ЧАСТЬ 5. ЭКРАНЫ
В своих рассказах я намеренно утаивал кое-какие подробности. Однако теперь я уже перестал притворяться, что некоторые вещи могли быть просто-напросто искажены моим восприятием. Думаю, в этом уже нет смысла.
В конце лета между детским садом и первым классом я заболел желудочным гриппом. От обычного гриппа он отличается тем, что ты блюешь в ведро, а не в унитаз, потому что в этот момент ты на нем сидишь. Так продолжалось около десяти дней, потом еще появилось осложнение в виде конъюнктивита. За ночь мои ресницы так склеились от гноя, что, проснувшись, я подумал, что ослеп. В первый класс я пришел с перегибом в шее и опухшими, налитыми кровью глазами. Джош был в другой группе, у которой обед был в другое время. Поэтому в полной детьми столовой я сидел за своим столом в одиночестве.
Я клал в рюкзак запасную еду, которую я потом съедал в туалете, потому что мои школьные завтраки часто отбирали дети постарше. Они знали, что я не смогу постоять за себя, потому что никто бы за меня не заступился. Так продолжалось и после того, как мое состояние улучшилось, поскольку никто не хочет дружить с жертвой издевательств. Это прекратилось только благодаря парню по имени Алекс.
Алекс был третьеклассником, и он был поздоровее многих ребят в своем классе. Где-то на третьей неделе школы он стал садиться со мной во время обедов, и никто уже не смел конфисковать у меня еду. Он был довольно-таки добрым, но немного заторможенным. Мы с ним мало говорили, пока я однажды не спросил его, почему он со мной садится.
Он был влюблен в сестру Джоша, Веронику.
Вероника училась в четвертом классе, и она была, наверно, самой красивой девочкой в школе. Даже в том возрасте, когда девочки кажутся отвратительными, я уже знал, как красива была Вероника. Когда она была в третьем классе, Джош рассказал мне, что двое мальчишек из ее класса подрались, споря о смысле того, что она написала в их дневниках. Один из них так ударил другого углом дневника, что ему пришлось накладывать швы. Хоть Алекс и не был одним из них, ему хотелось нравиться Веронике, и он знал, что мы с Джошем были лучшими друзьями. Как я понял, он надеялся, что я расскажу о его героизме Веронике, и она будет так тронута его бескорыстностью, что проявит к нему интерес. Если бы я ей все рассказал, он бы продолжил сидеть со мной столько, сколько мне было нужно.
Поскольку в то время мы с Джошем были заняты тем, что строили плот и бороздили приток, мне не удавалось поговорить с Вероникой, просто потому, что мне не удавалось с ней встретиться. Я рассказал обо всем Джошу, он посмеялся над Алексом, но сказал, что, если я хочу, он передаст об этом своей сестре. Я что-то в этом сомневаюсь. Джоша раздражало то, что все были так увлечены его сестрой. Я помню, как она называл ее гнусной вороной. Я ничего не сказал Джошу, но я точно помню, что мне хотелось сказать, что она была милой, и что в один день она станет красивой.
Я был прав.
Когда мне было пятнадцать лет, я смотрел кино с друзьями в месте, которое я называл Театром Грязи. Когда-то оно было неплохим, но время и запущенность сильно его потрепали. В этом кинотеатре были столы и стулья на колесиках, поэтому когда зал был полон, во многих местах экран можно было увидеть только отчасти. Я думаю, его не закрыли только по трем причинам: 1) он был дешевым; 2) дважды в месяц там в полночь показывали культовые фильмы; 3) во время полуночных сеансов там продавали пиво несовершеннолетним. Я ходил туда по двум первым причинам. В ту ночь всего за один доллар показывали Сканнеров Дэвида Кроненберга.
Мы с друзьями сидели в самом конце. Я хотел сесть ближе к переднему ряду, но нас привез на своей машине Райан, и мне пришлось смириться со своим положением. За пару минут до начала фильма в кино зашла группа девчонок. Они были достаточно симпатичными, но всех затмевала девушка со светлыми волосами, чей профиль я едва успел уловить. Когда она повернулась в сторону своего места, я сумел полностью рассмотреть ее лицо, у меня в животе появился холодок. Это была Вероника.
Я давно уже ее не видел. После нашего приключения в моем старом доме мы с Джошем стали видеться все реже и реже, а когда я приходил к нему домой, Вероника обычно гуляла с друзьями. Все смотрели на экран, а я смотрел на Веронику. Я отводил от нее взгляд, только когда начинал чувствовать себя извращенцем, но потом мои глаза снова возвращались к ней. Она была красивой, такой, какой я когда-то думал, она вырастет. Когда по экрану поползли титры, мои друзья встали и ушли. В зале был только один выход, и никто не хотел ждать, пока выйдет вся толпа. Я задержался, надеясь привлечь внимание Вероники. Когда она с подругами проходила мимо меня, я понял, что это был мой шанс.
— Привет, Вероника.
Она повернулась ко мне, немного ошеломленная.
— Да?
Я встал со своего места и вышел в свет, проходивший сквозь открытую дверь.
— Это я. Старый друг Джоша. Как... Как у тебя дела?
— Боже мой! Привет! Это было так давно! — она дала знать своим подругам, что задержится на секунду.
— Да, несколько лет, не меньше! Последний раз мы виделись, когда я был у Джоша. Кстати, как он?
— Точно. Я помню ваши игры. Ты все еще играешь в Черепашек Ниндзя со своими друзьями?
Она рассмеялась, а я покраснел.
— Нет, я больше не ребенок... Теперь мы с друзьями играем в Людей Икс, — я очень надеялся, что она засмеется.
Так и вышло.
— Ха-ха! Ты такой забавный. Ты всегда приходишь на эти фильмы?
Я все еще ходил ходуном от того, что она сказала.
Неужели она и вправду считает меня забавным? Считает ли она меня смешным? Симпатичен ли я ей?
Вдруг я осознал, что она задала мне какой-то вопрос, и мне пришлось приложить усилия, чтобы его вспомнить.
— ДА! — сказал я, пожалуй, слишком громко. — Да, я постараюсь... а ты?
— Я иногда прихожу. Моему парню эти фильмы не нравились, но мы с ним порвали, и теперь я собираюсь ходить сюда каждый раз.
— Круто, — сказал я, пытаясь пошутить, но неудачно, — то есть не то, что вы порвали! Я в том смысле, что ты сможешь заходить сюда почаще.
Она снова рассмеялась.
— Так ты придешь на следующей неделе? — спросил я, пытаясь замять неловкое положение. — Будут показывать «День Мертвецов». Это очень крутой фильм.
— Да, я приду.
Она улыбнулась, и я уже хотел, чтобы мы сели вместе, как вдруг она сделала шаг вперед и обняла меня.
— Было очень приятно с тобой увидеться, — сказала она.
Я долго думал, что сказать, пока не понял, что проблема в том, что я разучился говорить. К счастью, пришел Райан, чьи шаги в коридоре я только успел услышать.
— Чувак. Ты заметил, что кино закончилось? Пошли во... УХ ТЫ.
Вероника отпустила меня и сказала, что мы увидимся в следующий раз. Она выходила из зала под мелодию из порнофильмов, которую насвистывал Райан. Я поначалу разозлился, но это прошло, когда я услышал смех Вероники.
«День Мертвецов» должен был выйти на экраны нескоро. Семьи Райана не было в городе, и он не мог нас подвезти, а у других моих друзей не было машин. За пару дней до фильма я спросил маму, не могла бы она нас подвезти. Она почти сразу ответила отказом, но заметила настойчивость в моем голосе. Она спросила, почему я так хочу увидеть фильм, который я уже видел. Я немного колебался прежде, чем сказал, что хочу встретиться с девушкой. Она улыбнулась и спросила, знает ли она эту девушку, и я ответил, что это была Вероника. Улыбка исчезла с ее лица, и она холодно сказала:
— Нет.
Я решил позвонить Веронике и узнать, может ли она меня подвезти. Я не знал, была ли она в тот момент дома, но стоило попробовать. Потом я понял, что трубку мог взять Джош. Мы с ним не виделись уже три года, и было бы как-то неудобно просить его, чтобы он позвал к телефону сестру. Мне было стыдно, что я хочу поговорить с Вероникой, а не с Джошем, но я смог быстро избавиться от этого чувства. Джош ведь тоже не звонил мне все эти годы. Я взял трубку и набрал номер, который все еще помнил, потому что мне так часто приходилось его набирать.
Мне пришлось немного подождать, прежде чем кто-то взял трубку. Это был не Джош. Я ощутил одновременно облегчение и разочарование — в ту секунду я понял, как я скучал по Джошу. Я бы непременно позвонил ему в эти выходные и поговорил бы с ним, но это был мой единственный шанс узнать, заедет ли за мной Вероника, если я ее попрошу.
Женский голос сказал мне, что я ошибся номером.
Я назвал ей номер, и она его подтвердила. Она сказала, что они могли поменять номер, и я согласился. Я извинился за беспокойство и повесил трубку. Внезапно мне стало очень грустно, что я не смог бы связаться с Джошем, даже если бы захотел. Я скверно чувствовал себя из-за того, что боялся, что он возьмет трубку. Он же был моим лучшим другом. Я понял, что смогу связаться с ним только через Веронику, и у меня появилась еще одна причина хотеть с ней встречаться. Хотя причин для этого и без того было достаточно.
За день до фильма я сказал маме, что уже не собираюсь идти в кино, но попросил, чтобы она подвезла меня к моему другу Крису. Она смягчилась и подвезла меня к Крису за два часа до сеанса. Я собирался пойти в кино пешком, потому что он жил всего в полумиле от кинотеатра. По воскресениям его семья ходила в церковь, поэтому каждую субботу его родители рано ложились спать. Крис был не против того, чтобы не идти со мной, потому что он собирался поболтать с девушкой, с которой он познакомился по Интернету. Он сказал, что путь домой будет еще более одиноким, если Вероника рассмеется мне в лицо, когда я попытаюсь ее поцеловать. В ответ я пожелал ему, чтобы его не ударило током, когда он попытается заняться сексом со своим компьютером.
Я ушел из его дома в 23:15.
Я не спешил, потому что хотел прийти незадолго до начала фильма. Я шел один и не хотел там просто так торчать, дожидаясь начала сеанса. По пути в кино я решил, что мы с Вероникой вряд ли придем в одно и то же время, вот я и думал, подождать ли мне на улице или войти внутрь. У обоих вариантов были свои плюсы и минусы. Пока я размышлял над этим вопросом, я заметил, что проносившийся мимо меня поток автомобильных огней сменился одним единственным пятном света, которое словно отказывалось проезжать вперед. Дорогу не освещали фонари, и я шел по траве всего в двух футах от проезжей части. Я шагнул немного вправо и оглянулся через плечо.
В десяти футах от меня остановилась машина.
Я видел только яркий свет фар, прорезавший кромешную темноту. Я подумал, что это кто-то из родителей Криса, которые могли увидеть, что я ушел. Из Криса было бы нетрудно выдавить признание. Я сделал шаг в сторону машины, после чего она прервала паузу и медленно двинулась ко мне. Она проехала мимо, и я увидел, что это были не родители Криса или кто-либо еще из моих знакомых. Я пытался разглядеть водителя, но было слишком темно, и я чуть не ослеп от света фар, когда машина приблизилась ко мне. Вскоре они привыкли к свету, и я заметил огромную трещину в заднем стекле машины, когда машина уже уезжала.
Я не задумывался об этом случае. Некоторые люди думают, что пугать других людей — это смешно. Я и сам иногда прятался за углом и выпрыгивал, когда подходила мама.
Я успел вовремя и пришел за десять минут до начала фильма. Я решил подождать на улице до 23:57, тогда я успел бы войти внутрь, если бы оказалось, что Вероника уже там. Когда мне уже стало казаться, что она не придет, я увидел ее.
Она была одна, и она была прекрасна.
Я помахал ей рукой и подошел поближе. Она улыбнулась и спросила, пришли ли мои друзья. Я сказал, что их не было, и понял, что теперь могло показаться, будто я хочу сделать из этой встречи свидание. Казалось, ее это нисколько не смутило, как и то, что я протянул ей билет, который я уже успел купить. Она изумленно посмотрела на меня, и я сказал:
— Не переживай, я богатый.
Она засмеялась, и мы вошли внутрь.
Я купил попкорн и два напитка. Потом я провел весь фильм, думая, стоит ли мне протянуть руку за попкорном одновременно с ней, чтобы наши руки коснулись друг друга. Фильм ей вроде бы нравился, и я даже не заметил, как он закончился. Мы не задерживались в зале, потому что дело было уже за полночь, и мы не могли слоняться в буфете. Пришлось идти на улицу.
У кинотеатра была большая парковка, которая была связана с обанкротившимся супермаркетом. Не желая расставаться с Вероникой, я продолжал разговор, пока мы шли мимо старого супермаркета. Мы почти завернули за угол, когда я увидел, что ее машина была не единственной на парковке.
У другой машины была трещина на заднем стекле.
Моя секундная тревога тут же сменилась пониманием.
Все было логично. Водитель этой машины работал в кинотеатре и, наверно, понял, что я шел на фильм.
Нагнать настоящего страху на фаната фильмов ужасов — что может быть логичнее?
Мы гуляли вдоль супермаркета и обсуждали фильм. Я сказал, что, по-моему, День Мертвецов лучше, чем Рассвет Мертвецов, но она со мной не согласилась. Я рассказал ей, что пытался позвонить по ее старому номеру, и о своей дилемме насчет того, кто возьмет трубку. Ей это не показалось смешным, но она взяла мой телефон и записала в его память свой номер. Она сказала, что это, возможно, был худший мобильный телефон, который она только видела. У нее ничуть не изменилось настроение, когда я сказал, что не могу даже принимать по нему фотографии. Я позвонил ей, чтобы у нее тоже был мой номер.
Она сказала, что заканчивает школу, но у нее было не очень хорошо с оценками, и она была не уверена, что сможет попасть в колледж. Я сказал, чтобы она приложила свою фотографию к своему заявлению, тогда ей даже заплатят за то, чтобы она к ним поступила. Она не засмеялась и над этим, и я подумал, что она обиделась. Она могла подумать, что я намекал на то, что умом ей ничего не добиться. Я нервно посмотрел на нее, она просто улыбалась, и даже в убогом свете фонаря я видел, что она покраснела. Я хотел взять ее за руку, но не смог.
Когда мы прошли от супермаркета до кинотеатра, я спросил ее про Джоша. Она сказал, что не хочет об этом разговаривать. Я спросил, все ли у него хорошо, но она ответила:
— Не знаю.
Я подумал, что Джош мог ступить на кривую дорожку, и у него были неприятности. Я расстроился. Я почувствовал себя виноватым.
Когда мы приблизились к парковке, я заметил, что машины с трещиной на заднем стекле уже не было, осталась только машина Вероники. Она спросила, не хочу ли я, чтобы она меня подвезла, и хотя мне это было не нужно, я сказал, что буду очень признателен. Я выпил целую банку содовой во время сеанса, и теперь у меня был переполнен мочевой пузырь. Я мог подождать, пока не вернусь к Крису, но подумал, что захочу поцеловать Веронику на прощание, и будет неловко, если мне придется спешить из-за этого биологического беспокойства. Это должен был быть мой первый поцелуй.
Я так и не смог придумать, как скрыть свои намерения. Кинотеатр уже закрылся, поэтому оставалось только одно. Я сказал Веронике, что пойду отлить и вернусь в «два встряха». Она посмеялась, но явно не потому, что это было смешно, а потому, что я считал, что это было смешно.
На пути к кинотеатру я остановился и повернулся к ней. Я спросил, рассказывал ли ей Джош, что парень по имени Алекс сделал для меня что-то хорошее. Она немного подумала и сказала, что рассказывал. Она поинтересовалась, зачем я это спросил, но я ответил, что это был просто пустяк. Джош и вправду был настоящим другом.
Когда я зашел за кинотеатр, я увидел, что параллельно стене здания стоял забор. Вероника могла видеть меня в том месте, где я стоял, а забор казался бесконечным. Я решил перелезть через него, сделать дело и поскорее вернуться. Возможно, я приложил к этому слишком много усилий, но я думал, что это было вежливо. Я перелез через забор, немного отошел и справил нужду.
Какое-то время я слышал только пение сверчков и звук столкновения жидкости с цементом. Потом эти звуки заглушил шум, который я до сих пор слышу в тишине, когда ничто не отвлекает мои уши.
Вдали я услышал слабый скрип, за которым последовал поток громыхающих вибраций. Я тут же понял, что это было.
Это была машина.
Рев мотора стал громче. Потом я подумал.
Нет. Не громче.
Ближе.
Как только я это понял, я бросился назад к забору, но я не успел далеко пробежать, как раздался короткий прерванный крик, и рев мотора перебило оглушающим ударом. Я побежал, но на втором или третьем шагу споткнулся и ударился головой об асфальт. Я был оглушен, наверно, секунд на тридцать, но возобновившийся грохот мотора привел меня в чувство, а адреналин вернул мне равновесие. Я удвоил свои усилия. Я боялся, что тот, кто только что разбил машину, мог пристать к Веронике. Карабкаясь через забор, я увидел, что на парковке была только одна машина. Я не видел никаких следов аварии. Я подумал, что я мог ошибиться, и она случилась где-то далеко. Когда я бежал к машине Вероники, я увидел, во что врезался тот автомобиль. Мои ноги почти мгновенно перестали меня слушаться.
Это была Вероника.
Между нами стояла ее машина, и только обойдя ее, я смог понять, что случилось.
Ее тело было так искажено и смято, что она была похожа на фигуру, изображающую перечень вещей, на которые неспособно человеческое тело. Кость ее правой ноги торчала сквозь джинсы, а ее левая рука так обернулась вокруг ее шеи, что касалась ладонью правой груди. Голову откинуло назад, рот был неестественно распахнут. Было так много крови. Я смотрел на нее и не мог понять, лежала ли она на спине или на животе, и от этого обмана зрения я почувствовал тошноту. Когда ты сталкиваешься с чем-то, чего не должно быть, твой мозг пытается убедить тебя, что ты спишь. Для этого он придает тебе ощущение того, что все вокруг двигается медленно, как во сне. В тот момент я был искренне убежден, что проснусь с минуты на минуту.
Но я не проснулся.
Я достал телефон и попытался вызвать скорую помощь, но у меня не было сигнала. Я видел, что телефон Вероники торчал из того, что казалось ее правым карманом. У меня не было выбора. Дрожащей рукой я дотянулся до ее телефона, и когда я доставал его, она сделала такой резкий вдох, что казалось, будто она хотела вдохнуть в себя весь мир.
Это так поразило меня, что я отшатнулся и упал на асфальт с ее телефоном в руке. Вероника пыталась принять естественную позу, но с каждым движением я слышал, как трещали ее кости. Недолго думая, я подполз к ней и просто сказал:
— Вероника, не шевелись. Не шевелись, хорошо? Просто лежи спокойно. Не шевелись. Вероника, пожалуйста, не шевелись.
Я продолжал повторять эти слова, но они распадались на части, а по моему лицу текли слезы. Я открыл ее телефон. Он еще работал. На экране все еще был мой номер, и когда я это увидел, у меня сдавило сердце. Я набрал 911 и ждал с ней, говоря, что все будет хорошо и мучаясь угрызениями совести за то, что в этот момент я ей лгал.
Когда раздался звук мигалок, Вероника очнулась. Она была в сознании, еще когда я нашел ее, но ее глазам стал возвращаться прежний блеск. Ее мозг все еще защищал от боли, но, по-видимому, только теперь он позволил ей осознать, что с ней было что-то не так. Ее глаза повернулись к моим, губы зашевелились. Речь давалась ей с трудом, но я ее слышал.
— О...он... ф... фо... фотография... он меня сфотографировал.
Я не понимал, что она хотела сказать, и я ответил только одно:
— Мне так жаль, Вероника.
Я поехал вместе с ней в больницу, где она и потеряла сознание. Я ждал в палате, которую ей отвели врачи. У меня еще был ее телефон, и я положил его в ее сумочку. Маме я позвонил с больничного телефона. Было около четырех ночи. Я сказал маме, что я в порядке, а Вероника нет. Она выругала меня и сказала, что сейчас же приедет, но я сказал, что не уйду, пока Веронике не сделают операцию. Она сказала, что все равно придет.
Мы с мамой говорили недолго. Я извинился перед ней за то, что солгал, но она сказала, что мы поговорим об этом позже. Я думаю, что если бы мы поговорили с ней побольше — если бы я рассказал ей про Ящика или про ночь на плоту, она бы тоже была со мной более откровенна. Думаю, тогда бы все было иначе. Но мы сидели в тишине. Она сказала, что любит меня, и что я могу позвонить ей всегда, когда мне нужна помощь.
Когда моя мать уходила, ворвались родители Вероники. Пока ее мать говорила с регистраторшей, ее отец и моя мать обменялись парой слов, которые показались мне весьма серьезными. Ее мать была медсестрой, но работала в другой больнице. Я уверен, что она хотела перевести Веронику, но ее состояние этого не позволяло. Пока мы ждали, вошли полицейские. Они поговорили с каждым из нас, я рассказал им, что случилось, они что-то записали и ушли. Веронику вывезли из операционной, девяносто процентов ее тела было покрыто гипсом. Ее правая рука была свободна, а все остальное укутано как кокон. Я вспомнил, как мне наложили гипс перед детским садом. Я попросил у медсестры маркер, но не придумал, что написать. Я спал на стуле в углу палаты, и только на следующий день пошел домой.
Несколько дней подряд я приходил к ней каждый вечер. В какой-то момент в ее палату поместили другого пациента и установили ширму вокруг кровати Вероники. Она совсем не шла на поправку, но в некоторые моменты приходила в сознание. Однако даже в эти моменты мы много не говорили. У нее была сломана челюсть, и врачам пришлось ее зашить. Некоторое время я сидел рядом с ней, но мне было нечего сказать. Я встал и поцеловал ее в лоб. Вдруг она что-то прошептала сквозь сжатые зубы.
— Джош...
Я был немного удивлен, но посмотрел на нее и сказал:
— Он приходил тебя навестить?
— Нет...
Я немного разозлился. Даже если у Джоша были проблемы, он должен был проведать свою сестру, так я подумал.
Я уже хотел это высказать, но она сказала:
— Нет... Джош... убежал из дома... Я не должна была говорить.
У меня заледенела кровь.
— Когда? Когда это случилось?
— Когда ему было тринадцать.
— Он оставил какую-нибудь записку?
— На подушке...
Она заплакала, и я заплакал вслед за ней. Сейчас я думаю, что мы плакали по разным причинам, но тогда я этого не понимал. В то время я еще многого не помнил о своем детстве, и еще не догадался связать между собой многие вещи. Я сказал ей, что мне надо идти, но она в любое время может посылать мне смски.
На следующий день я получил от нее смску, в которой она попросила меня не приходить в больницу. Я спросил ее, почему, и она ответила, что не хочет, чтобы я видел ее в таком виде. Я нехотя согласился. Мы переписывались каждый день, и я держал это в секрете от мамы, потому что знал, что ей не нравится то, что я общаюсь с Вероникой. Обычно ее тексты были достаточно короткими, в основном, она писала их в ответ на мои длинные сообщения. Я пытался позвонить ей только один раз, надеясь услышать ее голос. Она взяла трубку, но ничего не сказала — я только услышал, насколько тяжелым было ее дыхание. Через неделю после того, как она сказала мне не приходить, она прислала мне сообщение, в котором было сказано:
— Я люблю тебя.
Я был переполнен самыми разными эмоциям, но смог выразить только сильнейшую из них. В ответ я написал:
— Я тоже тебя люблю.
Она сказала, что хочет быть со мной, и что ей не терпится снова меня увидеть. Она сказала, что ее выписали, и теперь она отлеживается дома. Эта переписка продолжалась несколько недель, но каждый раз, когда я спрашивал, когда я смогу к ней зайти, она отвечала: «скоро». Я продолжал настаивать, и на следующей неделе она написала, что, наверно, сможет прийти в кино на полуночный сеанс. Я не мог в это поверить, но она настаивала, что попытается прийти. В день, когда должны были показать фильм, я получил от нее сообщение:
— Увидимся сегодня ночью.
Я попросил Райана подвезти меня, потому что родители Криса узнали о том, что случилось, и отказались пускать меня в свой дом. Я объяснил Райану, что она может быть не в лучшей форме, но она для меня много значит. Он согласился, и мы поехали.
Вероника не появилась.
Я занял для нее место рядом с моим, поближе к выходу, чтобы она могла легко войти и выйти. Однако через десять минут после начало сеанса, на это место уселся какой-то человек. Я прошептал:
— Извините, это место занято, — но он мне не ответил.
Он смотрел только на экран. Я помню, что мне хотелось уйти, потому что было что-то неприятное в том, как он дышал. Я ушел из кино, когда понял, что Вероника не придет.
На следующий день я спросил, все ли у нее в порядке, и поинтересовался, почему она не пришла. В ответ Вероника написала то, что впоследствии оказалось ее последним сообщением. Она просто сказала:
— Еще увидимся. Скоро.
У нее был бред, и я начал волноваться за нее. Я написал ей еще несколько сообщений, написал, что нет ничего страшного в том, что она не пришла на фильм, но она перестала отвечать. Следующие несколько дней я был совершенно подавлен. Я не мог позвонить ей на домашний телефон, потому что не звал номер. Я даже не знал, где она теперь жила. Я все больше и больше погружался в депрессию, и моя мать, которая в последнее время была очень доброй, спросила, все ли у меня в порядке. Я сказал, что уже несколько дней ничего не слышал от Вероники, и ее настроение моментально изменилось.
— О чем ты говоришь?
— Мы должны были встретиться в кино. Я знаю, прошло всего три недели после того, как ее сбила машина, но она сказала, что постарается прийти. Но потом она вообще перестала со мной говорить. Наверно, она меня ненавидит.
У моей матери было какое-то странное выражение лица. Мне показалось, что она решила, что я сошел с ума. Потом у нее на глазах появились слезы, и она обняла меня. Она начала рыдать, но это казалось слишком сильной реакцией на мою проблему. Я никогда не думал, что Вероника была для нее так важна. Она сделала тяжелый вдох, а потом сказала то, от чего у меня даже сейчас кружится голова:
— Вероника умерла, дорогой. Боже мой, я думала, ты знаешь. Она умерла в тот день, когда ты в последний раз к ней пришел. Она умерла несколько недель назад.
Она была совершенно сломлена, но я знал, что это случилось не из-за Вероники. Я вырвался из ее объятий и отошел назад. У меня буквально плавился мозг. Это было невозможно. Я переписывался с ней еще вчера. Я мог задать только один вопрос, самый банальный:
— Тогда почему ее телефон еще включен?
Она не отвечала. Она продолжала рыдать.
Я просто взорвался:
— Почему они до сих пор не выключили этот чертов телефон?!
— Фотографии... — всего одно слово пробилось сквозь ее слезы.
Позже я узнал, что ее родители думали, что телефон потерялся во время происшествия, хотя я положил его в ее сумочку, когда ее доставили в больницу. Когда родителям вернули ее вещи, телефона среди них не было. Они собирались связаться с телефонной компанией, чтобы та отключила ее линию, но получили звонок, сообщивший им о сотнях фотографий, которые были посланы с ее телефона. Фотографии. Фотографии, которые были посланы на мой телефон. Фотографии, которые я не получил, потому что мой телефон не мог их принять. Выяснилось, что все они были посланы на следующий день после ее смерти. Телефон немедленно отключили.
Я пытался не думать о том, что могло быть на тех фотографиях. Но я помню, что почему-то мне казалось, что на этих фотографиях мог быть я.
У меня пересохло горло, и меня больно ужалило отчаяние, когда я вспомнил последнее сообщение, которое я получил с ее телефона.
Еще увидимся. Скоро.
* * *