Мне было 10 лет, когда я поднял маму с пола. Она плакала. Она и мой папа только что начали драку, которая бы разбудила соседей, если бы у нас были тонкие стены, но вместо этого она разбудила меня задолго до того, как пришло время собираться в школу.
Я не смог ее поднять, она не вставала, вместо этого она упала на меня и закричала: «Почему он не любит меня?» она спрашивала снова и снова. Я утешал ее и говорил все, что может сказать 10-летний ребенок. А сказать он может не много.
На протяжении всей моей жизни я сталкивался со слишком многими ситуациями, когда мне приходилось играть родительскую роль перед своими родителями. Я должен был утешить их, пожертвовать ради них и заставить их почувствовать себя так, как будто их любили и принимали.
Когда мои родители ругались и расставались, мой отец уходил, и моей работой было просто быть рядом с мамой. Я жил, чтобы поддержать ее, смотреть фильмы с ней, и заставить ее чувствовать себя хорошо. Я утешал ее, пока она рассказывала мне о моем отце, ссылаясь на все, что он когда-либо говорил или делал, и я всегда был на ее стороне.
Когда я навещал моего отца, то убеждался в том, что он скучает по мне. Мы хорошо проводили время. Встречались с его друзьями, ходили гулять или просто смотрели молча телевизор. Но я знал, что не безразличен ему.
Были времена, когда моя мама переходила грани и рассказывала мне о личной жизни и проступках моего отца, как будто это было моим делом, и как будто я был ее другом. Тогда моя работа была в том, чтобы помочь ей рационализировать или утешить.
В раннем подростковом возрасте наступали времена, когда я начал делиться с ней мудростью о том, какой должна быть любовь, и что значит любить и ценить себя. Она никогда не принимала это близко к сердцу.
Отец тоже делился со мной личными переживаниями. Он рассказывал как мама сходила с ума от ревности, как она преследовала его, а после умоляла вернуться. И тут моя задача была успокоить отца.
Я всегда думал, что мне больше всего повезло с моим отцом, потому что он спрашивал мой совет. К сожалению, (хотя они и просили совета), ни один из моих родителей не применил его в своей жизни.
Мне не потребовалось много времени, чтобы перестать пытаться заставить их понять, насколько легкой может быть жизнь. В конце концов я перестал предлагать что-либо вообще, перестал советовать. Я зря тратил силы.
Часто в детстве я чувствовал, что должен защищать свою маму. Я говорил "нет" ночевкам с друзьями, потому что боялся, что с ней что-то случится, если я оставлю ее одну дома. Я представлял, как она обнимает сама себя и плачет, раскачиваясь и забывая о себе. Я никогда не давал ей трудностей с бессмысленными вещами, как это делают большинство детей. Я никогда не сопротивлялся, когда она выражала мне свое разочарование, потому что я чувствовал, что ей нужна моя поддержка - несмотря ни на что.
С тех пор, как я стал старше, динамика между моими родителями снова изменилась. Сейчас мы живем в разных городах и, как правило, говорим с помощью текстовых сообщений или телефонных звонков.
Больше нет места хаосу, но моя родительская роль сильнее, чем когда-либо. Так как они (среди многих угрожаемых разводов) решили продолжать оставаться в браке и жить вместе, их чрезмерное воздействие друг на друга неизбежно продлевается, и их взаимное презрение друг к другу разжигается и превращается в сосуществование.
Часть меня представляла, что после того, как я стану старше и родители отойдут от той модели взаимоотношений и вернутся к нормальной, то и жизнь станет другой. Я все еще ждал, что они позвонят мне и проверят меня и проконтролируют, или вышлют мне посылку с помощью или домашними закрутками.
Но теперь я боюсь их телефонных звонков.
Есть моменты, когда я скучаю по родителям - точнее иллюзия. Как только мы начинаем говорить, мне напоминают о моей роли:
Разговоры с моей мамой состоят из вопросов о ней и слушания ее разговоров о себе. Затем она будет жаловаться на моего отца, расскажет о действиях и выходках, и я дам ей совет. Я спрошу о ее работе, ее друзьях и ее кошке. Я спрошу ее, назначила ли она прием к врачу. Я спрошу, что у нее на обед.
Разговоры с моим отцом состоят в том, чтобы спросить его о себе и послушать, как он говорит о себе. Затем он расскажет мне свою сторону той же истории, которую он не знал, что мама уже рассказала. Я буду слушать и притворяться, что новость нова, а затем я предложу совет. Я спрошу, как он себя чувствует и говорил ли он с матерью в последнее время. Я спрошу, счастлив ли он.
Я буду время от времени рассказывать со смехом истории из жизни, какими бы важными они ни были: обострение хронической болезни, сломанная машина, сильная тревога, которая удерживала меня в квартире, новые лекарства, которые я пробую, мои кошки, моя девушка, моя работа. Ничего особенного.
Родители не очень хотят слышать мои истории. Они как-будто отключаются от моих переживаний. И если им рассказать это с перерывом в пару дней, то они искренне не вспомнят, что я уже рассказывал это.
Мои эмоции по отношению к маме и папе проистекают из сочувствия, переживаний и какого-то странного чувства невероятно незаслуженной ответственности. Это очень похоже на обязательство участвовать в этих ядовитых отношениях.
Этот тонкий баланс мучает меня особым страхом. Полное беспокойство вызвало болезнь. Сильное истощение, которое изменило цвет моего лица и заставляет меня чувствовать себя более одиноким, чем я был.
