Романтизм
Единственный шанс оправдать такое - свалить все на романтизм. Откажемся от попытки защитить его с точки зрения на текст, а вместо этого посмотрим на то, какую роль играет здесь изображение природы.
Окрестности Сиэтла идеально вписываются в каноны романтизма: сумрачные леса, мхи, овраги, свет пробивается сквозь ветви, вот это вот все. И поляны, на которых возлежат лев и агнец, то есть Эдвард и Белла. В связи с этим стоит вспомнить и самые первые кадры сумерек.
Хардвик не зря хвалит второго режиссера. Сцена с оленем не только намекает на то, что хорошие вампиры охотятся на животных, вместо убийства людей, но и задает тему охотник и жертва. Эти кадры демонстрируют идеальный скачок от тревожного наблюдения к панической попытке спастись.
Какое-то время скрытая опасность этого леса будет работать и окончательно погибнет в этой сцене второй части рассвета, которая как бы подхватывает начало первого фильма, но превращает его в фарс с прыжком хищника на хищника, что оправдано содержательно, но довольно глупо решено визуально. Превращение природы из важного элемента мира Сумерек в декорации постепенно.
В Новолунии природа еще сохраняет черты, заданные фильмом Хардвик. Правда, поменялась цветокоррекция и мир уже не такой сине-зеленый, да и мхи не так густы, а память поляну немного видоизменила. Но пусть снят лес так, что маги в нем уже меньше, смысловую нагрузку природа не теряет. Правда, используется более утилитарно.
Вот трава пожухла, нет любимого рядом. Дальше хуже: лес в затмении, поляна в затмении. Еще не совсем фото ателье с фотообоями, но картинка двигается куда-то в этом направлении. К тому же лес теперь - это либо расчищенные пространства для собраний, либо фон для прохода вдоль.
Он всегда где-то позади героев, камера в него не углубляется. Но в Рассвете лес возникает едва ли не только в виде мелькающих деревьев, возможно, все укромные уголки уже спилили. Дело, конечно, не в количестве кадров в лесу. И, наверное, даже не в живописности выбранных для съемки уголков.
Камера в первых Сумерках, снятых Хардвик, свободно двигается и в городской среде, и в чаще, что создает эффект животного присутствия, заставляет лес и героев в нем дышать. Как и положено героям романтической литературы Эдвард с Бэллой проводят время в лесных прогулках с беседами, и камера постоянно находит способ подобраться к ним, сопровождать их даже в не самых удобных для съемки, но визуально выигрышных пространствах.
Обычно ничем, кроме красоты, не обусловленые эффектные планы с высоты, если не птичьего полета, то верхушек сосен, здесь замотивированы желанием Эдварда показать Бэлле мир, каким видит его прыгучий бессмертный. И каким его можно показать, если второй режиссер творчески подходит к съемке видовых проездов, а первый отправляет дублеров на верхушку дерева, чтобы едва не сдуть их вертолетом.
В Новолунии камера совершает декоративные экспозиционные пролеты, но, когда дело доходит до разговоров, просто переключается с одного статичного кадра на другой между, встающими в позы персонажами. В Затмении снимают героев на фоне деревьев, в Рассвете, о нем чуть дальше.
Живые и мертвые
Разумеется, фильмы не сводятся к описанным выше элементам. По мере развития сюжета и роста бюджетов, спасибо бешеному успеху в прокате первых Сумерек, увеличивается количество экшен-сцен, расширяется география, появляются новые персонажи. И почти ничто из этого не идёт на пользу. Чем больше персонажей, тем меньше времени на их проработку.
Ворох экзотических союзников во второй части Рассвета, и каждый нужен только как носитель своих способностей: одна наводит морок, другая бьет током, третья повелевает стихиями.
А что они за люди? Просто хорошие. Расширение географии неизбежно, когда речь идет про Вольтури из Вольтерры. Они ключевые антагонисты Саги. Но чем оправдать почти час времени, потраченный в первой серии Рассвета на съемку в автоматическом режиме свадьбы и путешествие.
Новолуние и Затмение превращаются в бесконечное выяснение буксующих отношений, прерываемое на погони. Но после первого фильма с его финальной схваткой в балетной студии, похожей на готический собор, только избиение Эдварда в Италии вносит разнообразие в лесные столкновения с участием гигантских волков и отрывающих головы вампиров.
И ничто из этого не обладает шармом стыдного удовольствия от вампирского бейсбола под песню группы Muse. Но главное, только в первом фильме удается, в том числе визуально, выдержать баланс между живым миром и, пограничным ему, неуклюжим романтизмом.