Определенное время назад начал писать повесть. Намерен довести дело до конца. Сейчас мне нужен ваш отклик, ваше мнение о том, что я пишу.
Пролог.
На деревенской околице, рядом с покосившейся избенкой и разбитым трактором стоит Пуга. Так местная детвора прозвала огородное пугало. Никто уже и не помнит когда его поставили, прочная крестовина их двух сваренных труб накрепко стояла в земле, пережив того кто его вкопал и тех кто его помнил, да может и остался кто, чучело же не скажет. После войны в селе Нехорошево был колхоз, а в избенке той жили старики: дед Андрей да бабка Анфиса, сына своего с войны не дождались, да так и умерли живя душа в душу, в горестном одиночестве утраты единственного ребенка. Сначала помер Андрей. Случилось это на крещение. Не стало по весне и Анфисы. Схоронили их на самом краю деревенского кладбища под развесистой березой, что смотрела прямо на их избенку.
Шли годы. Да скорее даже не шли, плыли, как пожухшая листва маячит от легкого ветерка в луже. Вроде и лужа засыхает и листья каждый год новые опадают, а все одно и тоже - монотонное течение бытия из года в год, из века в век. Последний трактор был брошен на краю деревни и растащен по запчастям, да так что, один остов стоит да стонет, когда ветер через него дунет. Звук этот словно плачь. Как будто старуха вернувшись домой нашла деда холодным и мертвым. В стоне том нет эмоций, одно осознание неминуемого, холодным комком подступающего к горлу, конца. Конца века, империи и побед. Молодой, сиротливой и дерзкой поступью пришел век новый в Нехорошево.
Стоит на околице Пуга. И треплет ветер истрепанную плащ палатку на крестовине, нелепая рожица с непонятной гримасой почти незаметна на котелке.
Глава 1. Начало лета.
Дождь хлестал неумолимо, огромные ручьи воды стекали с головы молодого солдата, прислонившегося к березе. Плащ палатка его казалось уже не спасают, и промок он до нитки, но он стоял, обняв березу обеими руками и безучастно смотрел в промозглое туманное утро.
Кто ты? – спросила Оля солдата.
- Алешенька.
- А что ты тут делаешь?
- С войны я не вернулся…
Странный юноша в военной форме часто снился маленькой Оле. Он то шутил с ней то сопереживал или делился мыслями. О себе боец никогда ничего не рассказывал, кроме того, что не вернулся с войны…
-Слава! Смотайся уже, наконец, в город! Послезавтра должны приехать дом смотреть, а у нас шаром покати! Ты дверь давеча выбил, обещал починить, и собаку надо к ветеринару, третий день её несет!
-Лан мать не заводись! Собираюсь уже.
Вячеслав, допив крепкий чай, прошел в прихожую и надел сапоги.
- Мелкую разбуди, я ей вечером рыбалку обещал. – Сказал он жене улыбнувшись и вышел во двор. Через минуту затарахтел мотор «Запорожца», что достался ему от отца.
«Ну вот и всё» - молотом колотила его эта мысль уже с неделю. Родился и вырос Слава в Нехорошеве, и всем своим существом привык к родному селу, здесь и первую рюмку самогона накатил, как из армии вернулся, и супругу свою будущую - Наталью на дискотеке в сельском клубе встретил.
Сама она была сиротой и с подругами приехала с соседнего поселка, где располагался детский дом. Смотавшись без разрешения от воспитателей, хотела она курсанта или городского заезжего встретить, а встретила его и полюбила. Если бы не жена и дочь, которую вот-вот надо учиться пристраивать, он бы так и жил в родном селе, ездя в город на служебном автобусе на фабрику игрушек, открытую ни так давно шведами на базе бывшего мебельного комбината.
Работал Слава мастером на складе и денег, худо-бедно, но хватало. «Ну ни че! Авось в городе то легчешь в квартире то будет» - думал он – «В квартире все менее накладней должно выходить, да и Натаха в городском магазине больше получать будет» - мысли бешеным клубком вертелись в голове Вячеслава, а едкий дым «Золотой Явы», не успевая заполнить салон, вылетал наружу через открытое окно. В утреннем небе весело летали птицы, лесистый пейзаж за окном запорожца постепенно сменился пригородными постройками. Бежевый «Запорожец» утонул в суетном Новоозерске.
-Вставай соня, весь день проспишь! – весело сказала мама Оленьке, брызнув с рук на нее водой из умывальника. Девчонка, потянувшись и прищурившись от лучей утреннего солнышка, бодро вскочив с кровати, побежала умываться. Начинался третий день лета. Она еще не знала, что скоро покинет этот дом и уедет навсегда жить в город. Что на смену размеренному и беспечному детству придут железобетонные правила и новая жизнь.
-Умылась коли, иди завтракать. Оладьи, манка, чай! – Наталья, бегая по дому, приговаривала дочери. По мере наступления дня, она погружалась в житейскую суматоху, разгонялась как мотор на катере, чтоб вечером упасть обессиленной на кровать возле мужа. Круговорот ее незамысловатой жизни был полон и радостей и горя. Этот святой путь каждой простой русской бабы, коих в стране нашей миллион и имена их не запомнит история, но на их горбах размерено плывет житейская лодка и ничего ей не будет, ибо крепка русская баба как кремень и душой и телом.
Оленька не спеша ела свою манку, заедая оладьем. «А куда торопиться?» - не успела эта мысль появиться в голове девчушки, как через приоткрытую дверь на веранду послышалось Юлькино «Теть Наташ, здрасьте! А Оля выйдет гулять?»
- Выйдет. Куда ж она денется! Привет Юленька, ты проходи, чай с оладьями вон есть. Как у мамы дела?
Юленька Сенцова была соседской дочкой, воспитывала которую одна мама. Отец Юли давно сошелся с некой женщиной из города и бросил семью, когда дочери был всего годик. Мама Юли, Ирина, женщина строгая, но работящая и заботливая. Вместе с Олиной мамой она работала в сельском магазине.
В силу своей красоты, Ирина никогда не была одинокой в плане мужского внимания. Но видать до того засела обида на мужа, что так ни с кем и не сошлась, хотя Юле уже исполнилось 5 лет.
Помимо мамы у Юли еще были дед с бабкой. Люди крепкие, ветераны труда, всю жизнь не разгибали спины в совхозе, и сейчас помогали единственной дочери и внучке чем могли. Дед Витя трудился сторожем на дачном товариществе, что примыкало к Нехорошево. Баба Надя вела хозяйство: следила за огородом, пекла пироги, делала заготовки на зиму, следила за внучкой, пока дочь на работе, стирала, убирала, в общем делала практически все. Ни смотря на диабет она никогда не просила ни у родных, ни у Бога ничего взамен, ибо всего было и так вдоволь - хлеб, крыша над головой и семья, те незыблемые основы что издревле скрепляли всю Россию и каждую семью в ней.
- Мама хорошо, сегодня с бабушкой они огород полят, потом мама в город собирается, – добродушно проговорила Юля, снимая сандали.
-Олька, привет!
- Юлька!!!
Подружки радостно обнявшись, начали уплетать оладьи вдвоем, подсела к ним и Наталья.
- А что мама в городе, Юль? – спросила она подругу дочери, надкусив оладий и сделав глоток чая.
- Бабушке инсулин привезти, кое что дед купить попросил, ну и так в дом по хозяйству, порошки там всякие, - отвечала Юля, жадно уплетая уже второй оладий. Несмотря на свой маленький рост, вес и хрупкое тельце эта девчушка обладала завидным аппетитом. «Крепкая девка будет, вся в меня» говорила про нее бабушка, нежно гладя голову внучки, когда та кушала.
- Ох, вот и не забежала даже. Вечно все на своем горбу таскать любит! Славка бы отвез и привез. Все равно он в город умотал. Щас позвоню ему, возвернется! – сказала Наталья. Побежав за телефоном.
Девчонки допивали утренний чай. Впереди их ждал еще один теплый день самого лучшего периода в жизни каждого человека – детства.
2. Город и село
А раньше сказать не могли?! Еду, скоро буду, пусть собрана уже будет! – громко сказал Слава жене, после чего сбросил трубку. Чем ближе подходил момент расставания с родным домом, тем мрачнее становилось на душе у Вячеслава. Постоянные сомнения и переживания об уходящем укладе жизни мешали высыпаться. Отсюда появились ссоры с женой, несобранность и нервозность.
Продажа дома и переезд в город были необходимы. Если бы отец и мать были бы живы, Слава бы не то, что не согласился на уговоры жены, самих уговоров бы не было, ибо родители Славы во всем помогали сыну и его Наталье. Но не стало их, когда Ольке исполнилось два года. Сначала умерла мама. Слава отчетливо помнил бледное лицо отца, когда вернулся с работы и узнал о случившемся. Стояли в памяти заплаканная Наталья и ревущая Олька.
40 дней спустя не стало и самого батьки. Ему стало плохо на поминках - не выдержало сердце. Горевали и помогали семье Вячеслава всем селом, всем миром. Так оно всегда и было на Руси. В ее огромных просторах, сила народная состоялась в единстве, в общине почвенной, крестьянской.
Дорога петляла через перелески, лес и поля. Чуть поодаль голубою лентой извилисто и неторопливо текла река.
Какая же все-таки красота! – благостно подумал Слава, вдохнув полной грудью свежий воздух, через открытое окно запорожца.
- Чем собаку кормили? - молодой ветеринар одной из Новоозерских ветлечебниц спросил хозяина дворняги, мня пальцами живот мохнатого пациента.
- Так тем же, что и сами едим - кости со стола, морковь, ну и перловку жена отваривает, – недоуменно ответил Слава врачу.
- Вы Вячеслав Сергеевич дайте вашей собачке вот этих капель. Недельку прокапаете перед едой, потом опять ко мне, – ветеринар протянул Славе коробочку с иностранной надписью.
- С Вас 2500!
- Спасибо! – сухо буркнул Слава в ответ на добродушную улыбку врача.
«Вот теперь ищи эту Ирину» - тоскливо вздохнув и усадив кабеля на заднее сиденье запорожца, Слава поехал к месту, где договорились о встрече с соседкой. На старинной базарной площади расположился гигантский много-этажный торговый центр с яркой красной вывеской «ПаласЭлит». «Что ж все названия то не наши?» - думал про себя Вячеслав, медленно потягивая сигарету, лежа подбородком на руле. Сказав, что бежит и будет минут через пять, Ирина все не шла. Слава не злился на это. Все его мысли, чувства и дыхание тяжким клубком страха и сомнений сплетались с сигаретным дымом. Туда – сюда. Горячий едкий дым «Золотой Явы» заходил под самое сердце, выходя наружу, не мог унять этой звериной тоски, что нарастала с каждым новым днем.
Пятнадцати этажная громада торгового центра, нависала над крошечным сгорбленным «Запорожцем». Город - суровый зверь и не справедливый. Искусственный и враждебный всему живому, он пытается сожрать все нормальное, естественное. Крохотный автомобиль и тощая фигурка простого мужичка водителя смотрелись на фоне этого железобетонного исполина так, как если бы рядом с палачом поставили жертву. В сумерки и по ночам, весь комплекс подсвечивался ядовито зеленым цветом. Видно его было не только с любой окраины Новоозерска но и на всю округу. Шло лето 1995 года. Урбанизация 20 века наступала железной поступью на окрестные села, победоносно зажигая по ночам свой дьявольский факел.
Торопливый стук в боковое стекло, заставил Вячеслава вернуться в жизнь. «Что такое?! Город, звук машин, серое небо. Ирка, соседка с сумками. Ахты..!» - Слава торопливо открыл дверь соседке.
- Ты спишь что-ли на ходу, аль тебя лихорадит?
- Чего?
- Сумки то я куда поставлю? Багажник открой.
Ирина спрашивала и говорила это все улыбаясь, но с явным раздражением. Надо думать - хотела успеть везде. Когда позвонил Слава, побежала было к машине, да забыло о самом главном – жизненно необходимый инсулин для мамы. С четырьмя огромными сумками, набитыми продуктами, бытовой химией и предметами первой необходимости Ира вновь убежала. Аптека находилась с другой стороны улицы от ТЦ и припарковонного автомобиля мужа подруги.
Беготня и суматоха были Ирине привычны. Жизнь нещадно стегала ее как лошадь по горбу кнутом то предательством мужа, то последующими житейскими тяготами и болезнью матери. Своих родителей и дочурку Ирина любила больше всего на свете и больше себя. Ради них она была готова гнуть спину в три погибели сутки напролет - лишь бы родители не болели, лишь бы дочка выросла и выучилась.
Едва выехал Славиков автомобиль из города, в лобовое стекло стал накрапывать дождик.
Хорошо как успели! Вы нашли, кому дом то продавать будете? – не без интереса спросила Ира.
- После завтра приедут люди, им и продам, коли понравится. А то квартиру, что приметил на покупку тоже долго держать не станут. – сказал Вячеслав, посмотрев пристально на слегка взволнованное лицо Ирины, и по дружески нежно и тихо продолжил – Да ты не боись, будет к тябе Натаха в гости приезжать. Подруга все-таки!
Ага! И дочурку пусть берет непременно, а то Юлька моя со скуки тут все нервы вытреплет! – со смехом ответила Ирка.
Внезапный порыв ветра и маленький дождик сменил собой настоящий ливень. Хлестко и красочно вспорола черное небесное брюхо молния. Чуть погодя раздался оглушительный раскат грома, торжественно и помпезно ознаменовывая «Радуйся белый свет Божий! Радуйтесь люди и все твари земные – лето пришло!». Буйство природы, радостные струи воды - все это несказанно приподняло настроение Вячеславу. Он ехал домой к любимым жене и дочке. Все здесь было ему любо и дорого. Неподалеку чернел перелесок, в котором укрылось сельское кладбище. По обочине шоссе семенила фигура старика, без зонта в одних брюках да голубой рубашонке.
Это ж дядь Паша! – воскликнула Ирина.
Садись, дядь Паш, не мокни! – сказал Вячеслав, остановив машину.
На заднее сиденье «Запорожца» села фигура мужичка, лет 70. Седой как лунь, с покладистой кучерявой бородой, дядя Паша Васнецов смотрел на Степана с Ириной своими удивительно глубокими глазами. Цвет их напоминал апрельское небо. Весеннее, звонкое, вечно молодое, бесконечное святое и мудрое небо, то самое, что каждый год покрывает всю Русь –матушку радостной скатертью весны.
3. Дядя Паша
После войны тяжело было – братьев, сестер поубивало всех. У меня было два брата старших, две сестренки младше меня. Самого старшего Семена в самом начале войны убили, Лешку попозже, когда наши фашистов гнать начали. Одну сестричку при бомбежке убили. Помню как сейчас - целехонькая лежала, как будто спит, а взрывной волной внутри все разорвало. Вот…Вторая сестричка - Шурочка заболела по зиме, да так заболела, что страсть - лихорадило четыре дня ее. А потом, на утро, помню, мать как начнет причитать. Страшно было нам тогда. Отец тоже без вести пропал.
Делать нечего было. Путь один у меня лежал - в город, на завод, на заработки. Учился у станка стоять. Выучился быстро – учитель был хороший, Семеном Палычем звали. Вот тот мастак был! С фронта без трех пальцев вернулся на правой руке и сам правша был. Но с инструментом и всем прочим управлялся как надо и меня всему научил быстро.
С женой со своей, Надькой, там же, на заводе, познакомился. Вместе с ней и в школу для рабочей молодежи ходили. Времена тогда были такие – утром и днем работаешь, вечером учишься, и так каждый день. Все вроде стало налаживаться. Да тут на тебе – из деревни весть – мать померла. Война сильно ее подкосила. Считай, пятерых детей похоронила и мужа так с войны не дождалась и внуков не дождалась – померла. Ну, дом я продал тогда и в город перебрался окончательно. Сейчас и от дома того почти ничего не осталось. Вот чудно – те кто дом купили, бросили его. Сейчас непонятно –окна побиты, двери закрыты и не появляется никто..А пугало, что я еще смастерил стоит неподалеку. И они его не тронули! Вот я его вкопал так вкопал! Два ведра цементного раствора ушло!
- Да что ты все, дядь Паш. А то я твою биографию не знаю! – Слава по соседский заулыбался старику, – Как дочка твоя и внук?
4. Там вдалеке..
"Ты, Пашка, да Шурочка у меня только и остались. Сил моих нет. Богом молю, береги себя сынок...».
Там вдалеке вспыхивало зарево. Начало контрнаступления грозной тучей загудело над вражескими позициями. Широкий трезвон артиллерии во главе будто с невидимым гневным звонарем стучал и стучал в Алексеево сердце.
Письмо матери лишь укрепляло в нем ростки самой тревожной смуты. Взвинтив нервы полилась из души запекшаяся ярость. "Эх, скорей бы атака! Мочи ждать нету..." - Сидя в окопе, он ждал приказа.
Под всеобщее громогласное «Ура!». Вместе с танками и пехотой рвалось из груди человеческое и сыновье его возмездие - вышибать фрицев с рубежей своей великой Родины. Расступились мысли его одними глаголами, побуждениями: стрелять, резать штык-ножом, бить их поганые хари прикладом и сапогами! За поруганный край, за слезы матери, за убитых и раненых, за все зло пусть искупиться боль их болью самым древним и справедливым заветом. Но приказ пока еще был не отдан, и ночное небо тихо и чутко прислушивалось к началу этой «военной симфонии».
Наконец музыка стали и железа переросла в грохот выстрелов, расправило крылья всепоглощающе «Ура!» своим вороновым граем и рычание техники возвестили Алексею о чем-то самом зверином в его нутре. Так и слился он воедино с этой всепобеждающей атакой. Подобно дикому зверю он несся вперед вместе с боевыми товарищами, под прикрытием танков.
Неприятель терпел поражение. Подойдя в плотную к его позициям, бойцы перешли в штыковую. С каждым убитым врагом в голове Алексея возникали строчки из последнего письма матери и его неистовство росло. Внезапно он ощутил сильный толчок в грудь. Резкая боль пронзила тело, ноги подкосились, стало трудно дышать…
Контрнаступление продолжалось, ночное небо то там, то тут озарялось всполохами канонады.