Чтобы облегчить себе задачу, пришлось снова обращаться к знающим людям с просьбой, познакомить меня с методом изучения уголовных дел. Один из адвокатов охотно рассказал мне, как это делается. Из его слов получалось, что, прежде всего, следовало хорошенько ознакомиться с обвинительным заключением, чтобы уяснить себе, в чем состоит обвинение. Затем надо прочитать протокол судебного заседания, приговор и, наконец, жалобу адвоката. После чего наметить вопросы и уже тогда обращаться к доказательствам.
Следственное дело он образно сравнил с деревом, у которого много сухих веток в нижней части кроны. В процессе расследования преступления у следователя может возникнуть ряд версий, которые он вынужден проверять, подчас уклоняясь далеко в сторону. В конце концов, из всех версий остается одна. Она-то и проверяется в суде, приобретая как бы живой ствол «следственного дерева», от которого торчат в разные стороны «сухие» ветки неподтвердившихся версий. Поэтому адвокату нет нужды запутывать себя и лазить по этим «сухим веткам», для чего и рекомендуется изучать дело не с начала, а с конца.
Такой способ показался мне логичным и экономным по времени. В его правильности я не сомневался, потому что во всяком деле есть свои профессиональные приемы и пренебрегать ими не следует. Но получилось так, что буквально за день до моего отъезда, когда у меня уже был билет на поезд, я вдруг усомнился в законности своей доверенности. В ней говорилось, что Телепин доверяет своему «родственнику» представлять его интересы в суде; степень родства не была указана, Тогда как по закону для защиты в суде допускаются только ближайшие родственники: отец и мать, муж и жена, братья и сестры. Вот это и заставило меня снова идти в Верховный Суд.
Я попал к тому же работнику приемной, у которого я был два раза. Он не забыл меня и сразу, минуя формальности, стал разговаривать по существу. Он прочитал доверенность и сказал, что хотя с формальной стороны мой документ и не вполне отвечает требованиям закона, но, по его мнению, для ознакомления с архивным материалом препятствий я не встречу.
— А если не разрешат?
— Тогда вам придется оформить надлежащим образом.
— Но я не являюсь его родственником. Да и в бумагах колонии родственников у него не значится. Другой доверенности я не дождусь. И выходит, что помочь человеку никто из посторонних не имеет права.
— Поезжайте,— сказал он определенно.— Если встретите какие-либо затруднения, телеграфируйте нам, мы дадим указание.
Я поблагодарил его и, пользуясь, случаем, решил спросить, как лучше подойти мне к ознакомлению с делом. Он благосклонно выслушал меня, нашел мой вопрос очень существенным и пояснил, что среди юристов на этот счет единого мнения нет: одни читают дела с начала, с первого листа, а другие в подобных случаях предпочитают изучать с конца — с обвинительного заключения, с приговора, с протокола судебного заседания.
— А как вы считаете? — спросил я.
— Мое мнение — книги надо читать с начала, с заглавия. А уголовное дело та же книга, только в документах. И пишется она по тем же литературным правилам: завязка, развитие событий и характеров, наивысшая точка развития и, наконец, развязка. И задача, собственно, та же — убедить читателей в правдивости написанного, с той лишь разницей, что в первом случае речь идет о правде художественной, а во втором — о правде факта. И для всякого читающего очень важна цельность впечатления.
А попробуйте-ка читать книгу с конца или смотреть фильм с середины или с последней части, а то и хуже того — вразнобой. Что у вас получится? — И пояснил мне, что он в своей практике всегда читает дела с начала.— Верно,— продолжал он,— что такой метод требует большей затраты времени. Но, с другой стороны, если уж к делу приобщен документ, то судья и адвокат обязаны с ним ознакомиться, и именно в том порядке, в каком он выполняет свою роль в цепи событий. Есть и еще очень важный довод в пользу такого метода — уже чисто психологического характера. А для вас, как недостаточно опытного, это особенно важно: не связывать себя чужими мнениями, или, как теперь говорят, опасаться запрограммировать себя. Надо отвлечься от всего — и от своих эмоций, и от тех суждений, какие имелись по этому вопросу в судах различных инстанций, стараться приблизить себя к обстановке того времени, когда состоялся суд, войти в роль участников процесса, взглянуть на все по- своему и оценить факты по-своему. Тщательно проверьте то, о чем говорил вам товарищ осужденного, намекая на алиби. Ищите новое, так как по старым основаниям истребовать и проверять дело второй раз не станут...
И получилось, что я еще больше осложнил свою задачу: один советовал читать дело с начала, а другой с конца. Мне же предстояло выбирать, что называется, с закрытыми глазами, какой из этих способов более для меня верный.
А поезд во весь дух мчался на восток. Вот и полосатый столб, разделяющий континент на Европу и Азию.
А дальше — Сибирь. Не первый раз я ехал по этой дороге. Тянула меня какая-то сила в эти края с самой юности. Едва лишь подрос, как метнулся в тайгу, минуя большие города, все дальше и дальше, в самую глушь якутской земли, где два века назад прошел знаменитый Беринг со своей экспедицией. Тропа уже заросла, но вехи остались: триста с лишним километров прошел я пешком по тайге до дикого «Джугджура».
Какая это была пора! Бездумная, озорная,— куда вывезет!.. Да и теперь почти так же — куда вывезет. Только бездумно уже нельзя — за каждый шаг расплата... Неотступно мучил вопрос: справлюсь ли я? Как же я буду выглядеть, если не сумею ничего сделать?
Да и сама поездка в Сибирь — прогулка не из дешевых: сорок рублей привезли крестная мать и двоюродная сестра осужденного, сорок взял своих, пять дней урвал из отпуска.
И хотя я не мог ничего обещать — ехал просто ознакомиться с делом, «чтобы больше уже не думалось», как говорила крестная,— но я хорошо понимал тот огромный смысл, какой скрывался за этой простой фразой. Если я вернусь ни с чем, я убью в ней веру в этого парня. Вот, скажет, шесть лет обманывал меня, слезные письма писал— уверял, что его оклеветали. И я верила, ездила в Москву, терпела расходы, просила человека заступиться за него, денег ему на дорогу дала, от семьи отняла, а он вернулся ни с чем. Ну а теперь, скажет, бог с ним, что заслужил, то и получай, не разжалобит он больше меня своими письмами. И если парень на самом деле невиновен, я лишу его последней надежды вырваться на свободу, И как знать, чем это кончится.