Это был наш последний день в Копенгагене. Вечером в центре обещали салют. Мы решили встретить его в парке Тиволи. До самолета было еще несколько часов. У нас на счетах было еще несколько тысяч. Какое хорошее могло бы быть завершение поездки. Мелодрама в лучших традициях худших фильмов: трехдневный тур в страну сказочников Андерсона и Триера закончить под извержением новогоднего салюта в парке, по горлышко залитом детским смехом и разноцветными лампочками.
Это был наш последний день в Копенгагене. Это был первый день, в который я позволила себе обидеться, повысить голос и поцеловать самой. Он смотрел, будто недопонимая, и отталкивал, ссылаясь на запах лука от только что съеденного плова (его запах, не мой, я вообще ничего не могла съесть). Мне было все равно. На лук, на плов, на последний день в Копенгагене, на то, что целовать самой мне никто не разрешал.
Билеты на аттракционы продавались на входе. Можно было взять абонемент на неограниченное количество поездок, но мы были ограничены. Во времени, деньгах и желании кататься без ограничений. Я была ограничена ещё и в возможности целовать самой. Но это не волновало кассира и еще меньше волновало людей, которые терпеливо ждали в очереди за нами, пока он скрупулезно изучал цены . Решили взять 12 билетиков. Ровно столько нужно было, чтобы прокатиться вдвоем на двух самых страшных каруселях.
- Сколько осталось до салюта?
Он посмотрел на экран телефона.
- Чуть больше часа.
- Выпьем?
- Ох... ну давай выпьем.
С этого и началось наше путешествие по сказочному парку Тиволи. Впрочем, с этого, обычно, начинаются все сказочные путешествия.
- Вы можете вернуть стаканчики в специальные автоматы и получить за них деньги, - объяснил на английском с переломанным хребтом продавец глогга (счастья). Он объяснял это долго. Сначала два раза произнес все предложение целиком. Потом еще несколько раз по частям. Продавец немного злился, я немного злилась, но не он. Ему было важно вернуть эти чёртовы стаканчики в чёртов автомат, чтобы получить эти чёртовы копейки во что бы то ни стало.
Глогг оказался вкусным. С чего бы ему быть не, ведь он сладенький и туристический. И в нём есть ром. Ром вообще многие напитки делает вкусными.
Мы прикоснулись стаканчиками, выпили за что-то. Совершенно не важно за что. Мы выпили. Он начал раздражать немного меньше. Я начала раздражать немного меньше. Кто-то прибавил громкость звука детского смеха, лампочки засуетились энергичнее. Мы были в сказочном парке Тиволи. И это был наш последний день в Копенгагене. День, в который нам стало сложнее разговаривать.
Очереди на самые страшные аттракционы были самые длинные. Он ненавидит длинные очереди. Он ненавидит ждать. Что странно, учитывая, как долго и терпеливо он ждал моей безоговорочной капитуляции. По крайней мере, мне так хочется думать, что он ждал. Он ненавидит ждать, а я уже ненавижу свое желание поцеловать его прямо сейчас, в очереди на самую высокую карусель в Европе. И он знает это. И ненавидит заодно и меня. Я успокаиваю его, глажу по руке. Но рука в куртке, и он ничего не чувствует. Он ничего не чувствует и не смотрит на меня. И я уже тоже ненавижу эту очередь и пью свой глогг, сладенький и туристический. До отлета еще несколько часов. Это наш последний день в Копенгагене. День, когда он сильно дернул меня за волосы, убранные в неаккуратный хвост. День, в который я сказала:
- Аааа-й.
- Нравится тебе когда больно?
- Да, очень.
- Так что ж ты раньше не сказала.
- Надеялась, что ты сам догадаешься.
- Зря надеялась, надо было сказать.
- Ничего, еще будет шанс этим воспользоваться.
В голове пронеслось несколько сценариев, по которым он использует это знание обо мне. Я улыбнулась. Он ничего не ответил. Он отвернулся и, не глядя, дернул за волосы еще раз. Я беззвучно захватила построждественский воздух парка Тиволи ртом. Я действительно люблю, когда больно.
- Нет, я больше не могу здесь стоять. Пойдем на другой аттракцион.
- Пойдем на другой аттракцион.
Глогг закончился, а это означало, что вместо того, чтобы искать другой аттракцион, мы отправились на поиски того самого автомата, который за пустые стаканчики выдает монеты. Очень долго бродили по повторяющимся, усеянным лампочками аллеям, сказочным, само собой. Чем дольше, тем больше я убеждалась в том, что устроить тест-драйв моей любви к боли уже не получится. Он не смотрел на меня, не обнимал, он искал этот чёртов автомат и был чертовски хорош. Я только изредка поглядывала на него, чтобы в этом убедиться. Автомат всё не попадался. Я сдалась и выкинула стаканчик в мусорку. Мне хотелось освободить руку для чего-нибудь еще. Для телефона с инстаграмом или для его руки. Но в его руке был стаканчик. Мы обошли уже весь парк. Весь огромный сказочный парк. Но он почему-то не сдавался, как будто знал, куда идёт. Но он не знал. Он просто слишком упрямый. И поэтому мы всё-таки набрели на этот чёртов автомат. Только потому, что он упрямый. И еще по одной причине, о которой я узнала несколькими минутами позже. Он был счастлив. Прожорливая машина с нескрываемым удовольствием заглотила его стаканчик и через секунду выдала копеечку. Мы бы ничего на неё не купили, но он был счастлив, с лица не сходила улыбка, чертовская, само собой. Он смотрел на меня глазами пса, который принес мертвого голубя хозяину и ждёт реакции. Но я знала, что ответить.
- Ты чемпион.
И он знал, что сделать. И поцеловал меня.
- Кто чемпион?
- Ты чемпион.
И поцеловал снова, как будто вдалбливая в меня это новое знание о нём.
- Кто чемпион?
- Ты чемпион.
Мы стояли на проходе в центре узкой тропинки. Нас обходили пары с детьми. Он взял мое лицо обеими руками и продолжал задавать один и тот же вопрос, чтобы получить на него один единственно правильный ответ.
- Кто чемпион?
- Ты чемпион.
Я смеялась и смотрела на него с восторгом. Я знаю в точности, как нужно смотреть в такие минуты. Я была счастлива. Он - чемпион. Это и есть та самая, вторая причина, по которой он нашёл этот чёртов автомат. Он чемпион. Дети обходили нас с обеих сторон. Он обхватывал меня обеими руками. Пальто мешало. Он шарил руками по бедрам в поисках низа подола. Семьи обходили нас с обеих сторон. Мы всё ещё стояли в самой середине тропинки.
- Ты чемпион. Это семейное место. Нас сейчас арестуют.
- Не арестуют. Кто чемпион?
- Ты, ты, ты. - Я вбивала в него каждое "ты" поцелуем. Он был счастлив. Мои Помпеи только что скрылись под слоем лавы и пепла.
- Какие же у тебя глаза похотливые.
Мне нечего было ответить. Я знала в точности, как выглядят сейчас мои глаза. Мы ждали извержения года на мостике, но оно все не начиналось, ни вовремя, ни 15 минутами позже. Мы стояли на мостике, и парк искрился смехом и огоньками у нас под ногами. До самолета оставалось всего несколько часов. Нам нужно было ехать. Это был последний день в Копенгагене. День, который закончился, как только мы вылетели за границы страны сказочников Андерсона и Триера. День, который закончился, как только он перестал мне отвечать. Он устал и выглядел так, как будто смертельно. Я гладила его по голове. Он посмотрел сквозь меня:
- Женщины... - приговорил.