1852
[Старогладковская.] 20, 21, 22, 23, 24, 25 охотился очень скверно, въ Пар[обоче] и Шелковой, но былъ хорошъ и не скучалъ. Какъ-то говорилъ съ Н[иколинькой], частью открылъ ему отчасти планъ своей жизни, и говорилъ о метафизике Н. С. Метафизика — наука о мысляхъ, неподлежащих выраженiю словъ. — Нынче прiехалъ домой и б[ылъ] глупый Сверидовъ; вчера писалъ немного, порядочно. Прочелъ критику о своей повести съ необыкновенной радостью и разсказалъ Огол[ину].
1856
Всталъ въ 9, дурно спалъ опять. Поехалъ въ зверинецъ, рано. Къ Ковалев[скому], онъ былъ милъ. Въ унив[ерситет] дрянь играли. Гос[ударь] читалъ Д[етство?], въ зверинце барыня съ сладостр[астными] глазами. Поработалъ утромъ и передъ обедомъ. Обедалъ дома, б[ылъ] милый Анненк[овъ] и несносный Бакунинъ. Завтра въ И[нспекторскiй] Д[епартаментъ]. Съ ужасомъ думалъ о В[алерiи] по случаю мины сладостраст[ной] бар[ыни].
1857
Всталъ рано, пересматривалъ Погибш[аго]. Гимнастика немного подвигается. После обеда еще пересматривалъ и кончилъ. Вся вторая половина слаба. —
1888
Нездоровилось. Дурно спал. Приехала Hapgood. Н[арgood: ] Отчего не пишете? [Я: ] Пустое занятие. H[apgood: ] Отчего? [Я: ] Книг слишком много, и теперь какие бы книги ни написали, мир пойдет всё так же. Если бы Хр[истос] пришел и отдал в печать Евангелия, дамы постарались бы получить его автографы и больше ничего. Нам надо перестать писать, читать, говорить, надо делать. Century читал: траписты в Америке. Ведь каждый из этих 200 братий, пошедший на молчание и труд, в 1000 раз больше философ, чем, не говорю уж Гроты и Лесевичи, а чем Канты, Шопенгауеры и Cousin’ы! Суждения о Русском правительстве Kennan’a поучительны: Мне стыдно бы было быть царем в таком государстве, где для моей безопасности нет другого средства, как ссылать в Сибирь тысячи и в том числе 16-летн[их] девушек.
Пошел ходить, хотел исполнить долг и опять помешало. Встретил Стороженко и он стал ходить со мной, рассказывал о своей лекции, предполагаемой, о пессимизме и о том, религия утешает ли? Я сказал ему, что если бы он определил, что религия и что пессимизм, то он не думал бы об этом. Всё праздная болтовня. Я разгорячился и доказывал ему, что он фарисей и дармоед. Ему ни по чем. С бухдо барах заговорил о Лопатине Герм[ане] революционере и рассказал о нем. Я, мол, вот что. Грустно б[ыло] вчера, хотелось умереть, чтоб уйти от нелепости, к[оторую] настолько перерос. Разумеется, вся вина в том, что не работаю, да боюсь. Начать излагать, когда не требует этого Бог — дурно и не сказать что знаешь — дурно. Помоги мне Боже, Отец. Люблю обращаться к Богу. Если бы не было Бога, то хорошо уже это обращение в безличную пустоту. В таком обращении нет всех тех слабостей тщеславия, человекоугодничества: расчетов, от к[оторых] почти невозможно отделаться, обращаясь к людям. Так помоги мне, Отец! —
1891
Бег[ичевка]. Ив[ану] Ив[ановичу] всё хуже и хуже. Приехала Эл[ена] Павл[овна]. Я немного писа[л] статью о воинской повинности.
1896
Нынче 25. Очень слаб. Желудок не работает. Пытаюсь писать об искусстве — не идет. Одно хорошо. Нашел себя — свое сердце. Было столкновение с С[оней] или скорее огорчение. И жалость, любовь к ней превысила всё, и стало хорошо. Письмо от Занини с предложением 31,500 фр[анков]. Тищенко хорошая повесть о бедности. Теперь 3-ий час, иду гулять.
1897
Ж[ив]. Таня уехала. Очень мила — хороша. Я дурно сделал, что говорил с ней про свое положение. Поправлял «искусство». Довольно хорошо написал письмо Мооду. От Гали хорошее письмо. Думал:
1) Нам всегда кажется, что нас любят за то, что мы хороши. А не догадываемся, что любят нас от того, что хороши те, кто нас любит. Заметить это можно, если послушать то, что говорит тот жалкий и отвратительный и тщеславный чел[овек], к[оторого] вы с великим усилием над собой пожалели: он говорит, что он так хорош, что вы и не могли поступить иначе. То же и когда тебя любят.
2) Раки любят, чтобы их варили живыми. Это не шутка. Как часто слышишь, да и сам говорил или говоришь то же. Человек имеет свойство не видать страданий, кот[орые] он не хочет видеть. А он не хочет видеть страданий, причиняемы[х] им самим. Как часто я слышал про кучеров, к[оторые] дожидают, про поваров, лакеев, мужиков в их работе — «им очень весело». Раки любят, чтоб их варили живыми.
1898
Казалось, дня три не писал. А вот 10 дней. Нынче 25 Н. Я. П.
С[оня] тогда уехала с хорош[им] чувством, я обещал приехать 1 Дек[абря]. Миша мучает ее, и она тоскует. Хочется поскорее приехать к ней. Хочется тоже съездить в Пирог[ово]. Мы одни: Тан[я], Ма[ша], Коля. Только Лиза Об[оленская]. Я всё так же усердно занимаюсь Воскр[есением]. Вчера ночью обдумывал статью о том, почему развращается народ. Нет никакой веры. Младенцем насильно окрестят, а потом считают уголовным преступлением всякое рассуждение о вере (совращение) и всякое отступление. Только и есть вера, что у сект[антов]. Может быть введу это в воззвание. А жалко. Хорошо думалось ночью. Воскр[есение] разрастается. Едва ли влезет в 100 глав. Записано следующее и, кажется, очень важное. Нужно бы в изложение веры.
1) Мы очень привыкли к рассуждениям о том, как надо устроить жизнь других людей — людей вообще. И нам такие рассуждения не кажутся странными. А между тем такие рассуждения не могли бы никогда [возникнуть] между религиозными и потому свободными людьми: такие рассуждения суть последствия деспотизма: управления одним человеком или людьми другими. — Так рассуждают и сами деспоты, и люди, развращенные ими; говорят, если бы я имел власть, я бы сделал с другими то-то и то-то. Это заблуждение вредно не только п[отому], ч[то] оно. мучает, уродует людей, подвергающихся насилию деспотов, но и ослабляет во всех людях сознание необходимости исправлять себя. Тогда как это одно единственно действительное средство воздействия на других людей.
2) Нынче с другой стороны думал о том. Вспомнил евангельск[ие] слова. И ученик не бывает выше учителя. Если и научится, будет как учитель. Мы, богатые, властвующие классы, учим народ. Что, если бы нам удалось научить их так, чтобы они сделались такие же, как мы?
3) Говорят, пишут, проповедуют о богопознании. Какое ужасное не только кощунство, но признание непонимания того, что есть Бог и что мы. Мы частица бесконечного всего, хотим понять не только это всё, но и причину — начало этого всего. Какая нелепость и какое признание безбожия или признание богом того, что не есть Бог. Мы только можем знать, что Он есть ςоυ, Сущий, Ягве, и можем по себе заключать, что он не есть. —
4) Любовь, Бог — любовь есть только признание того, что Бог не плоть, не страсть, не эгоизм, не злость (?). Сомнительно.
Перевернул две стр[аницы]. Иду назад.
5) Сотворение мира есть одно из самых зловредных суеверий в нашем церковном мировоззрении. Мы так привыкли к этой нелепости, что нам не только кажется естественно рассуждать о том, как начался мир (начался мир?!), но даже кажется странным не иметь ответа на этот вопрос. А между тем для всякого свободного и разумного человека совершенно очевидно, что он сам и мир существует, существовал и будет существов[ать] вечно, что нет границ миру ни в какую сторону, ни по времени, ни по пространству — и что вопросы, естественно долженствующие занимать человека, состоят в том, что есть? как есть? В каких отношениях между собой..? Главное — что мне делать? Вопрос же о том, как произошел мир, есть нелепость, п[отому] ч[то] нельзя остановиться на том, что Б[ог] сотворил мир, надо спросить, как произошел Бог. Всё это кощунственное или языческое представление о Боге.
Только от этой нелепости все горы книг (Дарвин в том числе) о происхождении видов. —
1909
Пропустил день. Вчера. Я встал бодро. Оч[ень] приятно встретил ее. Опять ничего, кроме писем, не писал, даже и не брался писать. Нет, неправда: поправлял Пред[исловие] Н[а] К[аждый] Д[ень] и недурно.
Ездил верхом в Нов[ую] Кол[пну]. Пьяный Федотов, старшина, сироты. Оч[ень] хорошо себя чувствовал. Всё руки не доходят писать. Стараюсь не огорчаться. Кажется, ничего плохого не было. Помню Бога. Обед, вечер бессодержательно. Читал немного Дост[оевского] и L’immolé. Всё яснее и яснее становится безумие жизни всей и в особенности русской, и как будто готовлюсь высказаться. Ночью оч[ень] болел живот и изжога. Проснулся поздно.
Ходил гулять. Письма, подавшие повод интересно высказаться. Только и делал, а сейчас уже час. Записать:
1) Бог не может быть существом. Понятие существа нераздельно с понятием отдельности от всего остального, а Бог есть «всё», так как же Он может быть отделенным.
2) Сегодня ночью были довольно сильные боли, и я вспомнил, что страдания это тоже испытание того, насколько жизнь твоя в духе, а не плоти. И мысль эта и вытекшее из нее отношение к страданию оч[ень] облегчило их.
3) Как хорошо то, что всё значение деятельности человека не может быть видно ему при его жизни. Если бы человек, деятельность к[отор]ого будет иметь великое значение в далеком будущем, 200, 300, сознавал бы ее при своей жизни, он одурел бы. Если бы Христос знал всё значение своего дела, он и сам поверил бы, что он Бог.
————————————————————————————————————
Ходил по саду и пруду. Приехали Daniel и А[леша] Сергеенко. Тяжело спал. Обедал, с трудом говорил по-англий[ски]. Dan[iel] умный, холодный человек. Всё нездоровится. Согрешил с просительницей, пристававшей поутру. Написал подполк[овнику] о Боге недурно. Сейчас ложусь спать.