Я хочу сделать признание. У меня нет свободы воли. Вот уже как 10 лет я ломаю голову над этой проблемой. Я прочитал сотню книг, от классики до современности, от Платона до Перебума. Я не спал ночами. Мой ум скрутился как нити ДНК, сам на себя, снова и снова. Я не только не смог понять, какую позицию я занимаю по этой проблеме — я не смог понять в чем заключается проблема.
Ощущение свободы воли мыслиться как самый очевидный факт. Ноам Хомски говорит, что мы не можем не верить в него, потому что это наше самое непосредственное феноменально очевидное впечатление. Но у меня нет этого впечатления. Дэйвид Чалмерс однажды предложил нам представить философского зомби. Это существо, которое ведет себя в точности как обыкновенный человек, за исключением одного дефекта — у него нет сознания. Иногда я чувствую себя таким же существом, только в моем случае дефект не в сознании, а в свободе.
Если вы попросите поднять меня одну из моих рук, я не решаю, какая и когда поднимется. Вместо этого, я просто *обнаруживаю* себя с готовым решением. Я должен извиниться. Должно быть дорогому читателю, существу со свободой выбора, сложно понять, что я имею ввиду. Если я попрошу вас назвать город, любой город, то вы назовете город исходя из своей свободы воли. И если я бы спросил вас, почему вы назвали этот конкретный город, вы бы мне дали понятную причину. Вы бы могли сказать, предположим, «Рим». И если бы я спросил почему вы назвали Рим, вы бы могли ответить, к примеру, «О, это просто — я только вчера думал туда поехать». Вы и вправду свободы.
Но не я. Если вы меня попросите назвать город, название просто всплывет в моей голове. И даже под дулом пистолета я бы вам не смог сказать, от чего именно этот город всплыл в моем сознании. Я бы мог ответить «Потому что я думал туда поехать» или «Потому что я был в нем рожден», но это конечно будет просто рационализация. Если всплывет Москва — я скажу, что потому что я в нем рожден, а если всплывет Рим — я скажу, что хотел туда поехать. На самом деле я понятия иметь не могу от чего именно этот город сплыл в моей голове.
В жизненных ситуациях не лучше. Когда я оказываюсь в разгаре спора, эмоции часто берут надо мной верх. И я говорю или делаю что-то под их натиском. Ведь эмоции — это своего рода алгоритмы, эволюционировавшие у млекопитающих для контроля поведения в сложных социальных ситуациях. И я часто делаю так, как мне говорит контроллёр. Вы, свободные люди, можете стоять в баре и, если вам кто-то приглянулся, подойти и заговорить с ними. Я же испытываю насилие всех возможных форм. Желание горит во мне и шепчет на ухо «Иди подойди к ней!», страх отказа кладет свинец в ноги и упирается «Зачем тебе это надо?». Рационализации разных сторон попеременно всплывают в сознании. Скажу вам честно, опыт не из приятных.
Я знаю, что люди вроде вас, дорогой читатель, люди со свободой воли, говорят, что мысли им подвластны. Вы знаете о чем вы дальше подумаете, да и можете вовсе ни о чем не думать. Декарт провозгласил «Я мыслю — значит существую». Но не я. Мысли *появляются* у меня в голове. Я знаю, о чем я дальше подумаю, также хорошо, как я знаю, что вы дальше скажете. Остановить свои мысли я тоже не могу. Хотя после долгих лет медитации стали появляться редкие островки тишины. Если бы я говорил за Декарта, я бы смог только пробормотать «Мысли есть» (Что возможно бы спасло европейскую философию от нелепости дуализма, застрявшего в ней на несколько веков)
Когда меня не бросает в стороны удача, гены, воспитание или общественные нормы, я полагаюсь на свою рациональность. Это редкая привилегия — возможность сказать, что два и два делает четыре. Пускай и редко удается. Свободой это конечно никак назвать нельзя. Это набор мыслительных инструментов, ценная коллекция, собранная на протяжении всей жизни. С одной стороны она разрешает быть мне менее подверженным капризам ген и культурных норм, но с другой стороны она подвергает меня сама. Мои мыслительные способности ограничены и направлены тем набором инструментов, который у меня есть. Кто-то с более широким репертуаром будет и мудрее и нежнее. А приобретение этих инструментов в первую очередь — дело чистой удачи. Я был рожден и воспитан в семье, придерживающийся мифологической картины мира, и воздавал молитвы невидимым существам до позднего отрочества. Если бы не случайное и счастливое столкновение с книгами Хофстадтера и Докинза, мое мышление во многом бы осталось в Темных Временах, рациональность бы была слабее, а мое поведение и жизнь — совсем другой. Удача быть может не проглатывает все, как говорит Гален Стросон, но она проглатывает сочные кусочки.
Каркас, оставшийся после пиршества удачи, беспощадно обгладывается императивами биологии и культуры. И только орел в открытом небе, моя осознанность, подкрепленная мыслительными инструментами, собранными на протщжении всей жизни, может попробовать им дать отпор. Но это всегда борьба и исход непредсказуем. Мне повезло собрать набор грозного оружия. Кому то повезло не так и у него орел слабее. Но настоящие везунчики здесь только люди вроде вас, мой дорогой читатель, люди со свободой воли. Она дана вам всем сполна, поровну, с рождения, в полной мере. Оковы генов и культуры она снимает во мгновенье. И разрешает выбирать — чего желать. Я же существо из мира поскромнее. Чего желать — мне не вольно выбирать.