Каким образом случилось, что нация, насчитывающая не более миллиона человек, завоевала большинство иных наций с общим населением около ста миллионов?
(Г. В. Вернадский «Монголы и Русь»).
Девять ветвей у зеленого дерева,
Каждая ветвь листвою повита,
Девять знаем сказаний древних,
В каждом сказанье – битва.
(Бурятский народный героический эпос «Гэсэр»)
Глава I
Уже окончательно стемнело, когда Буянто-нойон отпустив начальников сотен готовиться к ожидаемой завтра битве, обходил лагерь и смотрел, как воины расположились на отдых, каков их настрой. В небе стоял белесый месяц, мигали звезды. Ночь выдалась малооблачная, холодная. Начало осени.
Сотни расположились на ночлег отдельно одна от другой. Шесть групп костров горели с обеих сторон заросшего мелким кустарником ручейка без названия, который тоненькой извилистой ниточкой тянулся с покрытых лесом гор. Костров было где больше, где поменьше. Отряды нойона Буянто сотнями назывались лишь условно. Каждый отряд состоял из близких родственников и, естественно, количественно они разнились. Гомбо-баян привел около ста пятидесяти воинов, а у Хара-Хасара едва набирается сто воинов. Арсалан-батор имеет двести с лишним человек, да и Бэлигтэ, брат нойона, посадил в седло столько же. Эти четыре отряда под руководством Арсалана пришли из куреня сегодня вечером.
А до этого, до этой встречи с основными силами своего рода Буянто-нойон с двумя отрядами воинов, общей численностью в начале двести пятьдесят человек, двое суток отступал с боями, пытаясь замедлить продвижение врага. К исходу второго дня непрерывных схваток и боев осталось около ста шестидесяти воинов, многие из них были ранены. Иссякал запас боевых стрел, некоторые воины уже применяли охотничьи стрелы с плоскими наконечниками. Почти не осталось копий. Тяжелораненых привязывали к седлам и в сопровождении тоже раненных, но держащихся в седле воинов отправляли в нутуг.
Сегодня, с заходом солнца и наступлением сумерек, неприятель остановился на ночлег, и гонявшиеся за ними отряды разом умчались в лагерь. И он тоже решил устроить привал в пяти тысячах шагах от стоянки хэрэидов[1], так как люди и кони от усталости валились с ног. Тут их и разыскали разведчики, отправленные Арсалан-батором. После прискакал и сам отряд. Арсалан сменил караул на своих воинов, вновь прибывшие развели костры, сварили дикое мясо, разбудили и накормили его воинов, которые как только остановились на отдых, толком не поев, легли на землю и уснули. С подкреплением приехал и баурчи Буянто-нойона, который со слугами быстро собрал на холме походную юрту, развел костер и приготовил своему нойону ужин. Пока прибывшие хлопотали, молодой нойон, не сменив даже повязки на ранах, уснул на кошме, расстеленном возле костра. Уснул, как провалился. Не спал, а скакал впереди отряда, кричал и командовал, но его команды и крики пропадали в безмолвии. Проспал недолго. Проснулся в тревоге, что-то заставило его открыть тяжелые от усталости веки. Не понимал, где он, что за люди возле костра. И узнал сидящих молча сотников. С трудом сел, болело и ныло всё тело, и оглядел соратников. Не было Дармы и Хусы, назначенного сотником вместо погибшего дяди. Спали. Оглядев собравшихся усталым взглядом, рассказал, как отряды противника, сменяя друг друга, гоняли их по падям и распадкам, меж сопок по степи. Как сами нападали на врага. Как угнали часть табуна запасных лошадей. Какие потери понесли за эти два дня. Как взяли пленного и от него узнали, что хэрэидов около шести тысяч.
- Что вы думаете о дальнейших наших действиях? – спросил собравшихся. – Силы более чем неравны.
Выслушал мнение каждого. Все были за то, чтобы уходить, не затевая сражения. Уходить, по мере сил сдерживая продвижение врага и спасать курень.
- А если найти подходящую местность, где численность противника не будет иметь решающего значение, и дать бой? Преградить им путь к нашему куреню?
- Такое место можно найти, - за всех ответил Арсалан-батор. – Но мы сможем их задержать от силы на полдня. Длительного напора не выдержим. В любом случае перевес в воинах решит исход сражения. Это первое. Второе, пойдет ли за нами туда враг? Свяжет нас несколькими отрядами, а основные силы бросятся на наш курень. Осталось до него немного, все день скачки.
- Но у них мало сменных коней.
- Ну, тогда два дня потребуется.
- Если будем уходить вглубь наших кочевий, то и тогда не будет спасения нашему роду, - подвел итог безрадостному обсуждению нойон. - Как ни уклоняйся, а битвы не миновать. Возможно, что она состоится завтра утром. Готовьте воинов.
Не приняв окончательного решения, Буянто отпустил сотников.
В сопровождении двух нукеров он шел между кострами. Воины коротали ночь каждый по-своему. Одни спали, другие осматривали и чинили одежду, доспехи и оружие, третьи грелись у костра, ведя неторопливый разговор. Иногда слышался приглушенный дружный смех. Буянто видел в темноте, как начальники десятков и сотен при свете костров проверяли готовность своих воинов к битве, шел по лагерю и странное чувство тоски, глухой затерянности в этой мрачной долине охватывало его. Думают ли они, его воины, что завтра многим уже не увидеть звезд, не сидеть у огонька, вдыхая дым, и не нужны будут ни острые стрелы, ни крепкие мечи, ни красивые седла, ни резвые кони?.. Может быть, и ему завтра уже ничего не понадобится…
Приступы тоски появлялись в последние двое суток не раз – и всегда, когда располагались на короткий ночной отдых. И объяснялись главным образом тем, что во время облавной охоты столкнулись с войском одного из нойонов хэрэидов, вторгшегося в кочевья его рода, и в боях с ними он потерял много нукеров, а в первом бою, произошедшем внезапно, дядю, младшего брата отца, бывалого воина и грозу всего нутуга.
Буянто знал, что завтра его малочисленное войско не выстоит. Разобьют их, и некому уже будет защитить его род. Курень его станет добычей победителя, если не сумеет уйти и укрыться. Но и в этом случае род, оставшийся без воинов, окончательно подчинит себе хан Дэмбэрил. И где-то далеко в одинокой юрте будет тосковать жена, но он уже не услышит её голоса, а через год – другой в пустых глазницах его черепа прорастет ковыль-трава…
Подойдя к очередной группе костров, увидел что-то быстро говорившего пожилому воину своего младшего брата Бэлигтэ, молоденького, часто веселого без всякого повода, звонкоголосого. Бэлигтэ возбужденно размахивал руками, смуглые пятна волнения шли по чистому лбу, по стройной шее. Говорил он и всё весело оглядывался на сидящих и лежащих возле костров нукеров, на парнишку, стоящего рядом с пожилым, задерживал оживленный взгляд на огне костра и только не смотрел в сторону воина, будто опасаясь внезапно и некстати рассмеяться.
- Что-то весело у вас, Бэлигтэ. Что это тебя так развеселило? - подойдя ближе к брату, спросил нойон.
- Есть над кем посмеяться, - с трудом подавляя в себе смех, ответил тот. – Вот Цырен пожаловался, что у его сына украли куяк. Говорит, что сын утром, перед выходом в поход, приторочил его к седлу, а здесь, когда разбивали лагерь, люди из соседней сотни и украли... А мне сказали, что в эту куртку они завернули бурдюк с архи[2]. Вот унюхали, видно, и ноги ему приделали.
- Что же ты, Цырен, в поход архи берешь? Вот сына перед битвой без защиты оставил. Сейчас прикажу тебя кнутами высечь. – И обращаясь к брату. – А куда смотрел десятник? Почему воин, отправляясь в поход, не надел доспехи? Накажи его, пусть остальные не забывают, что нерадивость и предательство ходят рядом. Пусть лучше упадет на землю голова того, кто забыл свой долг перед племенем, чем погибнут сотни моих отважных нукеров.
Бэлигтэ прижав кулак ко рту, смотрел на нойона покрасневшими от напряжения, плещущими весельем глазами, - он давился от смеха.
- Он и есть десятник, да еще и мой помощник. Под его началом и два его сына. Все в десятке его близкие родственники. Решили, видно, перед сном повеселиться, да не получилось: веселье украли.
От слов Буянто-нойона у Цырена на лбу выступили капели пота и все тело взмокло. Нойон был беспощаден к врагам, а еще беспощаднее к ослушникам и предателям. Он упал на колени.
- Прости, милостивый нойон, - взмолился десятник. – Не было у меня злого умысла. Я же во всех походах и набегах отца твоего и твоих участвовал и не подводил ни его, ни тебя. И впредь буду верой и правдой служить тебе. Пощади.
Но Буянто будто не слышал этих слов. Он отвернулся. В глазах его была жалость к этому человеку. Ему было жалко казнить старого и опытного воина. Этого тихого, незаметного в мирное время человека, но отважного, находчивого и решительного во время битв.
- Брат, завтра, после боя, скажешь мне достоин ли Цырен носить свою голову, - нашел выход Буянто.
Бэлигтэ движением руки показал Цырену и его сыну, чтобы они возвращались к своим воинам, которые лежали невдалеке возле костра и усиленно делали вид, что спят.
Тут нойону попался на глаза шаман Агбан-Ши, который в сопровождении Номгон Доржчи, шамана помоложе его, приехавшего с отрядом Арсалан-батора, переходил от костра к костру и беседовал с людьми, что-то спрашивал или искал. Одет Агбан-Ши был в старый, как и сам, потертый терлик, а макушку малагая венчала белая кисточка – обязательный атрибут шамана. Стало интересно, что же старый человек в такое позднее время не отдыхает. Стал ждать, когда он подойдет поближе. Два дня назад, когда охотники, наконец, прибыли в Глубокую падь и расположились на отдых, чтоб поутру начать загон дичи, шаман камлал и приносил духам местности подношения, прося у них разрешения на охоту. Закончив камлание, он поднялся на взгорок, где расположился нойон, некоторое время молча посидел и сообщил, что удачной охоты не будет. Великое Синее Небо предупреждает о надвигающейся на племя угрозе, злые духи хотят кровью утолить свою жажду. И старый посредник между небом и землей оказался прав. Ближе к вечеру примчался посыльный от дозорных с сообщением о приближении большого войска. Агбан-Ши не уехал в курень с обозом, а остался с отрядом, перевязывал и лечил раненых. Когда обстановка позволяла, совершал погребальные обряды, организовывал отправку тяжелораненых в курень. Откуда берутся силы у этого старого человека, когда молодые, здоровые воины из сотен Дармы и дяди валятся с ног.
- Вам бы, Агбан-Ши, отдохнуть. Завтра еще один тяжелый день будет, - сказал, когда тот подошел поближе. – В ваши годы силы надо беречь.
- Беречь силы вам, молодым, надо. Впереди у вас жизнь долгая и опасная, а у нас, стариков, все уже в прошлом. И сил не осталось, чтоб их беречь. Раненым повязки менял, теперь обхожу вновь прибывших, вдруг кто нуждается в моей помощи, - проворчал шаман, продолжая обходить людей. – Сам-то как себя чувствуешь? Заживают раны?
- Заживают.
Нойон в боях получил несколько мелких ран и ушибов. Почти каждая из них могла бы быть смертельной, но китайские доспехи хорошо выдерживали удары сабель и копий. Насчитал на них около двадцати вмятин и только четыре пробоины от боевых стрел. Но и стрелы, выпущенные с близкого расстояния, не смогли нанести серьезных ранений, потратив мощь удара на пробитие защиты.
«Почему люди к имени шамана добавили «Ши»[3], возможно из-за того, что он ни к кому не обращается на «вы», – всегда задавал себе вопрос Буянто-нойон встретившись с шаманом. В задумчивости стал вглядываться в группу костров, которые горели в сотне шагов на противоположном берегу ручейка. Там расположилась сотня Гомбо-баяна, а рядом воины его троюродного брата Хара-Хасара.
Гомбо-баян – грузный мужчина сорока шести лет - приходился Буянто родственником в шестом поколении. Около десяти лет назад, когда еще родом правил отец Буянто Оразван-нойон, Гомбо просил старейших родовичей разделить на две половины котел и лук, и таким образом выделиться ему со своими близкими родственниками в отдельный род, который носил бы его имя как основателя. В назначенный день все старейшие представители рода съехались к горе Улан-хада, помолились и почти два дня решали, делить род или нет. В итоге пришли к мнению, что род недостаточно возрос по численности и делить его после пятого поколения нецелесообразно. Было принято решение вернуться к вопросу о разделе рода, когда пройдет девять поколений, так как люди имевшие общего предка в девятом поколении имеют очень слабое родство[4].
Шесть лет назад, когда Буянто едва исполнилось восемнадцать, в одной из схваток с воинственным соседом погиб отец, и, став по праву наследования нойоном рода, Буянто взвалил на свои неокрепшие плечи кроме привилегий и нелегкие обязанности по сохранению и процветанию рода. В этот тяжелый для него период Гомбо-баян не только не помогал Буянто-нойону, а, при молчаливой поддержке Хара-Хасара, начал проявлять и при случае демонстрировать свою независимость. И требовал от своих нукеров, а так же и от остальных, таких же почестей, какие оказываются нойону. Иногда из-за этого возникали внутриродовые конфликты, нарастало напряжение между семейными кланами. В прошлом, лет сорок с лишним назад, когда правивший родом нойон отошел в мир иной не оставив прямых наследников, отец Гомбо и дед Буянто оспаривали кому возглавить род. Обошлось без кровавых стычек. Верх взял старший и более опытный дед молодого нойона. И теперь, при случае, Гомбо давал понять, что мог бы быть нойоном рода. До открытых выступлений не доходило, так как за спиной Буянто стоял быстрый на расправу дядя, а также грозный и сильный своими многочисленными близкими родственниками и верными нукерами друг детства отца, учитель молодого нойона, Арсалан-батор.
И вот сейчас, глядя на стоянки Гомбо-баяна и Хара-Хасара, нойон гадал, что можно ожидать от них завтра, когда может решиться многое. Правда, свою строптивость и недовольство Гомбо проявлял, когда в степи было спокойно, не было войн. Но в военное время, в походах и боях, Гомбо преображался. Беспрекословно выполнял все приказы и распоряжения молодого нойона, как будто знал, что Буянто только и ждет подходящего повода и благоприятного случая, чтобы раздавить его, уничтожить, навсегда устранить смутьяна. Но теперь не пойдет ли он по пути предательства, чтоб осуществить свои давние чаяния? Надо в зародыше задушить такие намерения, если они у него есть. Надо отправить брата в курень, чтоб семьи Гомбо-баяна и Хара-Хасара и их воинов были в надежных руках. Что бы Гомбо и Хара-Хасар чувствовали, что расправа с их семьями в случае неповиновения или предательства будет мгновенной.
[1] Одно из монголоязычных племен, кочевавшее по рекам Селенге, Орхону и Толе (Туул).
[2] Молочная водка.
[3] В переводе с бурятского «Ты».
[4] Жестокие брачные запреты вызвали необходимость хорошего знания родословных. Люди, имеющие общего предка в 14-м поколении, уже не считались близкими родственниками и могли вступать в брак. Потомок в 14-м поколении мог образовать новый род под своим именем. Очень слабым считалось родство в 9-м поколении. В 9-м поколении род также мог разделиться.
(продолжение следует)