - удивился я.
- Вы многого не понимаете, - закрыл тему литератор.
- Где уж нам, - вздохнул я. – Скажите, а как вы пришли к богу?
В самом деле, как ярый партиец, писавший оды Черненко и Брежневу, вдруг обратился к Богу? Если из-за моды – переигрывает. Если искренне – значит, в свое время допился либо до чертей, либо до сердечного приступа.
- Пять лет назад я был при смерти, - скорбно сказал Б.
Второй вариант.
- Пришли к богу, только когда вылечились?
- Нет, чуть позднее, - не заметил иронии классик и решил перейти к делу. – Вы знаете, я прочитал вашу книгу, и у меня возникли к вам два вопроса…
- Внимательно слушаю.
- Скажите, вы давно были в церкви?
- Месяц назад, - честно сказал я. Я тогда навещал родных в подмосковном санатории, и они крайне настаивали, чтобы я освятил машину, т.к. в этот день у местной церкви были большие скидки на это божественное мероприятие. Святить я категорически отказался, но решил посмотреть на освящение груды железа в качестве зрителя. Пока я и решившие освятить свои автомобили проникались аурой божьего храма, некие злоумышленники сняли колеса со всех машин, припаркованных за церковью. Так мой автомобиль остался не освященным, зато целым.
- Очень плохо! – нахмурился Б. – Вам нужно посещать церковь каждый день! Особенно после написания вашей книги…
- Кому нужно? – заулыбался я.
- Богу, - веско сказал классик.
- Вы знаете, - сказал я. – За всю мою жизнь у меня не разу не возникло ощущения, что я нужен богу.
- Вы еще молоды и со временем придете к этому, - снисходительно сказал литератор. – Вам еще не дано понять, что все, что нужно человеку – это стакан чая и кусок хлеба…
Я вспомнил, с какой страстью во взоре Б. поедал фуа-гру, и попросил классика перейти ко второму вопросу.
- Так вот, - начал почетный член Союза. – Ваша книга, конечно, далека от бога…
- Значит, она принесет издательству прибыль? – обрадовался я.
- Но написана неплохо, - похолодевшим тоном продолжил литератор. – Наша ведьма такие любит. Нет, я не говорю, что вы недостойны нашего Союза и нашего журнала, но я не могу рекомендовать эту книгу из-за своих религиозных убеждений…
- У вас был вопрос, - напомнил я.
- Ах, да! – сказал Б. – Видите ли, моя племянница очень заинтересована одной вакансией вашего департамента.
- И если я устрою вашу племянницу, - усмехнулся я. – Ваши убеждения позволят вам рекомендовать мою книгу?
- Возможно, - после некоторой паузы сказал классик.
Предложение было явно невыгодным для меня. Рекомендовать на неплохую должность некую девицу в обмен на призрачную надежду рекламы в Союзе было бы нелепо.
- Большой грех, - нахмурился я. – Бог мне этого не простит.
- Жаль.
- Меня, бога или вашу племянницу?
- Жаль, что вы с вашим талантом, а он у вас есть, написали такую кощунственную книгу. Как вы вообще пришли к такой жуткой идее?
- Посмотрел на людей, в том числе, и на таких, как вы, вот и пришел, - откликнулся я.
- Вы очень далеки от бога, Володя, - с грустью сказал литератор.
- Все логично, - ответил я. – Если вы близки к богу, то я от него далек…
- Вы злой человек, - вздохнул Б. – И очень циничный. В своих книгах нужно описывать добрый, радостный мир, и только тогда реальный мир станет таким же. А будете писать про мерзость мира – и мир вокруг вас будет мерзким.
- Розовые очки мне уже поздно надевать, - сказал я. – Но вы неправы, черных я не ношу. А творить в воображении добрый мир и верить в его реальность – это шизофрения пополам с солипсизмом.
- Мне неприятно, что вы меня не понимаете.
- Нет, вам неприятно, что я вас понимаю…
Классик передернул плечами и быстро попрощался.
С литератором Д. я встретился у него в кабинете. Вежливый и веселый интеллигент сразу вызвал у меня симпатию.
- Хорошо пишете, - улыбался он. – У меня, кстати, жизненный девиз прямо из вашей книги.
- Какой же? – удивился я.
- Мир принадлежит терпеливым.
- Это из «Менеджера Мафии», - сказал я. – Я кстати, с этим девизом не согласен. Самые терпеливые, как правило, не хозяева, а рабы.
- Правильно, правильно… А ваша книга как называется?
- «Менеджер по покупкам душ».
- Это где рассказ «Убийство судьбы»?
- Он самый.
- А что, хороший рассказ. Только я не понял, глуховатый бас – это кто?
- Иегова, - просветил я классика.
- Кто?
- Неважно.
- Действительно. А стихи не пишете?
- Балуюсь.
- Можно послушать?
- Всегда пожалуйста, - сказал я и начал декламировать:
Серость. Злость. Кусочек радуги мелькнул.
Тянут. Бьюсь. Пролез, отгрыз, вдохнул.
Радуга - мираж, дышать нельзя.
Прыгнул в желоб, полетел, скользя.
Скука. Плесень. Тина. Наверху – луна.
Тянут. Бьюсь. Достал. Картонная она.
Настоящая – в болоте, но не для меня.
Сон. Покой. Тюрьма. Я греюсь у огня.
Тянут. Бьюсь. Согреться все хотят.
Жизни полумертвыми комочками летят.
Глупость. Ложь. А за решеткою – звезда.
Тянут. Бьюсь. Беру. Стеклянная она.
Гонка. Клоны. Сюр. Стекло. Картон.
Озерцо. Туман. Единственный мой дом.
- Неплохо, - сдержанно похвалил Д.
- Рядом с вашими бледнеют, - учтиво сказал я.
- Очень неплохо, - рассмеялся литератор. – Ваши стихи напоминают картины Босха…
Мои стихи напоминали картины Босха примерно так же, как шпала котлету. Я попытался порозоветь от похвалы, но у меня не получилось.
- Вообще, вы знаете, картины Босха потрясают меня тем, что написаны так давно, а словно отображают настоящее, - глубокомысленно сказал Д.
- Скорее прошлое, настоящее и будущее, - блеснул я.
- Точно, - кивнул литератор.
- Так все-таки возможно ли как-то мою книгу…
- Ее нужно повнимательнее прочитать, - развел руками классик. – Я пока только один рассказ успел прочитать, а сейчас столько работы!
- Как я вас понимаю. Кстати, мне тесть господина Х. сказал, что у вас есть какая-то бумага…
- Да-да, - заулыбался классик. – Я уже договорился, ее сверху подпишут и к вам перекинут, но ваша подпись тоже желательна…
Мог бы и не стараться. Любую липу, которую подписало руководство, я все равно обязан подписывать. Не подпишу – останусь без премии, а бумажку с радостью подмахнут коллеги.
- Моя подпись обязательна, - я сделал лицо человека государственных масштабов.
Д. заверил, что мою книгу он прочитает в течение нескольких дней, и тепло попрощался. Мы расстались, крайне довольные друг другом.
Д. мне позвонил сразу же после подписания пустяковой липы, и сказал, что проблем нет – книгу он и рекомендует, и разрекламирует, и рассказы опубликует. Золото, а не человек. Самоварное золото.
- Книга понравилась? – поинтересовался я.
- Очень, - сказал литератор. – И язык необычный!
Я сделал вид, что польщен.
Но радовался я рано – на следующий день Д. позвонил мне снова.
- Владимир, вы что творите? – в истерике завопил он. – Вы мне что подсунули, вы меня что, посадить хотите?
- Что же я вам подсунул? – заулыбался я.
- Что это такое? У вас Лилипутин Христа распинает, какие-то у него интриги с Ваалом, с чертями дела, и вообще, вы в своем уме? Лилипутин взвизгнул! Не может наш лидер визжать! И какой он вам питерский чекист? Он не чекист, он Президент Российской Федерации!
- Уже нет, - уточнил я.
- Он всегда им останется! Как ваша книга может продаваться столько времени? Вас уже давно должны были посадить!
- У меня нет денег, чтобы организовать уголовное дело на себя, - устало сказал я. – Вы бы хоть до середины книгу прочитали!
- Я дал почитать нашей сотруднице, она сказала, что похоже на Минаева, - пролепетал любитель Босха.
- Девушке, очевидно, больше не с чем сравнивать… Секунду, - у меня раздался звонок на параллельной линии.
- Владимир, вы опять все сделали по-своему? – раздался раздраженный голос моего коллеги.
- Естественно. Пока у меня нет инструкций от руководства, я буду действовать разумно, а не по-вашему, - ответил я.
- Инструкции будут, - зловеще сказал коллега и повесил трубку.
- Что у вас там за люди? – пискнул в трубке Д. – Какие еще инструкции?
- ФСБ пришло меня брать, - успокоил я его.
- Я не разделяю ваших позиций, - громко сказал в трубку классик. – И в особенности не разделяю ваши взгляды на лидера нашей нации, Владимира Владимировича Путина!
- Рекомендаций не будет? – переспросил я.
Д. повесил трубку и больше не звонил.
Самый короткий и самый простой разговор у меня состоялся с классиком П.
- Ваша книга – это русофобская и политическая пропаганда! – заорал он. – Причем, пропаганда явно заказная!
- Агентами Запада, шакалящими у иностранных посольств? – расплылся в улыбке я.
- Проговариваетесь! – нахмурился он. – Мне ваша книга неинтересна, и я не хочу иметь к ней никакого отношения!
- А Союзу и журналу? – переспросил я. – Или моя книга еще и бездарна?
- Недостаточно глубоко! – отрубил П.
- То есть ваша Отчизна, чтящая своих сыновей, ее морщинистые руки, трясущиеся при виде нее иностранцы, родные березки с полями, вся эта псевдопатриотическая бредятина, которой вы кормитесь уже девяносто лет – это глубоко?
Литератор ответил длинно и нецензурно.
- Вот ваш истинный язык, - сказал я и вышел из его кабинета.
Итак, с чего начали, тем и кончили – я и Россия в очередной раз оказались не нужны друг другу. Очередная микроскопическая надежда была развеяна. Я сидел на балконе и сверху наблюдал живописную картину. Красная «ауди» влетела в черный джип, а их хозяева сладострастно боксировали друг с другом. Из носа одного из них потоком хлестала кровь, то оставляя пятна на джипе, то сливаясь с «ауди». Всюду жизнь. Я зажмурился, вспоминая сад Тюрильи. Там не ждут, но как там хорошо! Сделаю все, чтобы ждали. Может быть, дождусь сам. Может быть, даже себя самого.
Я откупорил дивный коньяк пятидесятилетней выдержки, открыл коробку сыров АОС, взял томик Аверченко и погрузился в нирвану, ради которой терплю суету существования.
***
В очередной раз отчитав парочку кретинов-подчиненных, не знающих слов «вежливость», «разум» и «ответственность», но навечно впитавших выражения «блин», «по типу» и «откат», я решил утолить физическую жажду и прогуляться до офисного кулера. Из-за двери рядом с кулером разносился громкий ор, то бишь деловое общение моих коллег из соседнего департамента, недавно переехавших из главного офиса. Увы, но пришлось слушать. Если с подчиненными я чувствую себя как кафкианский землемер со своими помощниками, то рядом с коллегами я чувствую себя психиатром, помещенным в палату к шизофреникам. Причем шизофреникам, возомнившим себя консилиумом врачей, а психиатра – параноиком. Временами скучно, временами смешно, но большей частью весьма и весьма трафаретно.
- Этот Васильев из административного очень интересный мужчина, - раздалось из-за двери. – Он такой элегантный, вау, я просто в шоке по типу! И фразы всегда строит такие отточенные! Танька, а Танька, а он женат?
«Девушка новенькая и неопытная», - понял я. – «Сейчас ветераны ей все объяснят и она усвоит»
- Да ты че, Анька, с ним же невозможно разговаривать, - презрительно бросила незнакомая мне Танька. – Паша за ним уже четыре года как бы наблюдает, сказал мне, что он по типу людей ущербными считает и как бы строить отношения не умеет. Правда, Паш?
- Отвечаю, - подтвердил неведомый мне Паша. – Людей с говном мешает! Как командировка в Самару, так он занят, а как в Париж – так он первый отметится!
«Единственная адекватная претензия», - подумал я, попивая ледяную воду маленькими глоточками. – «Да, я действительно люблю Париж больше Самары».
- Да и какой, он, блин, интересный? – продолжил голос Паши. - Вечный зам, блин!
- Да не, он мне совсем по типу не понравился, - мнение наблюдателя Паши полностью убило у девушки всю симпатию ко мне. – Я и не общалась с ним ни разу даже! Просто он одевается очень хорошо. У него бабки, что ли, есть?
- Если бы у него бабки были, его бы все уважали, - резонно сказал Паша. – Нет у него ничего, и не будет! Он же ненормальный!
Я не без любопытства вошел в кабинет, ожидая увидеть хотя бы одно полузнакомое лицо. Но людей, сидящих в кабинете, я не помнил, и никогда с ними не разговаривал.
Небритый мужчина в очках и грязной рубашке, бывший, очевидно, наблюдавшим за мной Пашей, поперхнулся, и посмотрел на меня, как кролик на удава.
- У нас разное представление о норме, - сказал я. – Могу я взглянуть на финальную версию схемы для департамента контроля?
- А вам зачем? – недружелюбно процедила девица, которая могла быть как Татьяной, так и Анной. Разница была бы лишь во внешности и незначительных деталях биографии. – Ее наш директор уже одобрил и подписал!
- Мне она даром не нужна, - объяснил я. – Она нужна компании, где работаю я и вы. Компания сейчас проводит проверку соответствия ролевых дорожек. Вашей схемы в системе нет.
- Она запаролена, - сжала зубы то ли Татьяна, то ли Анна и распечатала схему. Я не стал спрашивать, зачем скрывать общую схему – пока проблема меня не ищет, я не ищу ее.
Забрав пару листков с шестью грамматическими, тремя логическими и двумя арифметическими ошибками, я вышел. В голове неожиданно закрутилась единственная небезынтересная фраза из этого шаблонного разговора, еще до наблюдателя Паши сказанная одним из персонажей моего романа «Украсть свободу». «Если бы у него бабки были, его бы все уважали». Не рано ли я прекратил продвигать мою книгу? Ведь если в «Менеджера по покупкам душ» влить не связи, а эквивалентные им дензнаки, то толпа очень средних читателей подопрет рейтинг продаж, упорно заваливающийся на бок. Тогда книга дойдет до нескольких читателей, для которых она и писалась. Конечно, рейтинг продаж «Менеджера по покупкам душ» чуть повыше непопулярных графоманов Чехова, Бальзака и Зорина, но как же он низок в сравнении с гигантами мысли и русской словесности – Минаевым, Хинштейном и Донцовой!
Что дал мне статус писателя, иллюзорный, как и все статусы? Гонорары от издательств и редакций, которые я сразу же трачу на обед и бензин. Сто пятьдесят писем, содержащих либо банальные ругательства, либо не менее банальную похвалу. Сарказм по национальному вопросу от библиотекарши подмосковного санатория – единственного человека, узнавшего меня по фотографии на обложке книги. Пару одобрительных рецензий в «Книжном обозрении» и злобную статейку в «Московской правде». Презентацию «Менеджера по покупкам душ», на которой я бы заснул со скуки, если бы не выступил сам. Тогда зачем? Для себя, как и вся моя жизнь. Я нравлюсь себе, как писатель, да и не только. И ведь есть за что. К тому же роман «Страшный суд над богом и дьяволом», как назло, получился лучше всего того, что я писал. Мертворожденное произведение все равно останется талантливым, но неплохо было бы побрызгать на него живой водичкой в виде рекламы. И я начал поиск меценатов, сознавая, что, скорее всего, найду лишь сатирический материал. Но вдруг фатум впервые ошибется, и пошлет мне чуть-чуть удачи? Ведь я схвачу ее крепко. Было бы что схватить, и, главное, за что.
На первый взгляд, кандидатов в спонсорье у меня не было. Не было и на второй, и на третий. Потенциальный спонсор нашел меня сам. Мне позвонила дама, незнакомая со мной, но знакомая с одним из гостей, что-то тостовавших на моей презентации. У этой знакомой гостя был знакомый родственника одной дамы-меценатки (далее просто М.). И этой М. зачем-то стало интересно, поскольку она продюсер. С этого места я стал выяснять подробности.
Дочь крупного партийца, впоследствии, как водится, не менее крупного банкира, а ныне вновь видного члена практически той же партии, начала свою карьеру в Голливуде. За крошечные рольки она швырялась в режиссеров деньгами и грозилась одарить натурой за роли большие. Однако спроса на этот весьма подержанный товар не было. Ближе к сорока М. успокоилась, сыграла пятиминутную роль в голливудском сериальчике (что стало пиком ее карьеры) и переехала в Москву. В Москве она приобрела роскошные пятикомнатные апартаменты в элитном районе, и, в качестве небольшого довеска, молодого супруга, иконописного красавца без прописки, но со всем прочим. Однако энергия М. требовала выхода, и она решила стать продюсером и видным деятелем культуры. Сказано, заплачено, сделано. Артисты больших малохудожественных театров покрасили под дождем скамейки. Скамейки продали с аукциона. Несколько депутатов понятно какой партии намалевали несколько картин ясно какой направленности. Добавили свой вклад в мировое искусство несколько банкиров и режиссеров. Была открыта галерея этих шедевров – скамейки пополам с… кхм… полотнами. Оставив, увы, несмываемый след в живописи, дама решила замахнуться на театр и кино, причем сразу, благо средств хватало. И на глаза М. попалась моя книга, обложка которой заинтересовала даму-продюсера. Книги М, слава богу, не открыла, зато узнала, что по паре своих рассказов я написал пьесу, которую назвал в честь книги. Пьеса «Менеджер по покупкам душ» относительно политкорректна, поэтому М. решила подумать, стоит ли ее поставить. Я воодушевился, посмотрел информацию по арт-проектам М. и искренне посмеялся. Потом понял, что это не пародия, и тяжело вздохнул. Потом посчитал примерные суммы, затраченные на удовлетворение ее творческих амбиций, и снова воодушевился. Позвонил, представился, попросил.
- Подъезжайте завтра к двенадцати в мою галерею, - командным тоном то ли приказала, то ли пригласила М.
- Увы, завтра у меня в это время рабочая группа по проекту, - извинился я. – Послезавтра смогу вырваться.
- Боже мой, - с сочувствием сказала М. – Как же вы живете, если вам приходится каждый день работать?
- Вы сами так не пробовали? – осведомился я.
- Не хочу, - тон М. охладел.
- Я тоже, - ответил я. – Только я еще и не могу.
- Так надо добиваться и пробиваться! – назидательно сказала М.
- Научите, - с мольбой попросил я.
- Вы еще молоды, - то ли с завистью, то ли с превосходством произнесла дама. – У вас еще все впереди.
- Да, у меня все спереди. На старте, он же финиш. Послезавтра в одиннадцать вас устроит?
- Да вы что? – возмутилась М. – Это очень рано! Самое раннее – в двенадцать.
- В галерее, - уточнил я.
- В ней, - ответила дама.
Прибыв в двенадцать, я, естественно, М. не застал, но время провел с пользой. Например, узнал, что у депутата-единоросса и среднестатистического пятилетнего ребенка есть нечто общее – умение рисовать. Но чтобы аляповатый детский рисунок висел в картинной галерее и назывался картиной, его автору нужно быть депутатом, или, как минимум, режиссером. Также я попил зеленого чая, раздал пяток своих визиток, съел сухарик и услышал байку о том, как Ветров описал Ахеджакову. В общем, повращался в бомонде. Увидел на почетном месте, скамейке, расписанной Гафтом, некую папку с надписью: «Даша. Сценарий» и решил от нечего делать почитать. Сценарий впечатлил – большего скопища пыльных мелодраматических штампов я давно не встречал. Некий очень простой олигарх сильно любил свою жену, очень простую учительницу. Учительница безумно, то есть без ума любила олигарха. Муж-бизнесмен любил ее и изменял, изменял и любил. Еще у них была дочка Даша – девочка с невнятными и неинтересными фантазиями на тему любви папы и мамы. Разлучница-секретарша, менты, деловые партнеры и суконно-приблатненный, а местами еще и мыльно-приторный язык прилагались в обязательном порядке. Жена-учительница знала, что бизнесмен неверен, любила и плакала, плакала и любила. Бизнесмен продолжал любить и изменять. Потом учительница предложила развестись. Олигарх заплакал и исправился. Дочка Даша была счастлива. А потом они переехали за границу, где все стало совсем хорошо. Жанр фильма почему-то был обозначен как «арт-хаус». Не знаю, как насчет хауса, а арт в сценарии даже не мелькал. Но хаус, в особенности крыша этого хауса, в сценарии, несомненно, незримо присутствовали.
Наконец М. соизволила прибыть. Взглянув на нее, я восхитился возможностям Фотошопа. На фотографиях, виденных мной в глянцевых журналах и Интернете, М. была вдвое моложе и гораздо фактурнее.
Более чем откровенное платье обнажало тощие и сухие ноги ярко-желтого цвета. За острым плечом, усыпанным пятнами неясного происхождения, виднелся мужественный супруг с мышцами Шварценеггера, а также волосами и бородкой Христа. Лишь глупые и пустые глаза чуть портили впечатление. Но на ретушь его фотографий М. явно не тратилась.
- Я вас по-другому представляла, - поздоровалась хозяйка галереи.
- Каким же? – переспросил я.
- Я думала, вы старше и страшнее, - поведала М.
- У меня очень обманчивая внешность, - согласился я.
- Как вам выставка?
- Давно не получал такого сильного эстетического впечатления. Особенно эти тощие гермафродиты с огромным яйцом на плечах понравились. Напомнили прекрасный коллектив нашего департамента.
- Эта картина называется «Всепобеждающее добро», - подал голос супруг М.
- Оригинальное… добро. А чье это добро, не скажете?
М. назвала фамилию владельца одного из крупнейших банков Москвы.
- Какой разносторонний человек, - одобрил я. – Скажите, а если я вам нарисую картину, вы ее выставите?
- Вы пишете картины? – спросила М.
- Могу написать как минимум не хуже, - оглядел живопись я.
- Все места в галерее заняты, - с сарказмом произнесла дама.
- А съемочные группы и театральные труппы? – заинтересовался я.
- Сценарий фильма мы уже выбрали и одобрили, - с гордостью сказала М. – Вон, на Гафте валяется.
- Это, которое «Даша»? – осведомился я.
М. кивнула.
- Скажите, а почему это арт-хаус?
- Потому что так написано, - вновь подал голос супруг М.
- Глубоко, - кивнул я. – И кем написано?
Сценарий был написан гражданским супругом одной бизнес-леди. Я вспомнил, что уже видел автора этого творения, и еще удивился, почему бизнесвумен при деньгах нашла себе такое беспородное рыло. Теперь я понял – она полюбила это рыло за литературный талант. Кстати, восемнадцатилетняя дочка бизнес-леди тоже снимается в картине. Я поинтересовался, не Дашу ли она играет.
- Да вы что! – возмутилась М. – Даше же по сценарию двенадцать лет!
- И мысли, как у пятилетней, - сказал я, - Но если бантик прицепить и платьице одеть, дочка будет на уровне.
- Вообще, как бы интересно, - сказал супруг М. – Главная же типа роль! Так она вложится реально конкретнее. А возраст поправим.
- Подумаю, - наморщила узкий лоб М. и направила разговор в область критического реализма. – Почитала я вашу пьесу. Тема не вполне свежая.
- Я считаю, что у вечных тем не бывает степеней свежести, - сказал я. – К тому же ракурс не вполне обычный.
- Там же какие-то офисные терки, какой на хрен ракурс? – спросила покровительница искусства.
- Вы только треть пьесы прочитали? – догадался я.
- Я дотуда дочитала, где про какое-то ООО «Избавление» началось, - сказала продюсер. – Оно чем занимается на самом деле?
- Покупает души, - объяснил я.
- А-а, жидомасонский заговор? – спросила она, окинув когтистым взглядом мой характерный нос.
Был бы евреем, преподал бы урок вежливости этой гойке. Но защищать, увы, нечего. С одной стороны русский князь, с другой татарин. Смесь голубой и восточной крови неожиданно вылилась в весьма семитское лицо, что с юности и расхлебываю.
- Но треть понравилась? – сменил тему я.
- Язык очень хороший. Остальные пьесы вообще не могу читать, а вашу интересно.
- Ставить будете? – спросил я, прекрасно понимая, что арт-хаус про Дашу и всепобеждающее добро владельца банка со стилем моих произведений явно не сочетаются.
- Я не буду, но Феликс будет, - пообещала дама. – Я буду продюсировать.
- А Феликс, он кто?
- Вон, висит, - кивнула М. на картину с птичкой. Птичку было жалко, но холст – еще больше.
- Солидный режиссер, - взглянул я на подпись под картиной. - То есть, он ставит, вы спонсируете?
М. кивнула.
- Кого я должен убить? – осведомился я.
- Господь с вами!
- Он не со мной, он явно с вами, - оглядел я галерею.
- Будете с нами, будет с вами, - сказала М.
- Я не умею так прекрасно рисовать птичек. И у меня нет настолько всепобеждающего добра.
Тем не менее, договорчик мы подписали. Подписывая его, я уже понимал, что все окончится, как у булгаковского Максудова. Что и произошло. Увы, М. все-таки открыла мою книгу, и даже начала читать роман «Украсть свободу». Прочитав роман до фамилии «Лилипутин» она в гневе захлопнула мою книгу и порвала договор. В общем, смотрите арт-хаус «Даша», любители киноискусства! Но, повторюсь, как же жалко птичку…
Второй меценат прорезался сразу же после беседы с деятелями культуры. Человек, крайне нужный и полезный для существования в российских реалиях. Девочка Таня, наивно думавшая, что интеллигентный мужчина наподобие меня не умеет строить отношения с современным зверьем, была неправа. Инструментарий для общения с соплеменниками у меня есть. Он, увы, очень дорогой, и я пока, подчеркиваю, пока, использую его лишь по мелочам. Использование этого инструментария вызывает в людях уважение ко мне, делает их лучше, чище, вежливее и добрее. Этот инструментарий – мой второй потенциальный спонсор, ингушский бандит. Человек в законе, при легальной и солидной должности. Его подлинное отчество – Бесланович, в просторечии Бесланыч. Им и ограничимся.
С Бесланычем меня познакомили звуки саксофона. Мой сосед, грязноватый, злобный и сильно пьющий субъект, зарабатывающий на жизнь в качестве преподавателя культурологии, последнее время стал чередовать звуки вечного ремонта фальшивым визгом саксофона. Оглушительная какофония продолжалась с восьми утра до одиннадцати вечера, но непрерывно. Закон сосед знал и соблюдал. Мне же он орал сквозь глазок своей металлической двери, что намерен играть сколько угодно, и мой музыкальный слух ему по… В общем, и так далее. Я вежливо попросил его не льстить себе, и не называть эти жуткие звуки игрой. Уязвленный в лучших чувствах сосед появился на пороге, и потребовал сатисфакции. Дуэль была груба и примитивна. Преподаватель культурологии, закрыв окровавленный и набухший глаз, ретировался, и оставил меня с носом, между прочим, разбитым. Больше он мне не открывал. Поджидать его, и проводить разъяснительную работу было бы мелко и глупо. Лицо у меня одно, и я его берегу. Такого рода делами должны заниматься профессионалы, которых я и стал искать. Мне очень повезло – я нашел Бесланыча. Всего лишь за мою месячную зарплату Бесланыч вызвался решить проблему. И решил. На следующий день после перевода денег дуэт молотка и саксофона прекратился, и в квартире воцарилась приятная и непривычная тишина. Соседа, обклеенного пластырем, я после этого встретил лишь однажды. Он нервно дернул щекой, пискнул «караул» и поспешил в другую сторону.
- Дэло есть, - сказал мне по телефону Бесланыч. – Книга твою читал. Понравилось, как ты на ФСБ наехал. Так же хочу.
- Наехать на ФСБ? – не вполне понял я.
- Книга такая же хочу. Про моего дядю. Хочу, чтобы ты написал. Дэнги нормальные дам, не обижу. Если дяде понравится – дэнги большие будут, совсем другие.
- А кто у нас дядя? – заинтересовался я.
- Про дядю – не телефонный базар. Лично надо. Рэсторан надо.
Я принял предложение, от которого было невозможно отказаться. В ресторане Бесланыч воровато огляделся, достал стопку газетных вырезок, выпил стопку водки и начал сказание о дяде.
Если из рассказа убрать матерщину и цветистые выражения, а потом посмотреть на историю разумно, получалось следующее. Дядя Бесланыча, пользуясь, как водится, поддержкой государства, силой отнял парочку весьма доходных предприятий у конкурентов. Хваткие конкуренты украли его племянницу, кузину Бесланыча и потребовали деньги взад. Но гордый дядя не отдал ворованное, а собрал отряд в сто человек, куда входили все мужчины семьи и солдаты удачи. Этот отряд перерезал почти всех родственников конкурентов, и под пытками вынудил оставшихся в живых сказать, где племянница. После этого отряд зверски замочил всех конкурентов дяди, попутно разнес в пыль несколько жилых домов, расстрелял несколько десятков мирных жителей, и спас племянницу. Чудом она осталась жива, хотя и была весьма серьезно ранена. Семья и навек охромевшая племянница вернулись домой, где их встретили, как героев. Обо всем этом мне предлагалось написать.
- Ты не представляешь, как мы стреляли! Операция длилась всего час, а будто целый день! – вдохновенно рассказывал Бесланыч.
- Такие операции могут целую жизнь длиться, - сказал я.
- Да, точно, целый жизнь. Я за тот час убил людей больше, чем за всю свою жизнь! – с торжеством сказал Бесланыч. – Всех шакалов замочили!
- И спасли твою двоюродную сестру, - напомнил я.
- Да, и это тоже. Ну что, будешь писать? Дяде подарок к юбилей надо, книга твоя подарю. ЭКСМО издаст, мы с ними уже перетерли. Тираж пятьдесят тысяч. Книжка дяде если понравится, он тогда твоя другая раскрутит, как ее…
- Ту, где я на ФСБ наехал, - вздохнул я.
- Да, ее. Ну что, когда напишешь? Аванс сейчас могу дать.
На стол легли две купюры по пятьсот евро.
- Видишь ли, - с сомнением сказал я. – Сюжета здесь нет, только первобытная мясорубка. Писать о том, какая ваша семья удалая, или что-то еще?
- Нет, пиши объективно! Правда пиши! Но дядю и семью не клеймить! – строго сказал Бесланыч.
Карьера популярного и покупаемого писателя была передо мной на расстоянии вытянутой руки. Любой графоман-детективщик отдал бы очень и очень многое за этот шанс. Подобным шансом воспользовался даже Булгаков, написав пьесу «Батум». На таком шансе выросло большинство брендов новой русской литературы.
Но я понимал, что для меня значит написать эту книгу. То же самое, что подружиться с коллегами, нести мерзкую околесицу и сравнивать руководство с музой и родной матерью. Слиться с людьми, которых презираю. Не смеяться над массовым безумием, а соответствовать ему.
- Я не хочу писать эту книгу, - твердо сказал я. – И, наверное, не могу.
- А кто может? Такой человек знаешь? – спросил Бесланыч, убрав деньги.
- Юлия Латынина, к примеру, - улыбнулся я. – Она на таких книгах специализируется.
- Точно, мне про Юля люди говорили, - сказал Бесланыч. – Значит, Юля Латынина закажу!
Я попрощался с потенциальным спонсором будущего бестселлера Юлии Латыниной. В дебрях ресторана я разглядел знакомую фигуру и повеселел. Фатум подбросил мне красноречивый результат литературных сделок.
Классик, которого я прозвал Богоборцем, жадно налегал на водку, иногда вяло заедая ее разносолами. Напротив него сидела девушка, моложе и стройнее его как минимум вдвое. С тоской в глазах она поглядывала на часы.
- Оленька, а ты говела? – спросил пьяный Б.
- Отстань, - злобно и устало сказала девушка.
- Не по христиански себя ведешь, Оленька, - покачал головой классик. – Я ведь тебя люблю! Ты тетке продуктов завезла?
- Достал со своей теткой, старый козел! – отрезала девушка и залпом выпила водки.
- Не говори так, Оленька, - заныл Богоборец. – Она ведь умрет скоро, тогда и вместе заживем!
- Хватит пить! – воскликнула девушка. – Уже в третий раз расшиваешься!
Б. преобразился. Оскорбили его истинную страсть!
- Ты кто была, сука? – завопил он. – Я тебя кем сделал? Графоманка! Подстилка! Ты как смеешь так со мной говорить? Я заслуженный писатель, я член партии!
- Здравствуйте, Александр, - поздоровался я.
- А-а, ехидный Вольдемар! – закричал Б. – Все по две штуки за свои публикации суете?
- Что вы несете, - рассмеялся я. – Какие две штуки? Кому?
- Я узнал, чтобы молодому автору в таких журналах печататься, две штуки суют, - авторитетно сказал Б.
- Вам виднее, - кивнул я. – А я точно совал?
- Все суют! – стукнул кулаком по столу Б.
- Я не все, - сказал я.
- Когда же тетка помрет, старая сволочь? – прохрипел классик и шумно задремал.
- Берегите его, - посоветовал я девушке. – Он – последняя надежда русской литературы!
- Разберусь, - прошипела девушка и полезла к Б. в карман. Вытащив бумажник, она задумчиво стала подсчитывать его содержимое. Лауреат «Золотого Пера России», присвистывая, громко захрапел.
Я вышел на относительно свежий воздух. Город выл и скрежетал. Я пошел к машине, но по дороге решил завернуть в книжный магазин.
- Серый! – завопил в мобильный телефон наголо бритый детина. – Главное, чтобы бабки были, и хуй со всеми!
Прекрасно сформулировавший русскую национальную идею амбал явно искал какую-то книгу.
«Идеально средний читатель», - подумал я. – «Это и есть большинство. Что же он ищет? Какая книга – выбор России?».
Читатель равнодушно прошел мимо моей книги. Так же равнодушно прошел мимо Пастернака, Аверченко, Горина. Немного загляделся на очередной шедевр Минаева, но мужественно прошел мимо. Обошел дамские романы, обогнул, заглядевшись, штампованные детективы. Бритый детина имел цель и уверенно смотрел в будущее русской литературы. Взяв толстую кулинарную книгу, он счастливо улыбнулся, и зашагал к кассе. Я же пошел в противоположную от него сторону. Мимо кассы.