Глава четвертая. Смекалка Нади
Часть седьмая
И что характерно, сообщение о не случайном, по сути, возвращении в их двор коня никого здесь не удивило, — не удивило то, что самой было пока удивительно. Возможность добычи желаемого и информации об этом должны быть, казалось, для всех чудом, но никто даже не удивился её ясновидению и управлению изменением событий, словно и не было для них ничего необычного. Немного погодя, спросила Надю, — спросила не ради праздного, а целенаправленного, уже профессионального, интереса ради:
— А как гадаешь ты? Как угадываешь?
— Обыкновенно... — пожала та плечами и чуть тронула губы в улыбку.
— С малолетства в крови у нас, да и старшими потом обучены. Не всем и нашим дано: у кого сильнее, у кого слабее получается... А вот тебе бы цены не было, кабы за судьбы людские взялась...
— А чего ж... — вскользь напомнил о порядке старый цыган. — Пошли бы по вагонам, погадали бы люду... Озабоченных у мире не убыло... И Дарье на дорогу барыш бы выправили взамен украденного. Нажива да барыш к сидячим не ходють...
Надя глянула с вопросительным вызовом: «А что, мол, махнём — раскрутим»?
Усомнилась в справедливости этого, собираясь отказаться. И вдруг подумала, что всякая случайность в её жизни, словно по некой закономерности, липко вкручивает её жизнь в чьи-то деньги: сначала — деньги Степана Станичникова, затем — деньги отца, потом — деньги Ванечки, следом деньги Таргасова, взамен их всех — украденных — мелкие деньги Клеща... Оборот, как бы, замкнулся, окатив её холодком безысходности и неотвратимости остаться нищей: «А своих-то, самой заработанных, денег не было... И нет»... И осознание жизни, как таковой, впервые прогнулось под тяжестью зависимости от них — денег. И, в волнении посомневавшись, внезапно решилась:
— Что ж... А давай попробуем!
— Перво-наперво знай, — щедро просвещала в тамбуре Надя- цыганка, — ничего интереснее для сердца человека нету, как знать свою судьбу. Люди — дети. А мужчины из них — самые малые дети. От того, что было — млеют, от того, что есть — добреют, от того, что будет — Щедреют. А от того, как преподнесёшь себя — балдеют... Ещё главное — надежда. Надежда — хлеб бедняков. Она же — азарт богатых. Пока человек жив — он надеется, пока надеется — живёт. Надеждой одаривай, совет продавай. Ворожба на надежду дороже всего — за неё не скупятся. Скупого озадачь его тайной... Щедрых тряси тайнами самыми тайными. Но и сама «тайной» оставайся. Тайна — наш козырь. Кого-то можешь сразу малым фокусом ошарашить: мол в кармане у тебя, боярин, то-то или то-то... пройдём, поглядишь на меня, сноровке поучишься. А потом разойдёмся в концы разные да и пойдём навстречу друг дружке...
... Надя Янтарная была артистична. Первое, что она делала, обращаясь к «клиенту», — выбор её падал, в основном, на мужчин, причём, «намётанный» глаз безошибочно определял «денежного», — ослепляла улыбкой и тем приковывала взгляд к красоте лица своего и к глазам. А в них была ночь, упавшая в бездну, а там, в бездне, таинственно томилось то, что хотелось желать и что блестело влажно, многообещающе и доступно.
— Эй, боярин! — тревожила она скуку лысеющего, с крупным лбом и крутыми плечами типа, чей взгляд тупо блуждал в пространстве, оформленном в геометрию окна. Был он один в купе.— Не тоска тебе подруга, красивый!.. Позолоти ручку Наде Янтарной — всё, что было, скажу и что будет... Без обману поведаю, ибо знаю... Даже то узнаю, чего сам не знаешь, а узнаешь без меня— тогда поздно будет...
Взгляд «боярина» отрывался от окна неохотно, поднимался медленно и раздражённо, собираясь лишь на миг скользнуть по ней, зовущей и многообещающей, и... липко оставался в глазах её, как остаётся в вечности всё проходящее. И тут она, пользуясь и мигом, и вечностью, гибко подсаживалась к нему лицом к лицу, захватывая силой глаз своих и диковинной властью языческих чар.
— Вижу, веришь мне... — говорила загадочно и уже тихо.
— А доля твоя необычная... А пути твои коварные... Была боль утраты, и на сердце шрам от неё... И денег бы не брала с тебя, боярин, за судьбу твою, да нужда гонит брать! Позолоти ручку, не скупись — всё узнаешь!
— Возьми, — отвечал тот, со смелой усмешкой небрежно кидая на столик ей щедрость души в больших деньгах. — Возьми, сколько надо, и не говори ничего. Я и сам свою судьбу знаю... «Казённый дом», небось, светит?
Но уже терзала его глаза пытливостью чёрной бездны своих глаз и вновь ослепляла улыбкой:
— А вот и нет, боярин! Свою судьбу знать не можешь — ибо только я её знаю! «Казённый дом», помянул который, то тюрьма твоих души и тела сейчас... Но есть и на дороге твоей... Но минешь на этот раз со свободой разлуку — деньги выручат... Но потом оставь людей, средь которых закон дразнишь — не помогут тебе, подставят. А пространство от промысла своего обогни и вернись, но не пешим ходом по земле, не водным и не поездом — тогда не будет неволи до смерти!