...— Один мужик всю жизнь тоже... ну знаете, занимался гипсом. И эти потом делал.. Формы для метрополитена… Потом вышел на пенсию, стал резьбой по дереву заниматься. Сильно хотелось значит.
— Это кто? — не пойму я.
— Да я не помню я, господи… Ну книжка такая вот есть… Резьба у него… розы там натурального размера он… Не какие-то там, а прямо вот как живые…
Мы с Львом Михайловичем Лебедевым стоим возле его дома в деревне Введенье и разговор наш, так или иначе, конечно же, о резьбе. Да и о чём же ещё, когда на фронтоне дома вырезанный собственноручно хозяином герб: лебедь в окружении льва и медведя!
— А вы чем сами-то занимались? До пенсии?
— Я в клубе работал здесь, — просто отвечает он. — И в ансамбле играл. И кукольные театры были и куклу делал, такую, эту вот, напольную…
Он рукой показывает высоту — в полный рост, вероятно, куклы были — и добавляет:
— Ещё значки коллекционировал.
— Ухты, — улыбаюсь, я такому необычному ряду, поставленных друг за другом дел. — А значков не осталось?
— В смысле? Я их всё время коплю! У меня с лошадями, наверное, штук двести.
— Ого! — радуюсь я, — я тоже значки собирал!
— А на какую тему? — заинтересованно переспрашивает Лев Михайлович.
— Я вообще, просто, советские собирал, вроде ГТО, разрядник и подобные…
— Да с ума сойдёшь «советские-то»! — смеётся такому подходу этот человек.
— Ну да, — улыбаюсь и я. — Это так было… развлечение…
— Ну я тоже в начале всё подряд. А потом начал с лошадями у меня… Потом которые разные, потом пожарные, ну их мало… Потом на военную тему, потом с пушками, потом с солдатами… Господи, чего ж у меня ещё-то? Ну там… Ну еще там… Но в основном-то у меня, наверное с лошадями, потому что там разные: и охота и эти… и спорт… старинный спорт и ещё там всякая дребедень в общем…
— А у вас тут не было лошадей? Живых в смысле?
— Неет.. Лошадь — нет… И не хотел никогда... Я всё собирался музей конного транспорта делать. У меня кареты... я делал... ну макеты карет, — он говорит неспешно, словно раздумывая, рассказывать или нет. — Разных видов, несколько лет... Но они пропали, короче говоря.
— Как пропали? Украли их что ли?
— Короче говоря, я их повёз в Москву. У меня знакомый, который краевед у меня был… В музей коневодства. Ну чтоб там прóдали. Я им говорю: давайте я их вам продам по десять тыщ. А этот заведующий — тогда ещё там мужик был старый такой… Это было в шестьдесят девятом… ой… — смеётся он меняющей полностью ценность денег оговорке — в девяносто шестом году! Девяносто шестом. А этот заведующий: «Ой, у нас денег нет!» А сам, как рассказывать про выходные, так он на скачках выигрывает миллионы. Я говорю «нихрена себе, не могут найти там десять тыщ!» Для меня это деньги были! Двадцать пять штук, разных. Карет. Я их сколько резал! Вот даже конка вот такая была резная. Разные они все были. Вместе с доской вот такая, — он расставляет руки показывая размер конки, выходит, что была она больше полуметра длиной. — Ну короче говоря. Приезжала, там какая-то графиня из Франции. Купила всё за двести штук, я говорю «не продавайте». Купила за двести тыщ тогда ещё. Двести рублей… А там и моя первая работа… что-то там «мужик с санями». За двести штук. Ну чего ей эти двести рублей! У ней у самой двести карет. Только настоящих. Лошадей целая куча!.. Ну и короче говоря продали А деньги-то обрушились как раз тогда. И я с носом остался совсем. Ничего не осталось. Я даже книжку покупал, картинку увижу из своих — я книжку покупаю. Со своими каретами. У меня даже знаешь была… Была у меня последняя работа — эти вот, сани, знаешь, или в Германии или в Швейцарии были такие, ездили по горам-то летом. Знаешь?
— По горам на санях? Летом? — я про такое не слышал.
— По горам ездят на санях, ну как ты? По горам летом, конечно. Потому что в гору-то не ездят на телеге. Такое там у меня было: сама карета небольшая, там восемнадцатого века сидит сзади ухажер , тут дама, у меня на санях, тут дама… Тут сзади нимфа такая вырезана, лошадь вся с этими, вырезана с оглоблями, со сбруями висячими… И всё это у меня пропало… Я думаю, на кой хрен тогда? Я бы миллионером был… Я бы вот бы выставил их… На самом деле! Ну…
Какое-то время мы молчим.
Я оглядываю дом, хочу ещё спросить о наличниках, о том, что он ещё делал, но Лев Михайлович вдруг задумчиво выдаёт:
— Я много разного резал… И главное, что интересно, вот хочется вырезать значит. Ага, там что-то выдумаешь из головы, ходишь, придумываешь… ну сам… Через некоторое время — книжка чуть ли не с чертежём откуда-нибудь! Вот те на!
— Да ладно! Так бывает?
— Ага, господи!! В общем всякую ерунду… Но я вообще-то любитель делать там такие, ну необычные штуки. Например… Значит, я вот помню, мне исполнилось шиисят годов в юбилей, мне в библиотеке городской попросили выставку. А я говорю: «У меня нет ничего, только ложки деревянные сейчас есть!» Они мне говорят: «Ну ложки деревянные, пускай». Ну а я думаю: «А чего я эти шиисят ложек-то?» Сижу в автобусе, еду… в башку влезло — ложки! Надо сделать значит… Корабли, самолеты! У меня значит есть и корабли и самолет. Танк, автомобиль!
— Это в смысле? Ложки? — совсем не пойму я.
— Хочешь, покажу? — недоверчиво смотрит на меня он.
— Хочу конечно! — ошарашенно чуть не кричу я.
— Пойдём.
Мы заходим в сени, пробираемся мимо каких-то досок… В шкафу за стеклом — модели кораблей, но снимать темно… Затем поворачиваем и попадаем в совсем уж заваленное строительным материалом помещение с приставной лестницей, ведущей к чердачному окну, до которой, кажется, не добраться…
— Я сейчас наверх полезу, тут барахло, не споткнись, смотри. Не знаю пролезешь?
— Пролезу, — смеюсь.
Лев Михайлович ловко поднимается по лестнице и исчезает наверху, слышно только голос:
— Где-то тут коробка… потом у меня есть немецкая телега, телега на рессорах… я всё продавал-продавал… сейчас… Вот журнал у меня… потом эта телега немецкая… Ну она правда — он, видно, углубляется в дебри чердака и несколько минут я слышу только его шаги. Потом голос снова приближается: — у меня всё время так: сразу никогда ничего не найдешь. Вот! Броненосец нашел! — Он появляется с коробкой в проёме и смотрит на меня сверху вниз. Я протискиваюсь к лестнице, поднимаюсь и так и остаюсь стоять на ней, разглядывая заваленный чем попало чердак.
— Ухты! — не сдерживаю я возгласа восторга и удивления. — Чего тут только нет!
Чердак и правда весь завален коробками, газетами и журналами... Удивительно, как тут вообще можно что-то найти! Но хозяин этого богатства опускает найденную коробку и… один за другим достает из неё сделанные на основе ложек самолет, корабль и, действительно, танк!
— Тут у меня пулемет отвалился… — сконфуженно поправляет он крыло самолета. — Всё время приходится после выставок, прямо на выставках, реставрировать. Места-то нет нифига. Тут тоже вот сломалось… тут был пулемет Мадсен… Вот тут глиссер с воздушным винтом… Надо всё чистить… Это вот торпедный катер, вон там сзади торпедки стоят… А это типа скутера… Только, у него, по-мойму, тоже что-то отлетело…
— Подводные ложки! — смеюсь я, глядя, как он пытается приладить деталь обратно.
— Тут вот автомобиль ещё… — продолжает он доставать чудеса из коробки. — Ко мне тут из Питера приезжали три человека с телевидения… Снимали тоже… Ну и ничего…
Я отвлекаюсь от катера и разглядываю очередное какое-то чудо…
— Слушайте, какие они удивительные… Как вы их придумываете?!
— Вот оно знаешь чего… — мастер останавливается, пытаясь описать этот неуловимый процесс. — Тут знаешь, ну как-то вот берешь чертеж, увеличиваешь, уменьшаешь и получается! У меня столько всяких начатых… Начатого много, а до конца ничего никогда не доделывается… Всё это надо перетряхать, реставрировать, везти, там переломается, потом выставят, потом ремонтировать, привезёшь домой, всё будет разваленное…
— Надо дома музей делать! — приходит мне в голову.
— Нынче не выгодно. — сумрачно принимается он складывать творения обратно в коробку. — Да мне все говорили, делай. А знаешь, во-первых, годов уже дофига. Последователей нету…
— Совсем нету? — удивляюсь. — А ученики?
— Так было у меня два ученика… Так один резьбой занимается этой… иконостасной, двери режет, царские врата и ещё чего-то. А второй он сейчас священник… Они у меня вместе кружок ходили…. И было значит такое дело, — он оживляется начиная рассказывать. — Я был учителем. Кружок был, они у меня вырезали. Потом я пошел в учителя рисования-черчения. Буквально два года… Нервы такие были! Это сейчас у нас в сельской школе тут шесть человек детей осталось, а тогда ребятишек было тридцать человек в классе-то! Вот. Они у меня хорошо рисовали, то-сё. Они окончили восемь классов. И у меня тогда из-за них конфликт случился. Потом.
Он замолкает убрав всё в коробку и выжидая, пока я спущусь с лестницы, и продолжает уже внизу, стоя в сумраке посреди каких-то старых досок и панелей. Отряхивается.
— И директор, значит, мне и говорит. Директор вызывает меня и говорит: «Тебе выговор!» — Я говорю: «За что?!» — А за то, что вот они двое на трактористов не пошли учиться, а уехали в Богородское на резчиков!». Так что вот так. Я говорю: «Ну нифига себе!»… Вот так…
Мы выходим в светлую комнату, где на стенах ещё макеты кораблей, резные деревянные солдатики, какая-то пушка… Он разводит руками показывая, вот, мол, так и живём. Рассказывает:
— Ну а потом девяностые пришли… И они пошли работать в Васильевское вырезать иконостас… Дали мне работу, точёные штуки делать на царские врата. Ну простые такие. Ну интересно было, хотя простенькие. Я приехал, там пиисят рублей заплатили… А у меня семья четыре человека? Ну куда это?.. Так я и никуда всё это… Но потом через там монаха, туда-сюда, пришло время собирать камни… Попался через монаха, значит, спонсор. И вот я у него со второго года…
— Спонсор? — переспрашиваю я удивлённо. Лев Михайлович кивает:
— А тоже со спонсором интересно было. Молодой тогда парень был. Ему лет тридцать тогда было. Ему говорят: ну там вон есть, мужик, вырезает. Он: «Ну и что?». Ему женщина: «Ну пойди, погляди». Ну в пристройке там мастерская была, также там всё завалено. Сижу. Приходит парень. Ну здрасьте-здрасте. «Ты что ль режешь?» — «Ну я», — говорю. — «А чего у тебя есть?» — «Ну вот, ложка». — «Ладно, я у тебя возьму ложку, только ты это, много-то не проси!» — «Да я и не прошу вообще! Сколько дашь и хорошо».
А потом, вот представь, с две тыщи второго года вот по сей день я ему всю мебель в дом делаю. В Москву. Лучше родственника стал. И я для него как родственник. Дети со мной знаются, как с дедом! Так что я говорю «пришло время собирать камни», всё возвращается…
Он замолкает на некоторое время потом ещё добавляет:
— А меня спрашивают тут: «Ты сколько за эту вот просил работу?» А я не спрашиваю: сколько дадут, то и моё. А те, которые спрашивают, они сделают раз, потом всё, больше их, этсамое, больше не попросят. А мне, говорю, хватает. И до сих пор хватает… Вот такая система.
PS Введенье — деревня в Шуйском районе Ивановской области.
PPS Истории из моих путешествий в поисках наличников по центральной России будут в книге, которая вышла в печать в конце ноября 2019. Осенью 2020-го года будет выпущен второй тираж книги Забронировать экземпляр можно со скидкой здесь: Nalichnik.com/suveniry