Империя. Православное царство

Екатеринбург, 1997.
Отекстовка: Сергей Пилипенко, июнь 2011.

Часть 1

Добрый вечер, дорогие друзья! Я буду читать здесь три дня подряд и хочу сделать одно маленькое предисловие, которое имеет отношение ко всем трем. Одно из самых важных, хотя и удивительных занятий историков в наше время — конечно, не только историков, но нам, наверное, приходится хуже всех — восстанавливать значение тех или иных исторических понятий. Двадцатый век — совершенно поразительный. Совершенно нормальные некогда, конкретные слова приобрели недоброжелательный, негативный, просто недобрый оттенок, иронический оттенок. Есть такая странная особенность «советского языка», простите, «приблатнять» понятия. Ну, вот если, например, в начале нашего, двадцатого века о ком‑нибудь из вас сказали бы «небезызвестный такой‑то», вот обо мне, например, «небезызвестный Махнач», это означало бы только то, что Махнач довольно известен и ровным счетом больше ничего. А если у нас в газете про кого‑нибудь напишут «небезызвестный», так ясное дело, что его пора арестовывать. А еще хуже, когда кто‑нибудь окажется «пресловутым». Тогда совсем ясно, что расстрелом пахнет. Это поразительная совершенно тенденция. Она не исчезла, к сожалению. Мы живем в том же самом мире. Это происходит и сейчас. И мы пользуемся понятиями, о значении которых не задумываемся. А их новые значения создает и навязывает нам пресса, журналисты. Я не враг журналистов, но вообще‑то говоря, всю жизнь был твердо убежден, что сначала им надо у нас (историков) прояснять понятия, а потом пользоваться ими.

Одним из таких понятий наряду с понятиями «демократия», «аристократия», «тирания», «фашизм», которых в политической жизни очень много и которые ныне потеряли всякий смысл, может быть, самым многострадальным стало понятие «империя». Тут марксисты еще до революции несколько подгадили: образовалось ленинское понятие «империализма как высшей формы капитализма». Все сразу потеряло свой смысл, сразу пропало. Теперь вроде мы используем не ленинскую тематику, а «империя» остается в обществе каким‑то наименованием «нечистой силы», прости, господи. К империи можно относиться по‑разному, но это есть название совершенно определенного типа государства, государства отличного и от унитарного типа государства и от федерации. Еще более интересно понятие «император». Его никогда не путали, его несколько тысяч лет не путали с просто монархом, просто государем, просто королем. Мы утратили это значение. Мы не понимаем его. Ну, так принято в данной стране, наверное. А ведь на самом деле это не так. Раньше императору даже салют полагался другой, а королю меньше выстрелов, а владетельному князю или герцогу еще меньше. Но потом от этого отказались. Был введен совершенно безликий, так называемый «салют наций». Но ведь почему‑то это появилось, откуда‑то это взялось. Не за всеми императорами, которые хотели так называться, признавали имперский титул. Это не значит, что они были узурпаторами, а вот не императорами.

Самый знаменитый исландец, живший в тринадцатом веке, — Снорри Стурлусон. Вы имеете полное право не знать этого имени, хотя на самом деле обе его книги на русский язык переведены и издавались. Читать их довольно интересно, особенно тому, кто любит саги, кто любит старую исландскую литературу. Так вот в одном из разделов своей «Младшей Эдды» он разбирает поэтическое творчество, исландский кальдический канон. Стурлусон систематизирует, какие эпитеты (кенинги) могут доставаться только императору в повествовании или в песне, а какие — просто королю, а какие — ярлу. Иногда они совпадают, а иногда нет. Некоторые — только императору.

Есть еще одна поразительная особенность. На протяжении длительного времени люди соглашались с тем, что империя необходима. Причем не только подданные империи, но и те, кто жили по соседству и подданными императора не являлись. Когда в 1894 году умер, к сожалению, малоизвестный наш государь Александр III Александрович — о нем до сих пор ни одной книги нет — одна из французских газет писала: «Европа потеряла в его лице арбитра, который в своих действиях всегда руководствовался идеей справедливости». Не наш написал, француз написал. А другой француз потом в годовщину кончины Александра Третьего напишет так: «В его правление войн в Европе не было, так как воевать в Европе можно было только с разрешения русского царя, а он этого разрешения не давал». Это о значении империи. Как видите, интересно, что империя выполняла функцию международного арбитра. И ведь несколько тысяч лет выполняла! Персидская выполняла, Римская выполняла, Византийская выполняла. Выполняла и наша Российская империя. Всегда безупречно? Нет. Всегда по‑христиански? Нет. Ошибки в политике бывают. Но уж одно я вам могу сказать точно. Куда лучше любая из этих империй справлялась с функцией международного арбитра, нежели сейчас это делает Организация Объединенных Наций, окончательно потерявшая минимальную объективность и малейшие признаки совести в международных вопросах. Та самая Организация Объединенных Наций, у которой можно бомбить сербов, которые защищают свою землю, и уж, конечно же, точно можно бомбить Ирак, действительно захвативший государство Кувейт, но нельзя бомбить государство Израиль, которое владеет с 1949 года чужими землями, или Турцию, которая держит оккупированной половину острова Кипр, половину государства Кипр, держит давно, дольше, чем Ирак держал Кувейт. Где же бомбы, подающие на турецкие города? Вот на этом фоне императоры и империи выглядели куда привлекательнее. Если они и применяли силу, то уж как‑то последовательно, с понятной логикой.

Может быть, вы читали что‑нибудь у глубокого христианина и христианского апологета Клайва Льюиса. Он написал детские «Хроники Нарнии». Если ваши детишки не читали «Хроники Нарнии», то позаботьтесь, чтобы почитали. У него есть просто трактаты о христианском вероучении, а есть фантастическая космическая трилогия. Ну, космос там постольку‑поскольку, но, тем не менее, дань жанру фантастики Клайв Льюис отдал. И вот в третьей части, в романе «Мерзейшая мощь» появляется проспавший много веков в гробнице волшебник короля Артура Мерлин. Честный, добросовестный, правда, еще язычник из тех времен, когда еще бывали честные и добросовестные язычники. Маг, имеющий определенные возможности для воздействия на природу. И вот он с ужасом узнает от британца, с которым беседует, что Англии грозит ни много ни мало бесовское нашествие, демоническое порабощение. Он из пятого века попадает прямо в двадцатый. Книга писалась в конце 1950‑ых годов. Он перебирает разные варианты: воззвать к рыцарям, обратиться к совету епископов. И то не получается, и другое не получается. И тогда последняя надежда Мерлина — воззвать к тому, чей долг восстанавливать королевства и низлагать тиранов. Заметьте формулировку: «воззвать к императору». И когда он узнает, что императора больше нет, он в ужасе на грани отчаяния. А это писал не русский человек, не немец. Это писал англичанин, у которого в общем‑то даже и настоящей имперской традиции нет за спиной.

Очень многие полагают, что империя необходима. То, что я сейчас скажу, конечно, не является частью исторической науки, частью моей, надеюсь, вполне научной лекции. Но все‑таки интересно, что я встречал в своей жизни не только православных, но и глубоко верующих католиков, и мусульман, которые всерьез полагают, что если Россия в полном смысле этого слова, Россия как последняя империя, а не куцая Российская Федерация в составе СССР, которую нам предлагают называть Россией, не будет восстановлена, то человечество выходит на финишную прямую. Сколько будет длиться эта финишная прямая, конечно, никто не знает. Бог ведает. Но тогда все идут к финалу, к концу времен. А если будет Россия, еще посмотрим.

Как видите из вышеизложенного, ощущения совсем другие. Не ругательства. Или у одних ругательства, а у других нет. Я публиковался на эту тему около десяти раз (уже сбился со счета) в разных версиях, в разных изданиях. Но все это началось только в 1993 году. Раньше вроде некому было печатать, не ко двору. Но впервые размышлять над особенностями империи я начал в начале 1970‑ых, почти четверть века тому назад. Каким образом? Могу рассказать смешной эпизод. Он имеет методологическое значение. А если в зале есть преподаватели, вы, несомненно, сумеете воспользоваться этим ходом, и он покажется вам убедительным. В 1971 году наше академическое издательство выпустило двухтомник. Один том назывался «Рабство в восточных провинциях Римской империи», а другой соответственно «Рабство в западных провинциях Римской империи». Надо сказать, что наша отечественная историческая наука была добросовестной в анализе. Она могла подчиняться идеологическому давлению, включать необходимые марксистско‑ленинские штампы, но у нас и тогда была крепкая историческая наука, и сейчас она крепкая. Так вот там был сделан очень добротный, очень серьезный анализ прямо по кругу римских провинций. Я скорее листал его, чем вдумчиво читал, когда он попался мне в руки, и был крайне удивлен! Выяснилось, что никакого рабства одинакового для всех не существовало, что то, что было в школьных учебниках — огромные латифундии, где работают сотни рабов на римского рабовладельца — вообще говоря, встречались, но их было мало и в основном в Италии. А в Греции, например, в составе Римской империи сохранялось старинное, традиционное частновладельческое рабство, где у ремесленника, например, мог быть один раб. Скажем, если это был гончар, то раб крутил ему гончарный круг, а гончар на гончарном круге работал. А в Иудее, тоже тогда провинции Римской империи (там разбираются I‑III века) сохранялось абсолютно ветхозаветное рабство с обязанностью в юбилейный год отпускать раба на волю, если он дожил до очередного юбилейного года. А в Египте вообще никакого рабства не было, а были в Египте зависимые крестьяне, из чего, наверное, следует, что там был феодализм, было крепостничество. Конечно, думать такие мысли в начале 1970‑ых годов было не положено. Но вот не было рабства в Египте! А к чему это я? Я впервые увидел простой факт, что каждая провинция сохраняла свой неповторимый уклад жизни, свою культуру. А культура есть все, что создает человек, ну, скажем, стулья, на которых вы сидите, и пальто, которое на вас — это ведь тоже культура. Это практически все, что не есть природа. Так вот культура каждой провинции, обычаи, иногда законы, уклад жизни, образ жизни, быт, в частности, и рабство были различными, и как‑то никого это не задевало и почему‑то абсолютно универсальная, мыслившаяся всемирной Римская империя не собиралась на это посягать. Каждый жил в некотором смысле, как хотел. Это было первое мое наблюдение и первый вывод относительно империи. Конечно, потом я читал другие книги, и у меня была и другая информация.

Итак, первый вывод относительно империи. Империя отличается от унитарного государства наличием в той или иной степени самостоятельных, культурно обособленных провинций. Есть провинции — есть империя. Нет провинций — тогда не империя. Империя похожа, как видите, даже на федерацию. Но на унитарное государство не похожа. Если империя начинает тяготеть к образу унитарного государства, однообразного государства, то она ведет неимперскую политику и империей быть перестанет. Насколько это везде действует? Действует. Самой удавшейся империей был, несомненно, Иран, ну, в учебниках обычно Персидская держава, Персидская империя, династия Ахеменидов. Это еще VI век до Р.Х. Создал ее Кир Великий. По‑персидски его звали Куруш, но в греческих источниках — Кир. То была первая вполне удавшаяся империя. Что о ней можно сказать? Почему удалась та империя? Что такого смогли персы, чего не смогли до них? А вот что. Есть знаменитый исторический анекдот, который и Геродот приводит и который вообще в воздухе носится. В любой популярной книжке он попадался, наверняка. Это известный случай. Богатейшим человеком Средиземноморья считался Лидийский царь Крез. Он сам себя таковым считал, и у него была такая репутация. Ему предстояла война с Персией. То ли предстояла, то ли не предстояла. Во всяком случае, он заехал в Грецию и пошел к дельфийскому оракулу. Дельфийский оракул сообщил ему, что, начав войну, он великое царство разрушит. Ну, Крез обрадовался, начал войну и разрушил свое царство. В силу чего дельфийские жрецы могли лишь пожать плечами и сказать: «Ну, мы ж тебя предупреждали. Просто оракул не сказал тебе, которое царство. Ну, ведь разрушил». Но интересно не это. Как ведет себя Кир с побежденным Крезом? Ну, добродушный, безразличный человек прогнал бы его вон. Но тогда он приобрел бы непримиримого врага, который интриговал бы, искал бы союзников. Ну, легко ли человеку, который был самым богатым в мире, стать нищим на дороге? А мог бы казнить. Ну, скажем, казнить с отменной жестокостью, кожу содрать, чтоб другим неповадно было, чтобы все устрашились. Но тогда о Кире и о персах говорили бы только одно, что они чудовищно жестоки. И рано или поздно против них начали бы объединяться. А что делает Кир, царь царей? Он приглашает Креза, зовет его царем, сохраняет ему Лидию, конечно, уже в подчиненном положении. Даже определенные войска служили Крезу Лидийскому. Так вот бывший независимый царь был так потрясен великодушием Кира, что всю оставшуюся жизнь рассказывал при случае, когда у него бывало застолье, что он просто не понял, что Кир — избранник богов, что если бы он понял, он, конечно же, не стал бы с ним воевать! Ясное же дело, что избранник! Вот так, это образец имперского поведения. Так поступил и наш император, упоминавшийся мною, Александр Третий, после взятия Скобелевым Геок‑Тепе в Туркестане, в нынешней Туркмении. Всем уцелевшим и выжившим, но попавшим в плен туркменам, которые ожидали, что их, конечно же, перебьют, была объявлена благодарность за верность прежнему правителю и подарено по лошади. Ну, после этого текинцы, которые не обязаны были служить в русской армии, вступали в нее добровольно. Это образец имперского поведения. Так приняли капитуляцию Шамиля, предводителя кавказцев в Кавказскую войну. Современная тема, не правда ли? Правда, он не был чеченцем, Шамиль был аварцем из Дагестана. Так вот после капитуляции Шамиля, когда война еще продолжалась, его увезли в Россию в заключение, но под домашний арест. Ему отвели дом с садом в Калуге, и он не имел права покидать пределы этого сада. Ну, гордый Шамиль, кстати, и не стремился. Его можно было особенно и не охранять: слово он держать умел, капитуляцию он уже принес, да и не убежал бы он из Калуги, узнали бы по дороге. Но его сына приняли в военное училище. И он, будучи мусульманином, женатым на казанской татарке, кстати, дочери имама, прослужил всю свою жизнь кавалерийским офицером и закончил ее, не дожив до революции, в чине генерал‑лейтенанта. И это имперская политика. Ну, это, впрочем, и не главное, потому что я здесь буду разбирать такую важнейшую для нас разновидность империи как православное царство. Разговор будет особым, а пока нам надо понять общие черты империй. Но если вам придет в голову, что этот москвич «заливает», то я всегда ссылаюсь на источники, а вы потом проверите. А журналиста вы ведь даже не проверяете, а он вам такое закручивает в газете!

Итак, я сказал, что Кир Великий титуловался «царем царей». Вот теперь о титуле императора пару слов. Римское слово «император» (от impero — властвую) есть всего лишь почетный титул. Это не должность. Титул «император» появился еще в республиканские, доимперские времена и им награждали особо отличившегося полководца. Ему устраивали триумф, он ехал в колеснице по улицам Рима, а в Риме нельзя было ездить, в Риме только ходили пешком. Потому проехаться на колеснице доводилось только великому победителю. Это награда. Так вот, он ехал в колеснице, его увенчивали венком и даровали ему почетный титул императора. Потом, когда во главе Римской империи стал монарх, он и каждый последующий имел этот почетный титул. Но это не была его должность. Он не служил императором, он служил «принцепсом», то есть первенствующим в Сенате. Вот так это было изначально. Византийский император назывался «василевсом», «василевсом ромеев» (царем римлян). Ну, это просто царь. Имя Василий значит «царственный». Но некоторые императоры носили титул, прямо указывающий на сущность империи. Это древнейший из них, персидский «шахан‑шах». Мы даже застали последнего шахан‑шаха, это было не так давно. Почему‑то в Советском Союзе было принято неправильно писать «шахиншах». Но это не важно. «Шахан‑шах» дословно и означает «царь царей». И эфиопский император, которого мы также застали, последний, несчастный Хэйли Селасси, национальный герой, спаситель отечества был, конечно, умерщвлен в больнице. Тоже убиенный царь христианский. Его титул «наамхара» тоже значит «царь царей», по‑амхарски «ныгусе негест», то есть «негус негусов» (царь царей). Почему? Они наивные не придумали более громкого слова? Просто «царь» нам мало, пусть будет «царь царей»! Это как в простонародном сознании, «генеральный секретарь ЦК КПСС» есть не секретарь по общим вопросам, а такой секретарь размером с генерала. Ничего подобного! «Царь царей» был потому, что были и просто цари, которые сохраняли свою роль и свою функцию в своем царстве, но они были вассалами, были подданными царя царей. Царь армянский, например, мог быть в составе Персидской империи, или царь Лидийский (пример с Крезом я вам уже приводил). Вот какая схема‑то. И в Эфиопии были тоже негусы, и потому «царь царей» есть император.

Надо сказать, что это отмечается и в нашей национальной традиции, и в истории сложения Российской империи, еще до создания единой и свободной Российской державы, что произошло во второй половине XV века. И первым нашим царем фактическим был Иоанн Третий. К сожалению, мы с вами — это относится и ко мне, не обижайтесь — довольно бесстыжий народ! Мы, наверное, единственный народ, у которого нет ни одного памятника основателю. В Америке Вашингтон чуть ли ни из каждой помойки торчит. Где у нас памятник Ивану Третьему? Так вот еще до Ивана III, при его отце Василии Темном на русскую службу выехал из Орды царевич Касим, который получил за переход на службу с семьей, с домочадцами, с воинами и людьми целый городок — Городец Мещерский с землями вокруг. С тех пор, и в настоящий момент тоже, этот город на северо‑востоке Рязанской области так и называется — Касимов, по имени первого касимовского татарского царевича. Так вот, это было государство в государстве. Там чеканилась монета. Причем вокруг уже давно была Россия, а там было Касимовское царство, которое никто не упразднял. Касимовские мурзы совершили множество подвигов во славу русского оружия. И упразднено было Касимовское царство по единственной причине — пресеклась, в конце концов, династия Касима. Касимовцы остались, естественно на своих землях, со своими мечетями и со своим татарским укладом, но монету уже не чеканили и своего царевича во главе не имели. Так что это тоже в империях случается. Иран — не единственный, так многие поступали. Были такие моменты в римской истории. Откройте Новый Завет. Палестина была римской провинцией, но там было несколько царей, четыре царя, тетрархия, четыре правителя. С одним из которых, с Иродом Галилейским встречался Спаситель.

Как видите, это довольно серьезная, широкая панорама в мировой истории. Такие моменты являются характерными чертами в истории империй. Как создают империи? А, в самом деле, как создают империи? Нахватал земель, и уже тебе империя? Это не совсем верно. Можно заметить, что империи создает не молодой, очень энергичный, но и очень дикий народ, а как правило, народ зрелый, народ с уже большой, высокой культурой. А если вы обратитесь к книгам нашего выдающегося, увы, уже покойного современника Льва Николаевича Гумилева, то у него есть даже концепция, что империи создаются в инерционной фазе, то есть во второй половине жизни этноса, жизни народа. Не с бухты‑барахты. Правда, не так было у русских. Мы получили империю довольно молодыми, если считать ее от Ивана Третьего. Но так мы ведь ее по наследству получили от Византии. Нам как эстафетную палочку передали имперский скипетр. В этом отношении мы скорее исключение из правила. Но тоже культура была немалая. Один метод был открыт давно. Его открыли, почувствовали, может быть, первыми ассирийцы в десятом веке до Р.Х. Они начали создавать огромную державу, создавать ее очень жестко, чаще всего жестоко. Но один имперский принцип они поняли. Они начали создавать имперскую знать, вводя в нее аристократию покоренных народов. У ассирийцев могло получиться, но именно их чрезмерная жестокость этому помешала. Однако впоследствии все империи повторяли этот же механизм. Итак, империя обязательно имеет имперскую элиту, имперскую знать, имперскую аристократию, и создается она с включением в нее представителей знати подчиненных народов, может быть, не всех.

Любая империя — это не федерация! И никогда империя не будет лицемерно делать вид или на свою голову действительно считать, что все народы, попавшие в империю, равноправны. Нет, конечно, неравноправны. Одни народы благонадежны, у них большие права, а другие — ненадежны, у них маленькие права. Никакая империя не допустила бы ни на секунду мысли о том, что после всего происходившего в последние годы в Чечне там могут быть вообще какие‑нибудь выборы и какие‑нибудь права! Там могут быть только гарнизоны и виселицы! А вот в Дагестане — там права! Не очень верится? Если вы хорошо учились в школе, вам попадались в римской истории Самнитские войны. Их было три. Инициативной стороной был город Самний, а не Рим. Это город в Средней Италии, недалеко от Рима, с населением, родственным населению Рима. В общем, латинский народ, италики. Почему самниты нападали на Рим? Простая такая мысль — они боролись за свою независимость, да? Ничего подобного! Самниты обижались, что римляне затягивают предоставление им латинского гражданства. Вот цизальпинским галлам, которые даже и не италики, а галлы, кельты, дали и латинское гражданство, а потом и римское гражданство. А самнитам не давали, потому что они неблагонадежны. А цизальпинские галлы — старые, верные союзники. Вот так создаются империи! Когда я в первый раз в 1993 году опубликовал первую редакцию своей империи под названием «Имперский маятник», я описал пример, который стоит привести сегодня. Я написал, что если бы Чечня объявила войну России по поводу того, что мы не предоставляем им гражданства, я бы считал, что с Россией все в порядке, что ее весь мир уважает! Римлян уважали. Римляне были большими умниками. У них были разные степени гражданства. Было италийское гражданство, было латинское гражданство рангом повыше и с большими правами, и было римское гражданство со всеми правами. Если человек говорил «я — римский гражданин», то это означало, что пытать его нельзя, пороть нельзя, можно казнить, но судить его должен римский магистрат, либо императорский суд, либо претор, по меньшей мере. А если он в провинции, то его надо сперва этапировать в Рим. Римского гражданина будут судить там, а не здесь. Есть замечательный пример — Апостол Павел. Он так и ответил, когда его арестовали: «я — римский гражданин». И его этапировали в Рим. Да так вежливо этапировали, что на этапе апостол обратил в христианство еще тысячи и тысячи язычников. И гражданство не даровалось, его зарабатывали. Как мог провинциал получить гражданство? Он мог пойти служить во вспомогательные войска. Служба во вспомогательных войсках длилась дольше, чем в легионах, и была тяжелее. Но в отставку провинциал выходил гражданином. Кровь проливали и погибали, ибо стремились приобрести римское гражданство. Ибо в том мире не было такого понятия, что все имеют гражданство, ибо тот мир понимал, что в том обществе, где все окажутся гражданами, на самом деле не будет ни одного гражданина. Были еще и другие награды. Например, титул «друг и союзник римского народа». Если читали античные книжки, то встречали. Этот титул мог получить союзный царь или какой‑нибудь город. Но вы не подумайте, конечно, что это такой вот равноправный союз вроде СНГ. Ничего подобного! На практике это был уважаемый вассал. «Друг и союзник римского народа» будет, когда надо, фураж собирать, вспомогательное войско выставлять, корабли снаряжать — как нужно Риму. Самыми тяжелыми войнами Рима были Пунические войны с Карфагеном. Карфаген, торгово‑ростовщический город, презирал всех. Союзниками обзаводился и с легкостью их предавал. Рим даже в тяжелые периоды не предавал никого и никогда. А это запоминалось. Рим был надежным. И так вели себя все империи. Так вела себя Византийская империя, защищавшая христиан в Закавказье и балканских славян. Так вела себя Российская империя и свидетельство тому — две русско‑турецкие войны при Екатерине, потом при Александре Первом, две при Николае Первом и, наконец, при Александре Втором последняя русско‑турецкая война 1878‑79 годов. И еще мелкие компании были. Это только нам было нужно? Нет, мы исполняли свой имперский долг. Мы защищали наших братьев восточных христиан. Однако это производило ничуть не меньшее, ничуть не менее надежное впечатление, чем римская и византийская политика. Кстати, Священная Римская империя германской нации, впоследствии Австрия, в общем, вела себя также, защищала подданных и соседей от турок. Надежность империи есть условие ее существования. Это обременительно, но это запоминается.

Таким образом, один механизм мы с вами рассмотрели. И персидский, и римский примеры очень точно рисуют нам эту картину. Эту картину имперской линии по созиданию империи. А как удерживаются империи? Что удерживает империю кроме обязательного, везде повторяющегося создания имперской знати, формирования имперской элиты? Что‑нибудь еще работает в этом направлении? Кстати, имперская знать есть тоже постоянная составляющая. Самых причудливых знаменитостей, служивших русскому двуглавому орлу, вы и без меня можете набрать, и набрать кого угодно. Кого только там ни будет! Ну, вот скажем Австрийская империя, она тоже долго существовала. Кто были самыми знаменитыми полководцами? Итальянец Раймондо Монтекукколи и чистокровный чех Альбрехт Валленштейн (фамилия по замку). Оба не немцы. Так что, это не исключительно русская заслуга. Мы были хорошей империей, хорошим имперским народом. Были и другие имперские народы, и вели они себя более или менее сходным образом.

А что еще удерживает империю? Рим правил властно и очень много навязывал. Это даже называется «романизацией». Но что входило в понятие романизация? Над чем заставляли римляне провинциалов трудиться? Что они навязывали провинциалам? Акведуки, например. Рим был необычайно водолюбив. В Риме на душу населения расходовалось столько воды, сколько современный цивилизованный Запад стал поставлять где‑то в середине двадцатого века. Они потребляли много воды, а так как насосов не было, они строили акведуки, дабы вода шла самотеком. Они везде заставляли строить акведуки и все, в конце концов, входили во вкус этого дела. Римляне распространили по миру определенные элементы античной культуры — римские храмы, театры, амфитеатры. Это было красиво, этим увлекались, с этим смирились. А еще? Еще, пожалуй, самое трудное, требующее огромного труда и больших затрат — дороги. Римскими дорогами пользуются и сейчас. Во многих местах по римским дорогам можно без затруднения ездить и сейчас на автомобиле. Ну, конечно, они из каменных плит. Это будет более тряско, нежели ехать по асфальту. Но ведь по 15, 17, 19 веков живут дороги. И на территории нашей страны, в Армении есть куски римских дорог. Но, повторяю, это было очень сложно. Они такие надежные, потому что у них суммарная толщина покрытия раза в три больше современного шоссе. Их никогда не заливало, они никуда не проваливались. Они всегда чуть‑чуть возвышались над окружающим ландшафтом. Это действительно было трудно и дорого. Но нет ни одного случая народного гнева, бунта или хотя бы саботажа. Почему? А очень просто. Потому что каждый провинциал знал, что вот там проходит граница, а за границей живут уже не провинциалы, а дикие варвары. И если оттуда полезут грабить, то именно по этой дороге уйдет эстафета и придет стальная римская когорта, и будет порядок. Если мало будет, легион придет! И строили. И я очень хорошо их понимаю. Кстати, в древности только империя была в состоянии содержать почту. И когда имперское время кончилось, надолго исчезла почта, а затем постепенно перестали пользоваться и дорогами. Дороги, конечно, зарастали, но главное было не в этом. Никто не чинил мосты. Ну, и за пару веков они, естественно, развалились. Вот, что мог тогда дать имперский организм. И в действительности больше никто и не мог, а у империй получалось.

Римляне потеряли, растратили то понятие, на котором они полмира завоевали. Это понятие — «дисциплина». Мы, кстати, тоже утратили понятие дисциплина. И это очень грустно. И это, кстати, тоже одно из слов, которое лишилось смысла в советское время. Я много раз задавал этот вопрос. Здесь просто зал большой, и мне неудобно устраивать беглый опросик со сцены. И я многократно убеждался, что очень многие понимают дисциплину как некое чинопочитание, в лучшем случае как послушание. А вот Александр Васильевич Суворов в своей «Науке побеждать» почему‑то через запятую перечисляет воинские доблести: «субординация, послушание, дисциплина». А, кроме того, история, например, — это ведь учебная дисциплина. Или какая‑нибудь начертательная геометрия — это какое‑нибудь «учебное послушание» что‑ли? Понятие дисциплина происходит от латинского глагола «discere», «понимаю». Дисциплинированность, судя по историческим памятникам, есть одно из высших человеческих достоинств. Дисциплинированный человек что‑то делает не потому, что ему приказали, а потому что он знает, почему это надо. Хотя послушание тоже бывает достоинством, мы христиане это понимаем. Например, идут римские легионеры в панцирях, правда кожаных, но все равно им тяжело и жарко. При оружии. Не только меч на поясе, но и два пилума, два копья несет. В шлеме, со щитом. И еще тащит на себе колья для постройки лагеря. А почему? А потому что если каждый раз на ночь не устраивать укрепленный лагерь, то ночью вылезут вон из того леса галлы и всех вырежут. Я это понимаю и потому, как мне это не противно, колья эти тащу. Вот, что такое дисциплина. На этом они побеждали всех. Они не были лучше вооружены, но они были дисциплинированы. Они понимали. Но постепенно римляне портились. Сначала перестали таскать палаточные колья, появился обоз. Потом решили, что тяжелые доспехи можно везти в обозе. Еще легче, как на прогулке. Обувь у них была изумительная, удобная, нога не уставала. Опытный легионер марширует легко. Идешь себе в рубахе. Меч, правда, по бедру хлопает, но это даже удовольствие для чести. А потом доблестный 11-й легион выступил то ли на батавов, то ли на багаудов, вообще оставив доспехи в зимнем лагере. То ли батавы, то ли багауды посмотрели на эту полоумную, голую компанию и всех вырезали. Вот так Рим катился к закату. Но происходило это не потому, что люди просто испортились. Имперский этнос римлян безнадежно старел.

Народы смертны. Люди интуитивно знали это всегда. Ну, где египтяне? Может быть, нынешние арабы — это египтяне? Те самые, у которых были фараоны? И вы все прекрасно понимаете, что эллины времен Софокла и Перикла отличны от современных, хотя и нынешние сами себя называют эллинами. И так же, как нынешних, иностранцы тех называли греками. Народы сменяют друг друга. Народы смертны. Довольно четко это написал наш мыслитель прошлого века Константин Николаевич Леонтьев. И уже детально разработал Гумилев в своих последних работах. Полководца Аэция называли последним римлянином. Но ясное дело, что когда не стало последнего римлянина, не мог существовать и Рим. Так вот империю всегда создает имперский этнос, причем, один. Ведущий народ всегда один. И удается это не всем народам. Я вам привел неудачный ассирийский пример. Поверьте мне, имперские этносы можно сосчитать по пальцам. И, видимо, пальцев обеих рук хватит. Да, безусловно, были персы, были римляне, византийцы, которые тоже себя называли римлянами, ромеями. Превосходным имперским этносом были немцы. Были им и русские, а уж насколько все вышли, не знаю. Я не берусь утверждать, что Российская империя невосстановима. Знаете, когда это было очень модно года три‑четыре назад, я видел молоденькую журналистку, которая «выучила урок» и, радостно сияя от восторга, сообщала в телекамеру: «Все империи распадаются! И вот, наконец, распалась и последняя империя!» И чуть не подпрыгивала от восторга, а говорила‑то она о своей стране и о своем государстве. Мне хотелось ответить. Была бы передо мною телекамера, я бы ей ответил печально: «Милочка моя, в мире все распадается. Даже наша Земля когда‑нибудь распадется. И ты тоже распадешься, к сожалению, довольно скоро, а вот империи, хоть и распадаются, живут долго».

Персидская имперская традиция растянула свою историю с перерывами, с провалами и воскресениями на 26 веков, переходя из рук одного народа в Иране к другому. Византия просуществовала тысячу лет. Империи — долгожительницы. Значит, империя — удачное государство. А что же делает ее удачной? Ну, знать, да еще акведуки с дорогами? Видите ли, в самом начале я обратил ваше внимание на то, что имперскому государству не только присваивают, но и навязывают функцию арбитра, функцию посредника. Это было много раз. И русским царям жаловались одни соседи на других соседей, мол, «белый царь, наведи порядок, ногаи вот грабят, а мы, известное дело, твои друзья».

На первый взгляд может создаться совершенно неверное представление, что империя состоит из одного большого, имперского народа и остальных, малых. И где же им малым с большим народом тягаться! На самом деле практика говорит, что это не так. И в Риме было не так, и у нас не так. На самом деле в империи есть имперский этнос или стержневой народ, несколько средних и известное количество малых. Как вы заметили, я давно рассуждаю на эту тему. И я пришел к выводу, что существует имперский принцип отношения между народами — «малый народ всегда с большим против среднего». Боятся не имперских, боятся средних. Каждый раз, когда распадается империя — рано или поздно империи прекращают свое существование — тут же высвободившиеся из‑под имперской опеки средние начинают всерьез сворачивать в бараний рог малых. И не потому, что они злодеи. Чисто злодейских народов, вероятно, не бывает. А просто потому, что они не имперские, они не пригодны к роли правителей. Они не умеют обращаться с малыми. Когда в 1863 году фактически прекратила свое существование Австрийская империя — формально она даже нашу пережила, но только формально — она превратилась в Австро‑Венгрию, она предоставила значительные права венграм. Что произошло тут же? Тут же ухудшилось положение, прежде всего, многих славян. Почему? Ну, мало того, что они обиделись. Ясное дело, что немцы были первенствующим, имперским народом. К этому все привыкли. А тут было, на что обидеться. Когда вдруг подобные немецким права получают мадьяры, какой же, интересно знать, чех или хорват немедленно не оскорбится? Почему это им, а не нам? А кроме того некоторые славяне просто попали на венгерские территории. И их положение реально ухудшилось. Это я знаю хорошо. Это знает любой, кто хоть один раз побывал в Закарпатье. Если кто‑нибудь там был, то не мог не заметить и не может не помнить, что к нам там относятся хорошо, а к Киеву — плохо, потому что Киев велит закарпатским русинам именоваться «украинцами», а они этого не желают. Немцев там вспоминают в высшей степени добрым словом, а при слове «мадьяр», там такие произносятся поговорки, что лучше от них воздержаться. В большинстве они просто неприличны. Одну процитирую: «Гаже мадьяра никого нема, тильки бис». Переводить на великорусский не надо, всем понятно? Так вот это еще один механизм, который удерживает империи и позволяет им быть необходимыми и для многих народов благодетельными.

Естественно, с каждым распадом империи раздается не только человеческий стон, но и стон целых народов. На гибели Римской империи проиграли не только остатки римского этноса, проиграли сирийцы, проиграли галлы. Тут же пришли новые варвары и стали наводить новый порядок. Так было каждый раз; примеры наберите сами. Многие ли из вас знают все народы нашей страны? Только специалисты этнографы знают. У нас плохое этнографическое образование. Каждый гражданин великой страны должен знать все проживающие в ней народы. Уверен, что никто из вас до 1991 года ничего не слышал о гагаузах. А потом‑то все узнали про гагаузов, потому что они согласны были жить в России, не возражали жить в Советском Союзе, ибо все понимали, что Советский Союз — это и есть Россия. Режим, правда, коммунистический зело противный. Но все же это Россия. Режим может поменяться, а страна — та же самая. Но как только они оказались в Молдавии, они тут же о себе напомнили. Вот доблестное поведение малого народа! С чего началась стрельба в нынешнем Таджикистане? Вы этого не увидите и не услышите с экрана телевизора. Сперва вам чушь пороли, будто там были «местные преступные кланы». Потом выяснилось, что там якобы какой‑то «пережиток коммунистического режима». Теперь говорят о «панисламизме» и «исламских фундаменталистах». А началось все на самом деле с очень простого дела — с Горного Бадахшана. Если вы возьмете советский справочник, там прочтете «Горно‑Бадахшанская автономная область. 95% населения — таджики». В самом деле странно! Если там живут таджики, то зачем им автономная область? А все очень просто. Сначала сделали автономную область, а потом памирцев переписали таджиками. А как только все пошатнулось, тут памирцы таджикам и показали, что они очень даже не таджики и что еще раз их переписать таджиками не получится.

Вопрос, был ли Советский Союз империей, я буду разбирать завтра в конце лекции о православном царстве, потому что я буду говорить о России. И как вы уже поняли по моей интонации, я не считаю Советский Союз империей. Советский Союз был государством довольно противным, но из того не следует, что мы должны отдавать территории нашей страны. Страна‑то была все та же, и земля была все та же. И земля была, вообще‑то говоря, наша, вместе с гагаузами и всеми остальными.

Кроме распада («обскурации» по Гумилеву), гибели, окончания срока жизни имперского, стержневого этноса есть и другие причины для исчезновения империи. Причем это вовсе не отказ малых или даже средних народов жить в империи, а отказ имперского народа от своей роли. Так отказались турки. Причем этот процесс шел долго. Турция была приличной империей. Ну, вообще турки‑османы — большие головорезы, но своих подданных они не обижали, то было не принято. В целом в XV‑XVII веках более или менее турецкие власти подданных, даже христиан устраивали. Конечно, время от времени кому‑нибудь отрезали голову, но это бывало редко. А нормой поведения это не было. И местную знать терпели, и Константинопольский патриарх считался официальным представителем и главой всех христиан империи с правом в любой момент обращаться к султану, если затронули интересы православных. Турецкая империя была, конечно, не Византией, не Россией, но была не самым противным государством. Но что постепенно происходит? Где‑то с конца XVIII века Турция начинает перестраивать всю свою систему и все больше и больше посматривать на Запад. А как вот на Западе? Как «передовой опыт»? И начинает перенимать «передовой опыт». А какой «передовой опыт» тогда на Западе? Это эпоха Просвещения, а затем эпоха Французской революции. Опыт, сами понимаете, «прогрессивный». Появилась идея неделимого национального государства. Правда, Французская республика тут же получила за это по сусалам. И при очень интересных обстоятельствах. В Бретани, на северо‑западе живут бретонцы. Они кельты, сильно офранцуженные, но все же кельты по происхождению, потомки галлов бретонских. Франция их в общем устраивала, и несколько бретонцев были национальными героями Франции. Но себя‑то они считали бретонцами, подданными французского короля, но не французами. А Французская республика, считавшая себя очень прогрессивной, немедленно провозгласила себя единой и неделимой, в которой живут только одни французы и в которой никого больше нет. Так французами оказались бретонцы, которые кельты; гасконцы, которые баски; провансальцы, которые провансальцы. «Ах, мы французы?» — заявили бретонцы и устроили войну в Вандее. И революционная французская армия, которая могла сражаться даже с австрийской армией, даже с русской дерзала, хотя в общем проигрывала, ничего не могла поделать с бретонскими крестьянами. Вот какой опыт начали перенимать турки. Это длилось довольно долго. В течение всего XIX века Турция становится все менее мусульманской страной и все более становится страной, подражающей Западу. Сейчас она просто часть Западного мира. Немножко дикая, но часть. Я был, видел, знаю. До какой степени там никто не ходит в мечеть, вам и не снится. Мы очень набожные, церковные люди, весь народ на фоне того, что происходит там. У нас храмы полны более или менее. Там бедные имамы выводят динамики на улицу, на фасад. Раз в мечети не ходят, так хоть на улице что‑нибудь услышат. Чем больше Турция становилась национальной, тем худшей империей она становилась. Тем хуже становилось жить даже арабам мусульманам, не говоря уже о христианах. Это урок всем, кто любит повторять «никаких империй», «Россия должна быть только национальным государством». Ну, это возможно, мы это можем. Если все будут настаивать, мы сможем. Но вот Турция, например, из империи стала национальным государством. Что это такое в истории XX века? Это два геноцида армян, геноцид ассирийцев, депортация греков с исконных греческих земель, захват большей части Армении (так называемой Великой Армении), оккупация северной части Сирии. А сейчас турки дорезают последний народ, который имел несчастье жить в Турции, дорезают курдов. А Запад благосклонно улыбается и молчит. Это же сербам нельзя защищать свою землю, а туркам резать курдов можно. Прогрессивное человечество это разрешает. Есть такой путь. Но если русские на самом деле откажутся от имперской роли и начнут превращать Россию в национальное государство, то совершенно ясно, чем это кончится. К нам ведь и так выталкивают русское население с сопредельных территорий. И нам тоже есть, кого вытолкнуть. Тем все и кончится. Я этого очень не хочу, мне империи нравятся больше. Но это закономерно и, главное, испытано в истории. Кроме старости, возможен отказ имперского народа от своей роли. Окружающим все равно плохо: как от первого, так и от второго варианта.

Обо всех других аспектах мы будем говорить завтра. Но надо закономерно подвести черту. Мы с вами увидели сегодня, как рождаются империи, что удерживает империи; разобрали, почему так много имперских патриотов самого причудливого этнического и даже религиозного происхождения, и подошли к последнему, к представлению об универсальности империи. У персов этого не было. Иран‑Шахр, Иранское царство, первая удачная империя, этого просто не успела. А вот Рим не очень понятно как — я нигде не вижу механизмов этого — сумел создать идею собственной универсальности. Не случайно его называли «вечным городом». И его ведь не сразу стали так называть, а только после того, как он стал имперской столицей. Империя подразумевалась как нечто единственное. Одна из грубейших ошибок, которая допускается не только в учебниках, но даже в энциклопедиях, есть дата разделения империи на Западную и Восточную. Никогда не было такого разделения, его и быть не могло. Император Феодосий Великий не империю разделил, а административные управления между западным и восточным императором. Это разные понятия.

Ведь монархия не обязательно возглавляется одним монархом. История монархий знает соправительства, соправления — отца и сына или двух братьев. Все равно это монархия. Так вот империя все равно считалась единой, универсальной, мировой, Римской, хотя она не претендовала на новые земли. Не потому мировой, что она хотела овладеть всем миром, а потому что была первенствующим государством всего мира, кстати, всеми признанным. Так вот империя и тогда оставалась и в идеологии единой, но возникло две административные зоны двух императоров. Потом с падением западного Рима эта идея никуда не исчезла, и святой благоверный царь Юстиниан Великий, правивший в VI веке, стремится не завоевать новые территории, а восстановить границы Римской империи. Когда на западе после долгого перерыва избрали императора и римским императором был коронован Карл Великий, король франков, то снова начали говорить: «западный император» и «восточный император», хотя то уже были действительно разные государства. Ту дату очень легко запомнить — 800-й год. И даже отношения у франкской державы с Византией были плохими. Но ничего не могло поделать с собой сознание людей — империя бывает одна, а вот императоров бывает больше, чем один. Более того, даже в совсем поздние эпохи, когда окончательно была утрачена идея универсальности и император в Вене воспринимался как преемник императора западного Рима, а император в Москве или в Санкт‑Петербурге как преемник императора восточного Рима — Константинополя, империя по‑прежнему воспринималась как нечто универсальное.

Вы обращали внимание, изучали когда‑нибудь хотя бы в популярной книжке историю гонений христиан при римлянах. Самой грубой ошибкой было бы предположение, что христиан преследовали плохие римские императоры. Если так, то мы должны признать, что император Марк Ульпий Траян Наилучший был плохим императором, а бандит с замашками убийцы Домициан был хорошим императором, потому что при Домициане гонений как раз не было, а при Траяне все‑таки были. Нет, гонителями христиан были не худшие, а лучшие императоры. Почему? Они исполняли свой долг. Появилась новая универсальность. Ведь церковь всегда сознавала себя вселенской. Это — вероучительный момент, мы веруем в это, это в символе веры. Потому появилась новая универсальность. И разгильдяй мог не обращать внимания на этих христиан, а император, исполнявший свой долг, боролся с посягательством на универсальность Рима. Разрешиться эта проблема могла одним единственным способом — император должен был стать христианином. Тогда две универсальности друг друга находили и могли друг друга поддерживать, что и сделал равноапостольный Константин Великий. Причем идея универсальности империи не пропала. Она остается в средневековье, она живет дальше. Между прочим, университет, сам термин «университет» есть причудливое средневековое отражение римской идеи. Универсальность империи отражается в универсальности знания. То, что еще до университетов, в X‑XI веках полноценным юристом в западной Европе считался только тот, у кого был диплом императорской школы. Он мог не служить императору, но универсальность империи гарантировала универсальность права, универсальность юриспруденции. Даже папизм римских пап есть отражение римской идеи и римской универсальности, несколько исказивший настоящую подлинную церковность. Не честолюбие римских пап заставило их посягать на светскую власть. Ничего подобного! Никакое честолюбие и несколько честолюбцев этого сделать не могут. Это сделать их заставило народное сознание: на западе не оказалось императора, и народная востребованность императора переносила императорские функции на римского епископа. Когда это длится несколько веков, то, в конце концов, сложится. Так что идея универсальности империи есть один из ее атрибутов, хотя и не первоначальный, но очень интересный. И именно в этом качестве империя вступает в симфонию со вселенской православной церковью, именно в этом качестве церковь может создать из империи православное царство, что с успехом и было сделано не один раз. Но об этом мы будем с вами говорить уже на следующем занятии. Благодарю вас! Если у вас есть вопросы, возражения, прошу! Лучше запиской, но я их не вижу, потому давайте с места.

Вопросы и ответы

Пока вы собираетесь, я вам покажу журнал «Новая Россия». Это бывший журнал «Советский Союз». Он остался цветным и очень красивым, но стал ежеквартальным при той же толщине. Я хотел бы вам его рекомендовать как один из самых, безусловно, русских и очень интересных журналов. Я в нем печатаюсь практически в каждом номере, в том числе напечатал в нем свою статью «Империи в мировой истории» в 1995 году. На журнал «Новая Россия» я обратил ваше внимание, потому что не бог весть каких миллионов он стоит. И попробовать подписаться на полгода и посмотреть за эти два номера, будете ли вы читать его дальше, того стоит. Он сейчас в редакции стоит всего десять тысяч. Такие журналы в ларьках стоят тысяч по двадцать.

Вот этот сборник называется «Неизбежность империи». Это не мое название, это название составителя, издательства «Интеллект». Посвящен различным аспектам имперской проблематики. Здесь известнейший философ, к сожалению, скончавшийся в этом году Арсений Гулыга, историки, социологи, юрист, есть и политики. Вопрос империи здесь рассматривается как вполне современный и ныне живой. Мои «Империи в мировой истории» здесь в самой полной редакции. Этот сборник мне удастся переслать сюда, чтобы он попал в местную книжную торговлю. Постараюсь в течение месяца это обеспечить. Так что ждите появление его в Екатеринбурге.

Вижу, вижу. Сейчас подойду, мне же нетрудно к вам подойти.

Вопрос: Кратко перечислите, пожалуйста, основные признаки империи.

Ответ: Вчера я уже перечислял. Потому отвечу максимально кратко, самым кратким из возможных способов. От унитарного государства империю отличают провинции, сохраняющие неповторимый культурный облик, самостоятельные земли, иногда с самоуправлением, иногда даже с некоторыми своими законами, хотя и подчиненными имперским. От федерации империю, безусловно, отличает наличие имперского народа, стержневого этноса.

Вопрос: Ваше мнение о книге Шмемана «Исторический путь Православия»?

Ответ: Я не люблю эту книгу. Я отношусь с глубочайшим почтением к памяти и наследию покойного отца Александра, но это самая неудачная его книга. Вероятно, потому ее так старательно издают у нас. Это его юношеский опыт, который убедительно критиковал его профессор, историк Антон Владимирович Карташев. Мы еще будем говорить о Карташеве завтра. Книга сделана нахрапом, очень либерально. В зрелой жизни, когда он возглавлял семинарию, он уже не был таким либералом. Так что, повторяю, это был очень достойный батюшка и выдающийся богослов, а ранняя книга его плохая.

Вопрос: Завал турецкими товарами — это новое порабощение?

Ответ: А вы как думали? Я в прошлом году плыл в Святую землю, и наше судно принимало топливо на рейде Стамбула. Как вы думаете, почему? А потому что русская нефть в Стамбуле дешевле, чем в Новороссийске. Я подозреваю, что за такие вещи вешают, но это мое частное мнение.

Вопрос: Был ли империей Древний Египет?

Ответ: Конечно, нет. Он имел свою внутреннюю структуру. Он состоял из номов, областей, которые как четки были нанизаны на Нил. Но это особенности цивилизации долины Нила. Империей он не был никогда. Он не включал в себя другие народы. Были подвластные территории, но имперской политики в Нубии Египет не проводил. В основном он вывозил оттуда необходимые предметы. Древний Египет — одно из самых традиционных обществ в мировой истории. О Египте очень много великолепной литературы на русском языке. Так что есть, что читать даже в сельской библиотеке. Много выходило хороших книг и наших, и переводных. У нас всегда была великолепная египтология. Он так сложился, сначала в эти номы (области), потом им удалось сложиться в два государства — Нижний Египет и Верхний Египет. И традиция государства была настолько сильна, что когда оно рассыпалось, то сперва разделялось на Верхний и Нижний Египты, а затем уже на номы. Потом снова собиралось. Нижний Египет сложился вокруг дельты. Дельта — большая часть Нижнего Египта. Она другая. Сказочная лента Нила с оазисами по берегам, дальше от которых лежит пустыня, сменяется увлажненной, сельскохозяйственной дельтой.

Вопрос: В чем причина долгожительности Египта?

Ответ: Два народа сменились. Те египтяне, которые жили в Древнем царстве, сменились египтянами Нового царства. Даже религия претерпела определенные изменения. Кроме того, Египет довольно трудно завоевывать. В него можно проникать только со стороны Нубии или через дельту, через пустыню не очень помаршируешь. Но когда Египет ослабевал, нашествия туда бывали и не одно. И стал он, в конце концов, эллинистическим государством, а затем римской провинцией. Но он довольно таки изолирован. Это одна из самых изолированных великих культур.

Вопрос: Возможна ли империя в современных условиях?

Ответ: Вообще‑то я с этого начал. Думаю, что восстановление империи в России было бы принято с большим удовольствием большинством народов Советского Союза, ведь малых народов гораздо больше, чем средних. Нельзя создать империю только силой, но нельзя создать империю и только великодушием. Сила должна быть великодушной, слабость империй не создает.

Вопрос: Римскую республику можно считать империей? Может быть, империя с республиканской формой правления есть аномалия?

Ответ: Браво! Великолепный вопрос! Явно, либо гуманитарий задал, либо человек, много читавший по античной истории. Конечно, Римскую республику до цезарей, точнее Римскую республику от гибели Карфагена в Третьей Пунической войне в 146 году до н.э. и до соответственно Августа, следует считать империей.

Вопрос: Насколько империя нуждается в монархии?

Ответ: Нуждается, потому что из трех форм власти — монархии, аристократии и демократии — монархия наилучшим образом работает на единство. Царь — символ единства и нации, и государства, и империи. И даже некий дополнительный символ единства церкви, потому что царь есть первый мирянин в церкви. В составных схемах — ведь монархия часто бывает не в чистом виде, монархия бывает с аристократией или демократией — монархия все равно выполняет эту функцию. Даже если она ограничена и есть демократический элемент власти. Потому я бы на этот вопрос ответил так. Рим сложился в империю, это не аномалия, и именно потому потребовалась монархия. Но сначала Рим стал империей, а потом потребовалась монархия. Благодарю за оказанное мне внимание и честь вам читать.

Часть 2

Добрый вечер, дорогие друзья! Мы сегодня продолжаем разработку вчерашней темы, продолжаем говорить об империи. И я даже сейчас вижу своим неидеальным зрением знакомые лица, но наверняка кто‑нибудь в зале вчера не был. Потому хочу напомнить некий итог. Вчера было представлено описание империи как особого типа государства, которое отличается от унитарного государства наличием провинций, то есть земель, сохраняющих свой культурный облик, в той или иной степени элементы самоуправления или, по крайней мере, свою провинциальную элиту, иногда даже частично свое особое законодательство. От федерации же империя отличается тем, что во главе ее всегда стоит имперский народ, стержневой, имперский этнос. Многие государства обладали чертами империй. Но в качестве полностью соответствующих типу могли быть предложены не многие. Британская империя в некотором смысле — самозванка, это просто колониальное государство. И ее отношения с колониями не такие, как отношения провинций с имперской столицей. Из колониальных держав именно Великобритания претендовала на титул империи. А она ничем не отличалась от, скажем, Нидерландов, имевших колонии, Франции, имевшей колонии, или Португалии. Колониальные державы обладали некоторыми чертами империи, но в собственном смысле слова империями не были. Не вполне разработал себя в типе империи Китай, хотя неоднократно приближался в своей истории к типу империи. Не вполне империей была Германская империя 1870‑го года, которая недолго просуществовала, всего лишь 48 лет, потому что в общем она была почти исключительно населена немцами, хотя и состояла из имперских территорий: королевств, герцогств, вольных городов. Собственно империями были Иран, Рим, Византия, Священная Римская империя германской нации (Австрийская империя), Россия и часть своей истории Турция. А чертами империи обладали многие государства. Например, Арабский Халифат до расцвета. Да и сейчас некоторые государства, совсем не империи, какими‑то чертами империи обладают как, например, Соединенные Штаты Америки, хотя они‑то как раз в ужасе восприняли бы это. Они империи не любят. Некоторыми внешними чертами империи обладал Советский Союз, но сегодня в конце лекции я буду особо разбирать и обосновывать, почему СССР — не империя, хотя и занимал чужую территорию — территорию Российской империи.

Вчера мы закончили наш разговор на том, что Римская империя как универсальное образование, как единственное государство, первенствующее государство столкнулась с другой универсальностью — со вселенской церковью. И борьба империи с церковью закончилась победой церкви, крещением императора Константина Великого, но отнюдь не концом империи. Империя приобрела другие черты. Мы в русской литературе обычно говорим «православное царство», хотя могли бы говорить и «православная империя», так как царь и значит император. Что же это повлекло за собой? Конец Рима, затем Византия — Второй Рим, затем Россия — Третий Рим. Сразу скажу вам, что все черты империи они сохранили, но приобрели и новые, которых раньше не было и быть не могло. Империя, существование империи, существование православного царства оправдано уже в Новом Завете. Уже апостол Павел именует римского императора «удерживающим», подразумевая «удерживающим мировое зло». Причем, вероятно, не очень понимая, почему, потому что апостол говорил еще о языческом Риме, а совсем не о христианском государстве. И, тем не менее, ему дано было знать, что это так. И когда сама империя в лице императора Константина Великого повернулась лицом к церкви, приняла крест как знамя, церковь неожиданно оказалась к этому готова. Знамя святого Константина, с которым он победил Максенция, было с крестом по видению, которое было Константину во сне. Это знамя креста называлось «лабарум» и на века осталось знаменем христианского воинства, знаменем православного царства. Лабарум есть эмблема византийских боевых знамен. Так вот, эту готовность церкви можно рассматривать как нечто вполне чудесное. Действительно, было нечто причудливое в том, что государственные почтовые колесницы несутся по великолепным римским дорогам не для того, чтобы отвезти приказы об аресте христиан или, по крайней мере, священнослужителей, а для того, чтобы пригласить и доставить епископов на вселенский собор. Первый вселенский собор проходил в Никее в 325 году, как мы бы теперь сказали, «при поддержке и обеспечении государства». И христиане ничуть этому не смутились. Скорее, империя немного удивлялась, хотя проявляла готовность и рвение. Церковь не удивлялась. Она не имела этому описания, определения. Не были разработаны принципы христианской государственности. И, несмотря на это, церковь оказалась готова. То, что было вскользь высказано апостолом Павлом, впоследствии будет на рубеже IV‑V веков разработано в истолкованиях посланий апостола святителем Иоанном Златоустом. Истолкования изданы, и все мы теперь можем их читать. У нас ведь не было святоотеческой литературы десятилетиями. А теперь это совсем не сложно. Златоуста почти всего уже издали. Затем окончательные формулировки были сделаны уже в VI веке при следующем святом римском императоре Юстиниане Великом, при котором, кстати, были восстановлены в основном границы Римской империи, Римской христианской империи, при котором был возведен величайший христианский храм — Святая София в Константинополе. Почти тысячу лет величайший храм по размерам, но навсегда величайший по своим художественным достоинствам и по своему богословскому смыслу. Я читаю лекцию немного на другую тему, как у нас говорят, всухую, без иллюстраций, без картинок, но вы легко найдете изображение Софии, ее интерьера. Знаете, это ведь тоже неслучайно. Этот величайший собор был построен как раз тогда, когда про отношения церкви с христианским государством все стало предельно ясно и четко. Мне многие рассказывали про Софию. Это были разные люди — знатоки архитектуры и совсем не знатоки, христиане и не христиане. Все говорили, что это, вероятно, величайший христианский храм и вообще самый поразительный интерьер, когда‑либо созданный человеком. Я доверял этому суждению. Год назад я впервые ее увидел. Это правда. В Константинополе, даже если он называется «Стамбулом», побывать стоит хотя бы полчаса, чтобы побывать в Софии. Даже сейчас, после того как в Софии девятьсот лет была мечеть, а сейчас музей, все равно стоит.

Но вернемся к Юстиниану. Для того чтобы представить себе взаимоотношение церкви и православного государя, необходимо обратиться к тому, а какова же вообще была власть последних римских императоров, христианских римских императоров и затем императоров, которых мы называем «византийскими». Я буду говорить «византийский». Это неверно, но мы слишком все привыкли. Вообще‑то государства «Византия» никогда не существовало. Жители этой империи, нового Рима со столицей в Константинополе называли себя римлянами, правда, по‑гречески «ромеями», ибо основным языком стал греческий, а не латинский. И император по‑гречески назывался «василевсом ромеев». А термин «Византия» был придуман итальянцами в эпоху Возрождения, но уж так прилип к литературе даже научной, что мы говорим «Византия», «Византийская империя». Но все‑таки помнить об этом стоит. Итак, небезынтересно для нас, особенно учитывая, что я буду читать лекцию еще и завтра и говорить о наших политических традициях в дополнение к сказанному сегодня, каковы же были политические традиции первого христианского царства? Представление об этом из нашей литературы почерпнуть трудно. На самом деле можно, но это специальное исследование, потому что большей частью мы находим только одно. Мы видим, что римский император был принцепсом, то есть формально первенствующим в сенате. Сохранялись многие республиканские традиции. Почти неограниченная власть императора гарантировалась соединением в одних руках нескольких республиканских римских должностей. Император был консулом, народным трибуном, цензором и предводителем войска. На объединении этого складывались его исключительные полномочия. Формально это даже была не совсем монархия. К IV веку власть императора сначала ослабла, затем усилилась при последнем языческом императоре Диоклетиане, большом гонителе христиан. Это называется в любом учебнике «переходом от принципата к доминату». Доминат — от латинского dominus (господин). Прикрываться республиканскими титулами перестали. Император Диоклетиан стал господином римлян, неограниченным правителем. Очень часто в учебной литературе эволюция дальше не рассматривается и создается впечатление, что и византийский император, христианский император был таким же доминусом. В этом есть некое внутреннее противоречие. Ведь в полном смысле этого слова у христианина есть только один доминус — господь Бог на небесах. Власть христианского царя мыслилась неограниченной, определялась как неограниченная, но в действительности была очень ограниченной. Позднеримский, а затем византийский император в законе именовался «автократором», «самовластцем», почти самодержцем, что весьма близкое понятие. Он считался источником закона. Что же ограничивало самовластие императора? Во‑первых, император был христианином. Значит, он как христианин согласовывался со своей христианской совестью. И в этом как христианину ему пособлял его духовник. В общем это довольно серьезно. Конечно, плохой христианин не слушается ни своего духовника, ни своей совести. Но все‑таки это не так часто бывает. И на этом не все заканчивается. Император считался человеком церковным и мыслился первым мирянином империи. Он обладал особыми правами и привилегиями священнослужения. Так, император причащался в алтаре. Вводили его туда царскими вратами. И причащали из чаши у престола. Для того чтобы это можно было совершить, его посвящали в церковный чин иподиакона, то есть поддиакона. Тем самым ему лишний раз напоминали, что, конечно, он входит через царские врата, чего не может мирянин, но в алтаре он ниже любого священника и диакона тоже, ибо он только иподиакон. Напоминали ему даже в тот момент, когда он просто входил в Софию. Те, кто был в Константинополе, вспомнят, что сохранился портал, через который в каждое воскресенье или великий праздник василевс, император входил в собор. Над порталом есть мозаика, которую каждый раз он видел: Христос на троне и перед ним коленопреклоненный император. Не лишнее напоминание о том, кто есть подлинный царь. Но была еще и основательная богословская и церковноканоническая теоретическая разработка. Взаимоотношения церкви и православного государства мыслилось в категории симфонии, созвучия церкви и государства. Что это означает? Это означает обязательство для них поддерживать друг друга, для церкви — поддерживать империю, для империи — защищать церковь. И обязательство для каждого не вмешиваться в сферу другого. В сферу Божию для кесаря, и в сферу кесаря для иерархии. Это хорошо иллюстрировалось и сейчас иллюстрируется концепцией двух мечей, двух символических, конечно, мечей — меча духовной и меча светской власти. Вот как выглядит концепция двух мечей в православном истолковании. Оба меча — и духовная, и светская власть — принадлежат церкви, ибо глава церкви — Христос, и церковь продолжается за границами материального мира. Ей принадлежат и умершие христиане. Церковь вручает меч светской власти христианскому государю и не вмешивается в дела его правления, но имеет право нравственного суждения по любому решению властей, в том числе и нравственного осуждения.

Потом концепцию двух мечей толковали по‑разному. Католики стаскивали ее в сторону светской власти римского папы, то есть оба меча были в руках церкви, папы. Следовательно, только тот был христианским правителем, кто признавал себя вассалом папы. Из‑за этого была долгая вражда и тяжба между западными императорами Священной Римской империи германской нации в X‑XII веках, о чем я уже говорил, и папами, папским престолом. В эпоху реформации протестанты начали стаскивать оба меча в противоположную сторону, напоминать о том, что в Писании христиане названы царственным священством. Следовательно, оба меча принадлежат самому христианскому народу, но так было на бумаге, а в действительности это означало у протестантов подчинение церковной сферы государству. Потому, кстати, в Германии XVI века появился чудовищный принцип «cujus regio, ejus religio» — «чья власть, того и вера». Это означало, что если сегодня, например, владетельный князь протестант, то и его подданные обязаны быть протестантами, а если завтра он вернется в католичество, то и все подданные обязаны перейти за ним в католичество. Надо сказать, что нас русских все время упрекают в том, что мы «покорные рабы», а с нами на такой трюк не осмелился даже Петр Первый, боялся все‑таки, уважал свой народ, хотя нравился ему протестантизм.

Если вас заинтересует подробная разработка православных взглядов на взаимоотношения церкви и государства, я весьма рекомендую вам книгу, которая уже издана в нашей стране несколько лет назад, — Антон Владимирович Карташев «Воссоздание Святой Руси». Это наш крупный историк церкви, не по своей воле большую часть жизни работавший в Париже. Это его предсмертная работа, очень точная, небольшая. Все понятно. Там, конечно, все гораздо подробнее, чем у меня сегодня. Карташева вообще читать интересно. Если не ошибаюсь, она была издана у нас в 1991 году.

Таким образом, отношения православной церкви и православного государства строились на основе симфонии. Как это ограничивало власть царя? То есть позднеримского, а затем византийского императора, а затем, кстати сказать, и русского царя. Иногда неверно толкуют идею симфонии в том смысле, что это идея императорской власти и власти патриарха. Ну, вот уж где нету монархического принципа, так это в церковной иерархии, хотя иногда простонародное сознание его туда привносит. Патриарх для православного — не римский папа. Патриарх есть лишь первый и самый уважаемый среди равных ему епископов. А в своей епархии — так и просто епископ. Если хотите, это председатель в соборе епископов, не более того. Более уже попахивает папизмом. На самом деле реальное ограничение церковью императорской власти заключалось в том, что в случае критическом, в случае нарушения царством своих обязанностей, царю противостоял не патриарх, а собор епископов. Любой царь всегда будет в реальной жизни сильнее патриарха. Думаю, этого даже не надо доказывать. Это понятно. Но если государь может возобладать над одним патриархом в критической ситуации, то он не может возобладать над собором из нескольких сот епископов. Ни один из них не мог и помыслить, например, всех их сменить или сослать, понимая, что при подобной попытке он просто перестанет быть царем и лишится царства. А соборы там были представительными. В IX веке собор поддержал и подтвердил полномочия святителя Фотия Константинопольского составом из 383 епископов. Империя собирала многолюдные соборы. Раз мы говорим о христианском воззрении на царскую власть и о Византийской империи, то давайте посмотрим и на другие ограничения, которые реально действовали там. Царская власть была ограничена законом. На этом воспитывали. Мы, к сожалению, так не воспитываем своих детей, хотя формально вроде бы у нас демократическое государство и мы с вами в представительской системе являемся источником законов. А если кто‑нибудь или сам глава государства нарушает закон, то мы абсолютно конституционно имеем право схватить его за ухо и вытащить из его резиденции. Источником закона для византийцев был император. Но все твердо знали, что закон для него писан до тех пор, пока не издан новый закон, опровергающий прежний. Так людей воспитывали. Это было правовое общество. Вообще Византия была удивительно правовым государством, а византийское общество — на редкость правовым обществом. Мы этого недооцениваем. Нам опять‑таки немножечко пресса мозги запудрила. Я знаю, как преподаватель, что школьники и студенты всерьез подозревают, что правовое общество и есть демократическое общество. Ну что вы! И демократические, и монархические общества могут быть правовыми, а могут быть и неправовыми. Кстати, убийственный пример демократического общества, но абсолютно неправового дает нам германский нацизм.

Византийское общество было настолько проникнуто идеей законности, что даже идеальным византийцем посчитали судью. На рубеже XI‑XII веков в Константинополе одним из 12‑ти апелляционных судей был Евстафий по прозванию «ромей» («римлянин»). Кстати, апелляционный суд, суд высшей инстанции есть византийское изобретение. И все, в том числе и Запад, заимствовали оттуда. Остались книги его судебных решений. Их сохранилось много, потому что на этих книгах, на этих образцовых решениях учили юристов. И что мы видим? Мы видим, как Евстафий указывает патриарху на незнание закона, как Евстафий указывает василевсу (императору) на незнание закона. И на конюшню его драть не отослали, и судейского места он не лишился. А все вежливо выслушали авторитетное суждение правоведа. Но что еще интереснее, Византия просуществовала тысячу лет, в империи были великие императоры и великие государственные деятели, выдающиеся полководцы, были герои. Нам надо изучать византийскую историю. Было изумительное искусство. Богословие, для нас основное, все вытекает оттуда, из греческого. Но типичным византийцем народное мнение посчитало не царя, не епископа, не прославленного монаха, не полководца и не героя воина, а судью, ведь он же был Евстафий по прозвищу «Ромей», то есть «Византиец», стопроцентный византиец. Это было правовое общество.

Дальше надо учесть, что определенное влияние, ограничивающее не теоретически, но практически волю императора имел «синклит» — преемник римского сената, собрание высших сановников империи. Любой в этом зале, кто хорошо знает историю, может заметить, что ведь синклитиков назначал император. Вчера я уже убедился к своему глубокому удовлетворению, что в этом зале много знающих историю. Это так, синклитики входили в синклит не от рождения и не по наследству. Но ведь, во‑первых, император назначал их пожизненно, а во‑вторых, как было доказано исследователем Александром Кажданом, из одного и того же круга аристократических фамилий. То есть, и аристократия (власть знатнейших) в Византии тоже была. А теперь сравните сразу с положением русского боярина XV‑XVII веков. В нашем царстве ведь боярина тоже не избирали. И он не становился боярином по наследству, как в английской палате лордов. Нет, боярством жаловал государь. Однако тоже пожизненно. И судить боярина, чего даже в Византии не было, русский царь мог только после вынесения боярского приговора. То есть сначала боярская дума должна была признать виновным себе подобного наподобие суда присяжных, и только после того следовал царский суд. А кроме того, бояре тоже были из одного и того же круга знатных фамилий. То есть, если какой‑нибудь князь Одоевский был очень неудобен государю, то он не возвел бы его в бояре. Разумеется, на это царь был властен. Но не властен вместо князя Одоевского ввести в боярство Хрюшкина. Так же и в Византии. Мы здесь наследники византийской традиции. Как видите, и аристократия не противоречит монархическому принципу.

Царь византийский, константинопольский василевс в какой‑то степени должен был также считаться с мнением войска. Войско провозглашало его царем. И был римский обычай, отраженный, кстати, в богослужебном тексте. Это вторая часть Херувимской песни «Яко за царя все подымем». Только там это иносказание, образ поднятия спасителя господа Иисуса Христа ангельскими воинствами. А в основе этого образа лежит римский обычай, в знак избрания императора ставить его на щит, щит на скрещенные копья и поднимать над головами войска.

Ну и, наконец, василевс ромеев был ограничен, представьте себе, демократически. Но не демократией всей империи, а демократией Константинополя — единственного сверхгорода средневековья, огромной своей столицы. Некогда античный мир увлекался театром, начиная с римских времен, амфитеатром, где были бои гладиаторов, и ипподромом. Амфитеатр отпал, когда мир стал христианским. Христиане не могли же смотреть бои гладиаторов. Театр остался, но христиане относились к нему с подозрением, как к чему‑то неблагочестивому. Ну, кувыркаются, непристойности показывают. Люди‑то были строже, чем мы с вами. У нас вон на улице непристойности, и мы терпим, как будто это не у нас. Театр был, но все‑таки это было такое неофициальное зрелище. А вот ипподром остался в полной мере. Это было настолько общепринятое развлечение, что ипподром примыкал к территории Большого Императорского дворца и Софийского собора. Самого ипподрома уже нет, но его территория видна. И на ипподроме император встречался с народом. Конечно, он и в храме встречался с народом. Православные цари как греческие, так и русские от народа не прятались, в бронированных колесницах не ездили, переодетыми охранниками себя не окружали. Храм есть место все же благочестия, а не политических споров. Иное дело — ипподром. Общественное мнение Константинополя было представлено четырьмя партиями. Тогда их называли «димами», то есть народными объединениями. А их предводителями были «димархи». Партий было четыре, со своими цветами. И под этими цветами выступали колесницы в заездах. Лентами соответствующего цвета украшали возницы, одежду возничих и лошадей. Четыре цвета: зеленый, голубой, розовый и белый, соответственно партий «прасинов», «венетов», «русиев» и «левков». И после окончания заезда ложи димархов через рупоры обращались к ложе императора, а ложа императора отвечала. Я не знаю, описаний нет. Но, наверное, не сам василевс отвечал в рупор, а кто‑то из его чиновников. Так выслушивался ответ василевса на вопрос. А вопросы бывали очень едкими. Когда император Анастасий уклонялся от ответа на вопрос о нововведенном и очень всех доставшем налоге «хрисаргир», весь ипподром начал топать ногами и скандировать: «Долой хрисаргир!». И что характерно, Анастасий предпочел лучше отменить налог, чем связываться с собственной столицей. Конечно, это бывало редко. И вообще я думаю, что они в основном все искренне и глубоко любили своего царя и были ему верны. Одно другому не противоречит. Собственно истинная любовь к правителю и бывает у свободных граждан. У подневольных она всегда немножко лицемерна. Вот такая интересная картина вырисовывается в облике Византийской империи, в облике православного царства, которым Рим становится уже в первой половине IV века при Константине.

Потом после 476 года, после разрушения Рима христианская царская власть остается только в Константинополе. Ведь четкой границы между историей Рима и историей Византии нет! Четко провести ее невозможно. Я говорю вообще о том христианском царстве. Как это проявлялось в политике того государства? Примеров тому довольно много, но если мы посмотрим на внутреннюю политику, то заметим, что довольно быстро христианская Византия избавляется от рабства. А как избавляется? Ну, сначала рабов стало неприличным убивать. В языческом Риме ситуация привычная, но христианину ведь убивать не прилично. Тем самым раб стал уже не вполне рабом. Но затем их становится меньше, меньше и постепенно рабство сходит на нет. Есть замечательный английский христианин и христианский апологет нашего века Гилберт Честертон, который нам наиболее известен по его нравоучительным детективам, но который писал много и христианских трактатов, достойных для чтения русским человеком. Почитайте его «Вечный человек». В 1991 году тиражи были еще большие, в библиотеке найдете. Так вот ему однажды один критик христианства сказал, что христианство воспитывает боязнь Бога и потому воспитывает людей рабами. На то Честертон ему ответил: «Вы бы лучше сказали, что христианство воспитывает боязнь Бога и потому освободило рабов, поскольку рабовладельцы из богобоязни отпускали рабов на свободу». Это только некоторое следствие воздействия христианства на общество, которое происходило постепенно. Одномоментно законы никто не отменял, ибо к законам относились трепетно. Римское право было кодифицировано Юстинианом в VI веке. А мы теперь по Юстиниану его и изучаем.

Все века своего существования христианская Византия считала своим долгом защищать христиан везде, где могла, где хватало сил дотянуться влиянием или военной силой, или деньгами, когда не хватало силы. И на Востоке в мусульманском мире, и на Западе у варваров, в Закавказье, на Кавказе. Могу привести один чрезвычайно интересный пример начала X века. Вы помните, что на средней и нижней Волге на территории нашей страны была тогда Хазария, Хазарский каганат. Хазария совершила некий религиозный переворот. Вся хазарская верхушка приняла иудаизм. С этого момента Хазарский каганат вплоть до разрушения его войсками киевского князя Святослава Игоревича был весьма враждебен христианам. Нам не до такой степени, потому что мы еще не были христианами, хотя на Руси и тогда уже было много христиан. На Руси еще были языческие княжества. А христианами были аланы, то есть прямые предки осетин на Северном Кавказе, в сфере влияния Хазарии. Хазары надавили военной силой с предельной жесткостью на алан, загоняя их в иудаизм. Константинополю было до Хазарии не дотянуться. Но до единоверцев хазар евреев он дотянуться мог на собственной территории. И прижали их так, что те взвыли и хазары оставили алан в покое. Даже и так, при невозможности дотянуться вооруженной рукой империя защищала христиан.

Вот, что мы перенимали, у кого мы учились. Вот, у кого мы брали азы государственного правления, азы правового общества, правовой системы. Потому и Русь еще домонгольская, населенная еще славянами становилась достаточно правовой страной. Надо сказать, что наше первое законодательство — «Правда Русская» Ярослава Мудрого никакого римского (византийского) влияния не испытала. Вы можете посмотреть у Ключевского в 1‑ом томе его курса, в лекциях 13‑ой и 14‑ой. Там было записано обычное право славян. Наши стариннейшие обычаи были введены в текст закона. Но ведь мы же и просто переводили многие законы, в основном церковные. Они составили другую не менее важную и обширную книгу — «Мерило Праведное»: митрополичьи уставы, брачное право и др. Между прочим, мы перевели и «Закон Градский». Он тоже у нас византийского происхождения. Он подходил специфике наших городов. Например, там действовало правило, ставшее общим для нас, — «Правило прозора». То есть, если вы со своей усадьбы имеете некий ценный, красивый вид, а сосед вам его застроил, невзирая на ваши просьбы, вы имеете право через суд снести его постройку. В этой норме наши предки жили веками! А мы этого не изучаем, мы этого не преподаем в школе, а потому не можем требовать от наших архитекторов. А зря не можем. Выйдите на улицу, посмотрите на свой город.

Если теперь перейти к русскому материалу, то надо сказать, что славяне домонгольской Руси были совершенно неимперским народом, даже не очень и государственным. Одними из предков славян были, несомненно, кельты. Кельты так и не смогли ни одного государства всерьез построить. У них было много достоинств: они были доблестными воинами. Из кельтской среды происходят основы рыцарства. «Сказания о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола» — сказания кельтские. Они создали великолепную культуру. Они были интереснейшим народом по своему очень уважительному, тоже рыцарскому отношению к женщинам. Но, несмотря на всю свою доблесть и тонкую культуру, были завоеваны Римом, потому что государственной власти всерьез не терпели. Славяне были менее антигосударственными, чем кельты. Но, во всяком случае, ни малейшего стремления к созданию единого государства не проявляли. Должен вам сказать, что нарисованная в школьном атласе государство единая «Киевская Русь» есть миф, придуманный за письменными столами историков прошлого, XX‑го века. Оно никогда не существовало. Государством Древней Руси было любое княжество. Да, было Киевское княжество, а, следовательно, Киевское государство, а через Днепр, на другой стороне было государство Черниговское, вполне суверенное. Правда, они образовывали конфедерацию, которая и называлась Русская земля, и был первенствующий среди князей великий князь Киевский, потом Владимирский, но даже федерацией назвать это нельзя, поскольку мышление наших предков не признавало того, что может быть князь над князем. Каждый князь — государь, и каждое княжество — государство. Надо сказать, что пока Русь была велика, сильна и необычайно богата, нам и того хватало. В XI‑XII веках мы были так богаты, так сильны, что никто и носа совать не смел. Это, кстати, отражено позднее, когда мы уже лишились силы, когда здесь уже была Орда, когда были псы‑рыцари, в знаменитом «Слове о погибели Русской земли», где описано, «что половцы малых детей именем Мономаха пугали, и то, что литовцы из болот своих не показывались, а венгры укрепляли каменные стены городов своих, а немцы радовались, что далеко живут, за синим морем».

Но, конечно, не только культура, а даже цивилизация домонгольской Руси была выше, чем в любой стране Запада. Это и не удивительно. Они, западные народы были тогда довольно молодыми, а мы были уже преклонных лет. У нас была огромная история за спиной. Так что и нам теперь не великий позор иметь цивилизацию несколько ниже, чем на Западе. Они теперь уж совсем дряхлые, а мы еще ничего, мы средних лет. У нас есть будущее, мы успеем. Учиться, правда, надо доброму.

Так вот, тогда, конечно, у нас не было своего Константинополя, достигавшего миллиона населения по некоторым предположениям, безусловно, значительно более полумиллиона. Но у нас был Киев стотысячный на максимальном расцвете в конце XI века. У нас был целый ряд городов по 30‑40 тысяч населения: Чернигов, Смоленск, несомненно, второй после Киева, Новгород и т.д. Все это серьезные города. А всего городов сейчас насчитывают около 400 в домонгольской Руси. Не случайно скандинавы называли нас «Гардарики» — страна городов. А что было на Западе, я могу вам сказать. Когда в конце XII века начинали строить Собор Парижской Богоматери, они же тоже были разумные люди, они предполагали такой размер, чтобы в нем в принципе уместились все парижане. Десять тысяч в него входит. Правда, когда достроили, уже не умещались. Но его долго строили. Пятую часть населения домонгольской Руси составляли горожане. У нас нескоро повторилась такая статистика. Причем городское население было, по‑видимому, поголовно грамотным. А на Западе в XI веке грамотность была почти монополией духовенства. Наверное, вы все помните, что княжна Анна Ярославна, дочь Ярослава Мудрого, стала королевой Франции. Анна грамотной была, а вот ее муж король Генрих был неграмотным. А вот с государственностью было туго. И без того Русь была сильна и обильна. А все‑таки одна черта вела к будущему характеру имперского народа, уже у наших предков, у славян. Славяне Древней Руси умели быть и грозными, но умели быть и великодушными, умели быть удивительно терпимыми. И вот смотрите, сколько разных кочевников и полукочевников мы видим за нашу историю до Орды. Немало. Ну, древнейшие периоды брать не будем, гуннов оставим в покое, мы так глубоко не забираемся, хотя и тогда были славяне. Только по летописи мы имеем хазар, печенегов, торков, берендеев, черных клобуков, половцев, наконец. А что получается? С тем, с кем примирение было невозможным и противостояние было жестким, поступали жестко. Хазары были рассеяны. Хазария просто прекратила существование. А с остальными, в том числе и с половцами, самыми сильными из них, научались уживаться. Более того, сначала торки уже в XI веке, затем половцы в XII веке все в большем числе становятся христианами и, оставаясь кочевым народом, входят в культурную орбиту оседлого. Вот это — огромная редкость. Умение включить кочевников и полукочевников во влияние оседлой культуры есть редчайшее достоинство, и Руси оно принадлежит в полной мере. И вот это есть та часть характера, которая, несомненно, пригодилась позднее, когда нам довелось строить империю. Славяне складывались в новый народ довольно давно. Гумилев считает, что в I веке нашей эры, Рыбаков — в I‑II веке до нашей эры. Здесь я согласен скорее с Рыбаковым, но разница не велика. Славяне складывались в необычайно уютном ландшафте. Места было много, никто не мешал. Можно было складываться в собственное удовольствие. Представьте себе, что такое последние века до Р.Х. в теплой лесостепи к северу от Черного моря и в широколиственных лесах предгорий Карпат. Там почти никого и не было. Так что новый народ формировался не торопясь.

А вот русские, этнос XIII века складывался с самого начала в переуплотненных условиях, в переуплотненной, перенасыщенной картине и этногенеза, и вмещающего ландшафта. На Русь в XIII веке только ленивый не нападает. Мы действительно окружены врагами. Вот в школьных атласах у вас картиночка была такая, вы сейчас вспомните, «Гражданская война. Республика в кольце фронтов». В этой картиночке был подлог, потому что сводили разновременные эпизоды на одну схему, и получалось, что и Деникин, и Юденич, и Колчак, и поляки, и «белоказаки» (есть там такая надпись), все одновременно навалились на «республику советов», а она почему‑то уцелела. А вот в XIII веке действительно была такая картина, потому что была и Орда, и половцев мы теряли, их переподчиняла себе Орда, и Византии не осталось, ибо в 1204 году крестоносцы захватили Константинополь. И на Балканах было плохо, у наших естественных союзников, южных славян. Я по колечку прохожу все. Затем еще венгры весьма агрессивные, периодически агрессивные поляки. Где строит крепости блюститель наших юго‑западных границ князь Даниил Романович Галицкий? На востоке против Орды? Ничего подобного! На западе. Холм, Львов. От венгров и поляков укрывался новыми укреплениями. Затем языческая, не принадлежащая Западу, но молодая и потому опасная Литва, только начавшая свою историю. И, наконец, самый страшный сосед, не знающий компромисса — ордена немецких рыцарей.

Ну, иногда еще шведы из‑за моря подваливали. Если что‑нибудь или кого‑нибудь упустил, простите, бога ради. Так вот в той ситуации русские с самого начала сложились со стереотипом государственного созидания. В XII веке два незаурядных князя Андрей Боголюбский и брат и преемник его Всеволод Большое Гнездо, Всеволод III Юрьевич пытались подчинить своей власти других князей, создать не унитарное государство, конечно, нет! Хоть федерацию. Они были мудры. Всеволод III наш первый парламент созвал в объединительных целях в 1211 году. История нашего парламентаризма начинается, между прочим, на 54 года раньше английского. Они были сильны. Помните, как в «Слове о полку Игореве» сказано о Всеволоде III, что он может «веслами Волгу расплескать и шеломами Дон вычерпать». Но, ни могущества, ни мудрости не хватило. Их не понимали. Никто не хотел единого государства. А в XIII веке все меняется. Наоборот, все хотят. По сути, начиная, может быть, с величайшего деятеля нашей истории, святого благоверного Александра Невского, созидание русского государства не прекращается никогда. Борьба идет. Междоусобицы есть. Но сравните междоусобицы XII века и междоусобицы XIV века, и вы сразу все поймете. Междоусобицы XII века были из‑за чего‑угодно. Из‑за того, что кусок земли где‑то плохо лежит. Из‑за военной добычи. Из‑за того, что рассорились, и образовалась коалиция одних князей против коалиции другой, а потом она развалилась и перетасовалась иначе. И бывшие враги стали союзниками. Наконец, простите, из‑за того, что «нашему царю», как в известной сказке, «показали фигу». Опять‑таки как сказано в «Слове о полку…» про дружинников курян: «ищут себе чести, а князю славы». Ради славы. В XIV веке из‑за такой ерунды не сражается никто. В сущности, так называемые «междоусобицы» XIV и начала XV веков идут по одному поводу — кто будет основателем единой России. Тверь никогда не сражалась с Москвой за свою независимость. Тверь сражалась за первенство. Заметьте к тому же, что эта борьба за великое Владимирское княжение, то есть за будущую Россию ведется только между тремя ветвями очень близких родственников. Все они, все эти династии — потомки Юрия Долгорукого, Владимира Мономаха, все — потомки Ярослава Всеволодовича, трех его сыновей. Тверская линия идет от Ярослава Ярославовича — младшего брата Александра Невского, Суздальско‑Нижегородская — от Андрея Ярославовича, тоже младшего брата, постарше Ярослава, ну, а Московская линия имела счастье особое или избрание оказаться единственными потомками самого Александра Ярославовича, самого Александра Невского, что, конечно, сослужило московским князьям хорошую службу. Хотя благоверный князь Даниил был последним, младшеньким сыном Александра, но все остальные линии пресеклись. Других потомков Александра Невского не осталось.

И это еще не все. Мало того, что идет спор Суздаля, Москвы и Твери за первенство. Еще идет большой спор между Владимиром, кто бы ни был Владимирским князем, тверич или москвич, не важно, и Вильной — Великим Княжеством Литовским, которое уже в XIV веке объединило все западнорусские земли, как Владимирское — восточнорусские. Западнорусские земли мы сейчас несколько нерасчетливо и неисторично именуем «Украиной» и «Белоруссией». А вообще‑то земли были с большинством русского населения, которое себя русским и именовало, как и в XIX веке, и к тому же православного населения. И в принципе, если бы литовская княжеская династия была более последовательна и заявила себя твердой в православии, была бы столица единой России в Вильне. Я в этом просто не сомневаюсь. До начала XV века западная Русь была сильнее восточной. До начала XV века, даже еще и после Дмитрия Донского у Вильны, у литовской династии были шансы основать единое государство. Сейчас это была бы Россия чуть более сдвинутая на запад, чем это произошло в действительности. А вот, почему не произошло, нас интересует всерьез и именно потому, что мы говорим о христианском царстве. Кто собственно решал, что Русь должна быть единой? Как мы уже договорились, этого хотела вся Русская земля, хотели русские люди.

Но кто это оформил, кто эту идею поддерживал тогда, когда она должна была казаться еще безнадежной? Ведь вообще‑то к середине XIV века Русь была раздроблена дальше некуда. Однако посмотрите, многие князья оспаривали незначительность власти великого князя. За великокняжеский стол шла драчка. Серьезных великих княжения было два — во Владимире и в Вильне. Но вся Русская земля представляла собой один митрополичий округ. Митрополит был сначала в Киеве, потом во Владимире‑на‑Клязьме. Потом после неудачной попытки митрополита Феогноста вернуться в Киев он решительно переезжает в Москву, честно признаться, в нарушение даже церковных канонов, потому что, вообще‑то говоря, это неположено. Будучи Московским митрополит продолжал оставаться Киевским, куда, если военная ситуация не мешала, он наезжал и где держал наместника. Подумайте, почему. Ведь в принципе у нас и так было слишком мало епископов. Исторически это наша болезнь. Болезнь нашей поместной церкви, до сих пор не преодоленная. Не наша сегодняшняя тема, но я писал об этом и посчитал, что если следовать древним традициям, то в масштабе Советского Союза, то есть России, у нас должно было быть примерно пятьсот епископов. Ну, конечно, если бы в Древней Руси была сотня или две сотни епископов, пришлось бы создать несколько митрополичьих округов. Но остается один. Даже в гораздо уменьшившейся Византии, которая в XIV веке уже маленькая, потерявшая большую часть своих владений. После крестоносного вторжения не удалось вернуть старые территории. Даже в ближней Греции, уже совсем, казалось бы, Византии остается Афинское крестоносное герцогство и его приходится терпеть. Там, тем не менее, несколько митрополичьих округов и каждый митрополит имеет несколько подчиненных ему епископов. Организационно он, конечно, тоже первый среди равных, но может собрать окружной собор. Русская земля давно могла бы состоять из многих митрополичьих округов, а удерживают одну кафедру, да еще держащую два города на большом расстоянии. Почему? Кто? Русские князья? Русское общественное мнение? Да не могли они этого добиться. Польские короли, захватившие Галицию, крайний юго‑запад, а потом и литовские князья добиваются особого митрополита, отдельного. Им это удается только на короткое время. Православная вселенская церковь стремится удержать всю Русь в церковном единстве. Почему? Почему так делают один за другим патриархи Константинополя, слабеющего Константинополя? Они действуют в этой ситуации как одно лицо. А среди них есть выдающиеся патриархи, есть и святые. Почему, несмотря на совершенно различное происхождение, так же ведут себя митрополиты русские, добиваясь, во что бы то ни стало сохранения одного округа, церковной власти во всей Русской земле с одним церковным центром. Они почти все святые. Они разного происхождения. Извольте, перечислю, начиная с современника Александра Невского. Кафедру занимали галичанин Кирилл, грек Максим, галичанин Петр, грек Феогност, москвич Алексий, болгарин Киприан, грек Фотий, рязанец Иона. А линия одна и та же. Ответ один. Его давали историки. Я не первый. Просто я делаю это, может быть, более твердо, более последовательно. Подробная разработка политической борьбы церкви за созидание государства уже делалась рядом авторов. Особенно рекомендую вам работу историка Московского университета Николая Борисова «Церковь в политической борьбе XIV‑XV веков». Вышла она в 1980‑ые годы. Если кого‑то специально интересует проблема, смотрите. А вот почему именно церковь создавала единое государство? Князья зависели от Орды, а церковные иерархи нет. Князей было много, и они спорили, а церковные иерархи нет. Церковь была тогда сильнее всех на Руси. И московские митрополиты и константинопольские патриархи поддерживали хотя бы церковное единство ради будущей единой России. Православная церковь готовила преемницу уходящей Византии. Нас просто готовили для передачи нам имперского скипетра! И в XIV веке, по крайней мере, к концу века уж ни один грек не сомневался, что долго империя не протянет. Имперский этнос ромеев слабел. Они заканчивали свою историю. И закончили захватом турками Константинополя в 1453 году, последних православных владений в 1471 году. Заметьте, эта дата приходится уже на правление с 1462 года создателя единой Российской державы, первого нашего царя и, может быть, величайшего царя Иоанна Третьего. Преемство здесь прямое. И не русские избрали себе эту долю, эту роль, а избрала эту роль для России Православная Вселенская церковь, которая полагала всегда, что имеет власть, о чем мы уже говорили. Так что можно, нисколько не насилуя свою совесть, верующему человеку всерьез считать, что быть империей России есть веление Божие. А по этому поводу остается только с некоторой печалью заметить, что греки‑то византийцы свой долг выполнили. Они сохраняли империю столько, сколько у них было сил. И сохраняли тысячу лет, всю историю своего народа до середины XV века, а вот русские нет. Пока нет. Хотя я не готов утверждать, что Российская империя не будет восстановлена.

То, насколько Россия соответствовала нормам имперского поведения, имперской политики, было разобрано нами вчера. Мы с вами говорили уже о том, как относились впоследствии, в XVIII веке к инородческим включениям в русскую территорию. Я приводил вам пример Касимовского царства. Мы унаследовали в значительной степени идею симфонии и не отказывались от нее никогда, даже в очень неудачные эпохи, даже в Петровское время. По крайней мере, никто официально ни разу не отверг принцип симфонии. Я вас подвел к тому, что Российская империя создана в конце XV века. И думаю, что это утверждение вполне справедливо. Дело в том, что царь — это ведь и значит император. Потому есть еще одна нелепая дата, которую найдете в любом учебнике, — это дата основания Российской империи под 1719 годом, приписываемая Петру. Не было такого основания Российской империи. А что же собственно было? А вот что. Посмотрите на политику Иоанна III. Он ведь принимает титул «царь», хотя тогда писалось «великий князь и царь». И пользуется им очень осторожно. В международной переписке Иван подписывается «царем» только в посланиях Ливонскому магистру и Шведскому королю. Почему? Польский король признать царский титул просто не мог. Он был одновременно великим князем Литовским, хотя Польша и Литва были еще два разных государства, но под одним монархом. В титуле у него было «великий князь Литовский и Русский». А если есть Русский царь, то кто же тогда Польский король? Вассал, значит, русского царя! Ну не мог он этого просто признать. Теперь об императоре Германском, будущем Австрийском. Западная империя, Священная Римская империя германской нации дожидалась‑дожидалась, дожидалась‑дожидалась, пока избавится от Константинополя. Избавилась, наконец. А тут Москву признавай равноправной империей и главу ее — императором! Ну, ни в жизнь они на это не пошли бы!

Иван Васильевич был человеком разумным. Он не имел ни одной неудачи в своей сорокалетней внешней политике, и все делал наверняка. Потому он мыслил так. Не хотите сейчас признавать мой царский титул? Ладно. Но я знаю, что я царь. И русские люди знают, что я царь. А вы — вы узнаете потом! При моем сыне или внуке, но все равно узнаете. Шведский же король был незаинтересованным лицом. К тому же у нас тогда были дружественные отношения. Ливонский магистр был в 1502 году разбит русскими войсками и был готов признать Ивана кем угодно, только бы его не трогали. С 1502 года он, кстати, обязался платить нам ежегодную дань за русские земли, находящиеся в его пользовании. Называлась она «Юрьевской данью». Орденские немцы платили нам Юрьевскую дань за пользование бывшего русского города Юрьева, называвшегося у них Дерпт, затем снова Юрьев, а теперь почему‑то «Тарту». Но нынешнее эстонское правительство нам почему‑то Юрьевскую дань не платит за русские города Юрьев, именуемый «Тарту», и Ругодив, именуемый «Нарва». А, кстати, должны платить. Это города русского заложения. Так что с Ливонским магистром тоже все понятно.

В XVI веке, когда внук великого основателя России, Иван IV после удачных дел 50‑ых годов свихнулся окончательно и учинил вместо православного царства мерзкую тиранию и «опричнину», срывал международные переговоры, потому что Запад по‑прежнему не хотел принимать его царский титул. Но то, к чему его великий дед относился спокойно и иронично, внук тиран пережить, конечно, не мог. Постепенно за XVII век царский титул признали все. А что же произошло в 1719 году? А вы посмотрите. Никто не заикнулся с протестом против принятия Петром титула «император», потому что он просто поменял наш восточно‑христианский титул царь на западный титул того же достоинства. Царь и есть император. И он просто начал именоваться императором на западный манер. Ранга ему это среди государей не повышало. Вот никто и не возражал. Так что не основание Российской империи, а принятие титула «император» произошло в 1719 году.

Российская империя и впоследствии, как правило, была достойна той роли, той функции, которая на нее была возложена церковью. В XVI веке только Россия одна остается с государством. Русские — единственный христианский народ, у которого было свое государство. Все остальные были оккупированы либо мусульманами, либо Западом. Ну, справедливости ради заметим, что еще было несколько крошечных осколочков грузинских, но их никто даже не замечал. И без того маленькая Грузия состояла из трех царств и четырех независимых княжеств. Кстати, Грузия никогда не входила в состав Российской империи. Это еще одно заблуждение. Входили в разное время и независимо друг от друга два царства и четыре княжества. И Абхазия действительно независима от других грузинских земель, как и все остальные. Так что, вообще говоря, если они возжелали отделяться от России, то могут делать это только шестью кусками по отдельности. Так вот, покуда мы не могли поддержать военной силой наших братьев восточных христиан, помогали деньгами. И всегда, покуда мы могли помочь только деньгами, помогали еще как! Помогали выкупать христианских пленников. Была даже отдельная «подать на выкуп из крымского плена». Поддерживали христиан подданных Турецкой империи. Давали грекам, болгарам вклады на храмы, на монастыри. Когда постепенно стали настолько сильны, что могли помочь военной силой к концу XVII века, стали помогать и военной силой. Что собственно из себя представляют русско‑турецкие войны, все, начиная с крымских походов под водительством князя Василия Голицына, а затем Азов, Прутский поход, русско‑турецкие войны при Анне, при Екатерине, при Александре I, при Николае I, при Александре II, наконец, как ни выполнение долга первенствующего христианского государства. И мы ведь освободили. С нашей помощью множество восточных христиан были освобождены. Что скрывается под каким‑то даже неприличным названием, кочующем из учебника в учебник — «три раздела Польши» в царствование Екатерины II? А ровным счетом ничего кроме как освобождение наших западных русских братьев из‑под католического гнета. По первому и по второму «разделу Польши» Россия не получила ни клочка польской земли. Правда, получили австрийцы и пруссаки, но мы за это не в ответе. По третьему «разделу Польши» 1796 года, когда Польша просто прекратила свое существование, мы правда получили кусок не русской, а литовской земли, населенной этническими литовцами. Это правда, но опять‑таки, ни одного польского клочка. Впрочем, мы так и не вернули всей своей земли. Так и осталась Галиция в составе Австрии. То есть, наша политика почти всегда была имперской и была политикой православного царства. Даже в те времена, когда мы нарушали собственные национальные традиции, когда внутренняя политика была антицерковной, как при Петре, и особенно при Екатерине II. То, для чего Россию создавали, она тянула.

Может быть, единственное исключение, — крайне неудачная политика Александра I. Это был очень благородный человек, говорю без иронии, очень человеколюбивый, с обостренной совестью, но он получил настолько интернациональное и настолько неправославное образование, что творил вещи страшные. Я не буду даже трогать его поведение на Балканах, когда он отказывал в помощи грекам. Возьмем только один пример, потому что время наше как‑то поджимает, пора закругляться. Один пример фантастической политики государства. Венский конгресс 1814‑15 года. Конгресс о послевоенном устройстве Европы после первого отречения Наполеона. Главная фигура на конгрессе, несомненно, Александр. И ему очень хочется быть благодетелем всех европейцев. Ну и началось. Александр облагодетельствовал поляков, присоединив их в качестве автономного Царства Польского, причем с сеймом, конституцией и даже самостоятельной армией. Вы меня спросите, а что нельзя было дать им независимость? Нет, нельзя. По принципу Венского конгресса — нельзя: у них не было легитимной династии. Если бы не Александр Павлович, если бы Александр не согласился дать автономию, почти независимость полякам под своим скипетром, Польша опять была бы разделена между германскими государствами. Так вот, он облагодетельствовал поляков и получил «в благодарность», правда, уже не он, а брат его Николай I польское восстание 1838 года. И оставил в составе Австрии Галицию. Да он просто не имел на это права, ни как русский царь, ни как православный! И хотя я отношусь к декабристам плохо, как к деструкторам, все‑таки признаю, что они были отчасти национальной реакцией на антинациональную политику Александра I. Была и такая составляющая декабристского движения. Сам напрашивался. Правительство было виновато в негодовании дворян. А что же он мог сделать? Он мог упереться и потребовать возвращение Галиции. Ему даже не надо было воевать за нее. Думаю, было достаточно угрозы покинуть Венский конгресс. Но если бы он встретился с оппозицией австрийцев, поддержанных англичанами, у него был последний шаг — верните Галицию, я отдаю вам Польшу. Не трудно построить модель, что произошло бы в последствие. Во‑первых, в Галиции к настоящему моменту забыли бы про унию, и на австрийские деньги к концу XIX века там не была бы выращена идея украинского сепаратизма. Это чисто галицийское явление, ни на какой Украине никакой почвы не имевшее и действительно финансировавшееся просто из фондов австрийского генерального штаба. Как, между прочим, и желто‑голубое знамя, оно австрийского происхождения. Это оккупационный стяг со всеми вытекающими последствиями и для православия и для русских. Во‑вторых, нам не пришлось бы иметь дело с польскими восстаниями ни в 1831, ни в 1863 году. Не на нас обижались бы поляки, а на немцев. Не мы подавляли бы поляков, а немцы. Не немцы поднимали бы вопли о жестоком обращении русского «полицейского режима» со «свободолюбивыми поляками», а мы вели бы великолепную пропаганду, протестуя против жестокости тевтонов против наших братьев славян. Еще, небось, и оружие полякам поставляли бы. Правда, при этом проливалось бы много польской крови. А в результате всего этого кровопролития поляки ненавидели бы немцев, а нас к настоящему моменту пламенно бы любили! Вот результаты антиимперской политики. Мы сейчас имеем последствия деятельности Александра I. Но, в общем он один такой, хотя я признал, что он из благородства такой, из человеколюбия.

Дальнейший разговор выходит за пределы имперской темы. Но на один вопрос я обещал вам ответить. Да, была разрушена Российская империя, правда, не ее территория, которая довольно быстро была собрана. Но все‑таки Российская империя погибла. И, несомненно, погибла она не в 1991 году, а в 1917, хотя в 1991 смысл революции получил новое развитие. Нам расчленили территорию России. Именно то, что делали все революционеры, в том числе и коммунисты. Помнится, еще до событий 1991 года, кажется, в начале года или в конце 1990 года впервые в Новосибирске в очень малой газете был напечатан такой текст «Наши читатели удивляются. Почему разрушители в начале века были сторонниками общественной собственности на средства производства, а разрушители России наших дней — сторонники частной собственности? Противоречие мнимое, ведь смысл любой революции и тогда и сейчас был не во введении той или иной формы собственности, а в разрушении России». Текст не мой, но я разделяю эту точку зрения.

Был ли империей Советский Союз

Однако может ли претендовать на титул империи Советский Союз хотя бы исторически? Советского Союза больше не будет. Можно в этом не сомневаться, и, слава Богу! А в какой степени все-таки он был империей? Его так звали, это правда. Писали ведь «Сталинская империя». Американский президент Рейган придумал даже «империю зла». Вот два дня мы с вами занимались империями. Давайте по пунктам.

Первое. Империя состоит из самоуправляемых провинций. Самоуправление провинций было всегда мнимым, ибо насквозь управлялось двойной централизованной иерархией партийного аппарата и КГБ. Первое отпадает. Была некая внешняя форма провинциального устройства с союзными республиками, автономными областями и т.д. вплоть до национальных округов. Но всерьез говорить об имперских провинциях оснований нет. Любой «пламенный» сепаратист из любой бывшей республики со мной согласится, и тут у нас разногласий не будет.

Второе. Имперская знать. Можно ли говорить об имперской элите? Российская империя так хорошо создавала имперскую элиту, что революционерам пришлось учинить кровопускание почти каждому народу России, ну почти каждому, только в разной степени. И ведь вырезали элиту. Не только имперскую, и интеллектуальную, и торгово-промышленную элиту, и лучших представителей духовенства свели в могилу, и военную элиту. Вообще резали в основном элиту.

Что же касается самого Советского Союза, то по терминологии моего знакомого, сильного политолога Султанова, бывают элиты и квазиэлиты, то есть мнимые элиты. И, видимо, он прав, потому что та элита, которую вырастил Советский Союз, его и развалила. И не случайно. Не было ведь распада СССР. Было расчленение СССР, потому что советская партийная элита бросилась ухватывать куски, бросилась по кускам приватизировать всю страну, частью в переносном смысле, а частью и в буквальном.

Третье. Имперский этнос. Я не хочу сказать, что русские всегда были гонимыми в Советском Союзе. Иногда были. После революции были гонимыми именно русские. А из русских более всех — великороссы. Но это продолжалось не всегда. Но уж привилегированными русские не были ни одного часа. Компенсацию за гонения, которые были учинены русским, они не получили ни на один месяц. Следовательно, об имперском стержневом этносе разговаривать не приходится. Антирусская политика советского режима привела к последствиям вам известным, теперь уже к сокращению численности русского населения.

Но и потом самое главное. Ведь русские до революции — это великороссы вместе с малороссами и белорусами. Даже в 1925 году еще писали с фигурной скобкой (я просто знаю примеры печатных изданий): численность, например, Крыма, правда, уже не Таврии, уже Крыма — русских всего столько-то, например, 300 тыс., в том числе (под фигурной скобкой) великороссов столько-то, украинцев, правда, уже не малороссов, столько-то, белорусов столько-то. То есть, русские в 1920-е годы — это все еще общее название. Мечта галицийских агентов сбылась, и осуществили ее коммунисты. «Украинцев» провозглашали и допровозглашались самостоятельным народом, а не частью русского народа. Значит, с имперским этносом тоже не получается.

Четвертое. Империя — арбитр. Большой с малым против среднего. Защищает ли эта империя малых против угнетения средних? Нет, никогда. При всей жесткости советского режима, жесткого всегда и иногда просто террористического, полицейского. Тем не менее, никто не мешал латышам записывать латгальцев и ливов «латышами», киевским властям — гуцулов и русинов «украинцами», таджикским властям — памирцев «таджиками». Я помню, что первые послереволюционные исследования насчитывали около 200 народностей на территории нашей страны. А Сталин, кажется, на 17‑ом партийном съезде сказал, что в нашей стране живет 106 наций и народностей. Помилуйте, а где же половина? Куда половину-то народов подевали?! Вопрос, конечно, риторический. Так что и с национальной политикой не получается: она не имперская.

Пятое. Ну и, наконец, внешняя политика. Внешняя политика Советского Союза всегда была вывернутой имперской политикой. С первого дня коммунисты стремились исказить имперскую политику и прикончить имперское наследие. Посмотрите сами. Мы защищали греков и армян от турок. Всегда? Всегда. Что происходит в 1921 году? Дашнакское армянское правительство воюет с турками. Рабоче-крестьянская Красная армия наносит армянам удар в спину. Удар в спину грекам тогда же, во время их войны с Кемалем Ататюрком нанести не могли, не дотягивались. Далеко было. Нанесли другой. Предоставили Кемалю колоссальный золотой заем, на который он мог спокойно выигрывать войну у греков. Мы финансировали турок против наших братьев по вере и по великой культуре. Кстати, заодно, знаете, за счет чего? За счет того самого изъятия церковных ценностей 1921‑22 годов. В помощь голодающим Поволжья серебро и золото из ограбленных русских храмов, ради чего были расстреляны тысячи христиан, не попали. До голодающего Поволжья эти средства не дошли. Они дошли до Кемаля Ататюрка, воюющего с греками.

Я думаю, что этот набор убедительно показывает, что Советский Союз никогда не был империей и никогда не был преемником Российской империи, хотя в неком стремлении к чисто государственному укреплению вернул некоторые территории, причем нескладно. Например, Российская империя Туркестаном владеть не собиралась, она там осуществляла влияние. И то было разумно. Советский же Союз эмираты Туркестана, то есть Средней Азии захватил, а это ведь не часть Российской империи. Я, разумеется, не о «Казахстане», вы меня понимаете. Казахстан — это просто области четырех казачьих войск. Это просто русская земля. Я говорю именно о Средней Азии.

Таким образом, несмотря на появление иногда некоторой имперской декорации, например, золотых офицерских погон или гимназических фартучков на школьницах, которые, я думаю, все еще помнят, никаких серьезных черт, которые позволили бы считать Советский Союз империей, нет. И это позволяет мне закончить разговор об, увы, не существующем православном царстве. Но с другой стороны, как сказано в известном предании XVI века, четвертому Риму не быть. Третий, вроде бы, последний. И если не будет Третьего Рима, боюсь, что на нас ляжет вина в отступничестве, в отказе от функции «удерживающего», то есть в открытии дороги самому знаменательному товарищу мировой истории, товарищу антихристу. Избавь нас Бог! Все у меня.

Вопросы и ответы

Отвечать буду быстро, записок много. Вчера мог отвечать размеренно.

Вопрос: Как вы относитесь ко взглядам отца Александра Шмемана на империю и церковь?

Ответ: Я отвечал вчера. Вас, вероятно не было. Могу повторить только, что к памяти и богословскому наследию покойного отца Александра я отношусь с глубочайшим почтением, как и многие достойные богословы мне знакомые. Я не богослов. Судить не могу. Но книга «Исторический путь Православия», о которой здесь идет речь, есть его юношеская и крайне неудачная работа. Просто у нас почему‑то все стараются издавать именно неудачную работу Шмемана. Карташев разбирает эту позицию в «Воссоздании Святой Руси». Он был профессором у Шмемана. И довольно убийственно ее разбирает.

Вопрос: Что являло собой гражданское общество империи, в том числе Российской, и какими правами оно обладало? Как были представлены законодательные, судебные и исполнительные власти?

Ответ: Вообще‑то говоря, если вы в состоянии слушать меня завтра, то о нашей национальной политической традиции я буду говорить завтра. Могу только сказать, что «принцип разделения властей» нам, несомненно, был чужд, но он довольно поздний. Он придуман в XVIII веке и, кстати сказать, нигде, никогда до конца не исполнялся и не исполняется, потому что это просто невозможно. Зато, как мне кажется, у нас присутствовал в политической системе в гораздо большей степени, чем это можно говорить о Византии, принцип иной, «принцип дополнения властей». То есть, в лучшие периоды нашей отечественной истории наша государственная система объединяла элементы монархии, аристократии и демократии. Я назвал это «Полибиевой схемой», когда‑то под этим названием опубликовал, и этот термин даже принят сейчас уже рядом специалистов. Он появился в научной терминологии. Подробно об этом, извините, завтра.

Вопрос: Почему в России сложилось централизованное административное управление, подавляющее личное самоуправление к началу XX века по сравнению с Западом? Почему не сложилось сословие буржуазии?

Ответ: Извините, но буржуазия к началу XX века у нас сложилась. Потому ответить на ваш вопрос «почему» я не могу. Могу вам сказать, правда, что мешало буржуазии. Мешала наша дворянско‑бюрократическая империя Петербургского периода, в силу чего верхушка буржуазии постоянно срезалась. Возводились во дворянство, чтобы чин получить. Слишком резко для человека, имеющего чин, возрастали права. Потому это еще князь Щербатов, историк екатерининского времени, назвал это «чинобитием». И такая тенденция была. Но чинобитие потеряло всякий смысл в конце XIX века. И буржуазия все‑таки сложилась, хотя с затруднениями.

Что же касается подавления всякого самоуправления к началу XX века, то вы меня извините, но наше самоуправление, хотя и поздно, хотя и было разрушено Петром, но было восстановлено в земской и городской реформе Александра II. Я, безусловно, считаю страну, в которой есть местное демократическое самоуправление, имеющей какой‑то демократический элемент. Демократия выстраивается только снизу. И страну, в которой будет неограниченный царь без всякого парламента, но где муниципальный уровень будет выборным, демократическим, я буду считать страной, в которой есть демократия. А страну, в которой есть государственная дума и даже еще кое‑что с конституционным судом, но с низовым управлением чисто бюрократическим, я буду считать страной, не имеющей демократического элемента.

Вопрос: Какими качествами должен обладать народ, чтобы стать имперским, стержневым этносом? Почему иные народы так и остаются малыми, например, грузины, у которых немало прекрасных качеств?

Ответ: Большинство малых народов — это реликтовые этносы. Просто отсылаю вас к работам Гумилева, а удобнее всего для неисторика его книга «Конец и вновь начало». Это остатки некогда могущественных народов, находящихся в конце пути. На Земном шаре около восьми тысяч этносов. Подавляющее большинство из них — крошечные народы. Не почему‑нибудь, а потому что очень древние. Почему одни народы больше, а другие меньше, надо анализировать каждый конкретный случай. Народы бывают разные. А про качества имперского этноса я сегодня уже говорил второй день подряд, извините. И я обратил внимание, что уживчивостью и умением быть арбитром обладали даже наши предки славяне. Русские обладали в еще большей степени. Но насколько обладали, вот вам мой любимый пример. У меня в статье он есть, но я его сегодня не приводил. В эпоху Второго ополчения Минина и Пожарского был составлен Казанский земский приговор, подписанный Казанским митрополитом и всеми чинами. Так вот подписали его, в частности казанские мурзы, подписали его черемисы горные и луговые, то есть марийцы, но они тогда были язычниками, они могли предпочитать русских татарам. Но татары! Казань была присоединена чуть более полувека тому назад. По всей логике в такой ситуации «враг моего врага — мой друг» и татары должны были ударить русским в спину. В конце концов, в Первую Мировую войну ирландцы, как могли, помогали немцам, ну потому что англичане вот так им надоели! Их тоже можно понять. Так вот посмотрите. За полвека русские ужились и с волжскими татарами, которые садятся на коней и едут освобождать Москву и выгонять оккупантов.

Вопрос: Дисциплина, о которой шла речь, видимо у каждого имперского народа своя. Какую дисциплину потеряли мы?

Ответ: Мы потеряли разную дисциплину: понимание того, что нужно поддерживать церковь, потому что она своя; нацию, потому что она своя; ладно уж империи нет, так хоть русский народ. А сейчас, кажется, потеряли даже понимание того, что образование необходимо. Вот сейчас пикеты стоят в Екатеринбурге. Мы уже прошли тот уровень, за которым общество может позволить себе терпеть конкретную власть. Мы вот‑вот начнем получать новое поколение неграмотных детей. Потеряли понимание.

Вопрос: Можно ли отнести к дисциплине чтение утренних и вечерних молитвенных правил?

Ответ: Конечно, можно. Вас же никто не принуждает! Есть внутреннее понимание. И, между прочим, послушание к этому отношение не имеет. Вот понимание христианином того, что у него есть некий долг перед приходом и епархией, что мы члены христианской общины, есть тоже скорей дисциплина, внутреннее понимание. Человеку же нельзя приказать такое.

Вопрос: Может ли возродиться русская империя в условиях, когда церковь наша так и не может возродиться, а сионизм с успехом выполнил все задачи в отношении России?

Ответ: Мне, честно говоря, все эти сионисты вот так надоели! Я не люблю разговоры на эту тему, ибо тему считаю незначительной. И вообще о проблемах этноса с численностью всего 25 миллионов разговаривать не хочу. Пусть они сами этим занимаются, они малый народ. Что же касается Русской церкви, то мне отвечать на этот вопрос трудно, ибо Русская церковь жива. Она была жива даже в конце 1930‑ых годов, когда у нас осталось действующих патриарших храмов чуть больше сотни в стране. И сейчас жива. Но, конечно, есть определенные издержки. В неприятный Петербургский, бюрократический имперский период тоже, к сожалению, были издержки. Есть у нас, например, проникновение некоторых определенных бюрократических элементов в церковную жизнь. Я это знаю и об этом писал, хотя осторожно. Никто не сможет убедительно утверждать, разве что выругаться, что наша церковь превратилась в бюрократический аппарат. Это неправда. То, что есть, досадно, но право же это меньшая часть всех проблем, что мы имеем.

Часть 3

Видов или форм государственной власти существует три. Они были известны древним и впервые были подробно описаны и систематизированы великим Аристотелем в его трактате «Политика». «Политику» читают сейчас мало, а напрасно: это легко. В советском 4‑томном издании она в 4‑ом томе. Тираж был гигантским, по‑моему, 200 тысяч. Наверняка, даже любая районная библиотека имеет. Конечно, не Аристотель придумал эти формы. Он описал то, что существовало задолго до него. Но древние греки были весьма политическим народом. Не случайно тот же Аристотель дал однажды определение — «человек есть животное политическое». Происходит это слово от слова «полис», что значит «город», «государство». Полис был естественной средой обитания эллинов. Оттуда и термин «полития», что значило изначально «государственное устройство», и термин «политика», и термин «полиция», а также и «политикан». Так вот эти виды власти: «монархия» — власть одного, «аристократия» — правление лучших, благороднейших и «демократия» — власть полноправных граждан. Мне могут возразить, что демократия есть власть народа. Ну, в общем, «демос» — это, конечно, народ. Но только ведь и этнос — тоже народ, нация. И «лаос» — тоже народ, население. Демос — это народ, но древний эллин далеко не всех признавал принадлежащих к демосу. И чтобы никто из исторически образованных слушателей меня не поправил, скажу, что вначале у Аристотеля была терминология немного иная. Он называл формы власти «монархия», «аристократия» и «полития» (власть граждан). И он первым указал, что у каждой формы власти есть особая разновидность, скверная разновидность, которая у него называется «отклонением» или «искажением» в разных переводах. У монархии это «тирания» — власть эгоистичного правителя. Искажение аристократии — «олигархия» — власть немногих или по‑простецки власть шайки, у политии по Аристотелю это была «демократия» — власть всех. Но уже греки политию стали называть демократией, а искажение политии — «охлократией» — властью толпы. И дальше я буду пользоваться вот этой терминологией, потому что она используется почти две с половиной тысячи лет. Все эти формы с точки зрения Аристотеля были не хороши, не плохи. Они сменяли друг друга. Но все‑таки одну иерархию ценностей он предложил. Сам он был очень последовательным сторонником аристократии и, тем не менее, признал, что совершеннейшая форма есть монархия, правда, с той оговоркой, что монархом становится достойнейший член общества. Хуже монархии — аристократия. Еще хуже — демократия. А вот с отклонениями картина обратная. Охлократия не намного хуже демократии. Олигархия уже много хуже аристократии. А самая омерзительная разновидность — тирания. Искажение лучшей формы есть омерзительнейшая форма власти. Все эти формы органичны. Несомненно, они уходят в еще догосударственную древность. Прообразом монархии является семья. Нормальная здоровая семья устроена монархически. Прообразом демократии является род, равноправие совершеннолетних членов рода. А прообразом аристократии можно рассматривать племя, совет старейшин родов. Вероятно, так они и сложились. Они очень похожи и многие философы обращали на это внимание. Как я уже говорил, они бывают очень разными. У них есть свои достоинства и свои недостатки. Например, только Аристотель только монархий насчитал шесть. А он описывал только те разновидности монархий, которые были у него на виду. Этих разновидностей в мировой истории, конечно, великое множество.

Наше образование было поставлено настолько неудачно, что если поспрашивать среднего вполне образованного человека, особенно молодого о том, какие бывают монархии, то чаще всего выслушиваешь в ответ нелепицу, что монархия бывает только «абсолютная» и «конституционная». Однако «абсолютную монархию» придумали в XVI веке, а сложилась она в XVII, подчеркиваю, нашей эры, нашей! А «конституционную монархию» придумали в XVII веке, а воплотили в XVIII. То есть, это две очень молодые формы монархии. Наше незнание наших национальных политических традиций показал один поразительный опрос, поразительное социологическое обследование. Тем, кто относился с симпатией к монархическому правлению, предложили ответить, какую монархию они предпочитают. Так вот, на первом месте оказалась конституционная монархия, то есть, монархия, где границы прав и сферы деятельности монарха ограничены писаной конституцией. Совсем не русская традиция! На втором месте оказалась абсолютная монархия, то есть монархия бюрократическая, где права монарха ничем неограниченны, а править ему приходится посредством бюрократов. Тоже совсем не русская традиция! А «сословно‑представительную монархию», в которой нет конституции, нет формального ограничения прав монарха, но есть реальное ограничение его власти волей сословий, в частности, парламентом, но без конституции, называли на последнем месте. Вот степень знания нашей, как вы, надеюсь, сегодня увидите, нашей собственной русской традиции. То есть, с одной стороны за монархию высказывались те люди, которые стремились бы предельно уменьшить права монарха. Такая монархия приходит к монархии декоративной как сейчас в Великобритании, где реальной власти у монарха не осталось. А с другой стороны за монархию высказывались люди, которые вообще не полагают возможным ничем ограничивать права монарха, то есть те люди, которых можно подозревать в некой терпимости к тирании. Они тиранонеустойчивы, а, следовательно, не по своей воле социально опасны. А живую традицию, которой много веков, которая в общем была не только в России, не знают. Повторяю, так ведь преподают, так преподают у нас в школе. Откуда ж знать‑то?!

К достоинствам монархии, несомненно, относятся следующие качества. Только монарх служит символом единства и нации, и общества. Не случайно все империи монархии. Мне как‑то задали совершенно замечательный вопрос, следует ли считать, что Римская республика была уже империей. Да, совершенно верно. Случайно сложилась империя, а потом все‑таки имперский народ перешел к монархическому образу правления как к более соответствующему характеру империи. Монархия не только в империи, но в любом полиэтническом государстве, — еще и совершенно естественный, несиловой, а именно авторитетный, авторитарный примиритель, потому что монарх может выступать как надэтнический фактор. Другими словами, монарх может быть одновременно царем русских, царем поляков, царем татар и т.д. и приниматься в этом качестве. Монархия обладает удивительной оперативностью в принятии решений в критической ситуации. В нормальной ситуации монарх и не принимает решения сам. Но в критической ситуации, в ситуации общей опасности, в ситуации катастрофы ни одна другая форма, естественно, не будет так быстро вырабатывать решения. В монархии, безусловно, есть человек, говорящий последнее слово. Наконец, монархия, в том числе и в составных системах лучше всего способствует выдвижению самых талантливых людей. Это довольно просто объяснить. Если мы даже возьмем не наши недавние ситуации, окружающие нас, а возьмем ситуацию здоровую, когда во главе государства стоит способный и честный президент, он все равно не будет в состоянии отделаться от мысли, может быть, даже не мысли, а подсознательного чувства, что слишком талантливый министр или слишком талантливый генерал ему конкурент. И, следовательно, будучи честным и порядочным, может придерживать такого человека. Монарх же поставлен в положение вне конкуренции. Ущерб государству есть ущерб монарху, а гибель государства — всегда гибель монарха. Вместе с тем ни генерал, ни министр ему не конкурент. И, следовательно, именно монарх лучше всех готов выдвигать талантливейших членов общества.

А основным недостатком монарха является, несомненно, вопрос случайности рождения. Ведь наследником престола может родиться и человек больной и даже умственно неполноценный. История знает сколь угодно прецедентов. Это свойственно только «наследственным монархиям». Но монархии далеко не все наследственные. Строгого закона престолонаследия Византия не знала. Конечно, этот недостаток существует. И ликвидируется он, снимается он составными схемами. То есть теми политическими системами, которые состоят из нескольких форм власти. От случайности рождения общество гарантирует демократия с аристократией, или монархия с демократией, или монархия с ними обеими.

Термин «аристократия» мы тоже давно привыкли использовать не по назначению. Когда говорим «аристократия», полагаем, что это знать, наследственная знать, сама совокупность знатных людей. На самом деле греки, которые создали этот термин, своих знатных людей называли не аристократами, а «эвпатридами» — благородными (дословно: происходящими от благородного отца). Аристократы же не просто благородные люди, а те благородные, которые осуществляют власть на том основании, что они благородные. Аристократия значит власть благородных, власть лучших. Аристократия присуща многим обществам, но не всем. Она является стародавней арийской традицией. Народы смертны. Читайте Гумилева, один народ сменяет другой. И активно народы живут 12‑13 веков, это предел. Но, невзирая на долгую историю и смену этносов, все индоевропейские общества эту традицию наследовали и все в той или иной степени тяготели к аристократической власти. Необязательно в чистом виде. Может быть аристократия с монархией и аристократия с демократией. Например, наш средневековый Новгород XIV‑XV веков или средневековая Флоренция в Италии имели составную форму — аристократию с демократией. Аристократия обладает своим рядом достоинств. Именно аристократические семьи с младенчества воспитывают принимать ответственные решения. Именно аристократы обладают врожденным или, точнее говоря, воспитанным с младенчества умением, приняв решение, отдавать приказы. У других это происходит несколько натужно. Каждого представителя аристократической семьи готовят к максимальной ответственности за судьбы страны. У аристократов ощущение того, что страна и государство есть их собственность, выше не только, чем у демократии, но даже чем у монархии. Ну, представьте себе наше Русское царство в XVI‑XVII веках. Все, кто воспитывал малого боярчонка, прекрасно знали, что ему придется решать вопросы, требующие большого интеллектуального потенциала. Следовательно, его надо учить. Учить азам богословия, учить историческим знаниям, учить праву. Ему придется воевать. Следовательно, его надо учить военному делу. В пятнадцать лет он поступит на службу. Обычно, из боярских семей брали на какую‑нибудь почетную службу. Например, мальчишка становился «рындой», почетным телохранителем при государе. А дальше вся жизнь вверх по лестнице. Младший воевода в каком‑нибудь полку. Воевода в городе. Государственный чиновник. Посольство. Второй воевода в войске. Первый воевода. Глава посольства. И, наконец, думный боярин, человек, принимающий жизненно важные для страны решения. И ведь все знали, что он будет проходить эту лестницу. К этому его и готовили. Колоссальным достоинством аристократии является ее консерватизм. Именно аристократия есть настоящая хранительница культуры. При взгляде на наш XIX век может сложиться впечатление, что крестьянство. Нет. Крестьянство консервативно, но оно консервирует то, что сложилось в данный момент. Вспомните позднюю античность. Горожане были уже христианами, а сельские жители еще язычниками. Они были консервативны в своем язычестве. И сейчас получается подобный процесс. В городах все больше и больше, во многих городах уже большинство христиане, а в сельской местности по‑разному. Если церковь в селе уцелела, то сельские жители законсервировали свое православие. А вот если церкви нет, то давно уже погрязли в неоязычестве и пьянстве. К народному искусству, к крестьянскому укладу в XIX веке стали обращаться лишь потому, что за XVIII век знатные люди постепенно, по вине монархии, сначала Петра, а потом Екатерины стали западниками. И остатки народной традиции, национальной русской традиции искали в крестьянских семьях. Демократия может увлечься чужой культурой, чужими новшествами. Монарх может увлечься. Ну, был же Петр! С аристократией этого не происходит никогда! Аристократия есть надежнейший хранитель культуры, то есть национальных традиций. И в силу этого аристократия есть стабилизатор. В составных системах инициативная сторона, активная сторона в политике может принадлежать монарху, может принадлежать демократии, а стабилизацию всегда обеспечивает аристократия. Там, где она есть.

Термин «демократия» мы уж совсем причудливо понимаем. Тут и советская власть «потренировалась» над нами, на наших шкурах. И послесоветская власть. И Запад нам дает умилительные представления о том, что есть демократия. А давайте посмотрим. Ведь этот термин придумали греки. А кто у них составлял демос? Кто не принадлежал к демосу? Я много лет преподаю и в высшей, и в средней школе. Любой школьник ответит на этот опрос: рабы. На это хватит сообразительности даже у плохого школьника. Школьник посерьезнее вспомнит «вольноотпущенников», вспомнит «эфебов», то есть несовершеннолетних. В античных полисах была обширнейшая категория совершенно свободно рожденных эллинов, которые не были гражданами, потому что родились не в этом полисе, потому что были пришлыми. То были «метеки», в переводе на современный жаргон — «лимитчики». То, что метек может иметь политические права, в нормальной демократии, не только в античной не приснилось бы и в кошмарном сне. То есть, он лично был свободен, он обладал имуществом, мог наследовать, торговать и заниматься ремеслом. А вот иметь причастность к политическим решениям, занимать выборные должности или даже выбирать кого‑нибудь, разумеется, не мог. Вот почему очень легко показать, почему у нас ни в коем случае не было никакой демократии при советской власти. Опять‑таки если спросить школьника, то он, не раздумывая, ляпнет, что демократии не было, потому что у нас в бюллетенях всегда был только один кандидат. А это не строгий признак! А демократия может желать иметь только одного кандидата. Кандидат может быть таким популярным, что никто другой своей кандидатуры и не выдвигает. В данном городе все любят только Сидорова. И так любят Сидорова, настолько все хорошо знают Сидорова, что никакому Козлову лучше и не соваться. Нет, выборы при одном кандидате, «выборы без выбора», ничего не доказывают. А вот есть другое замечательное доказательство. И люди постарше, наверняка, сразу вспомнят. Помните, как мы с вами могли взять «открепительный талон», поехать в другое место и там проголосовать. И не за президента, которого вроде бы выбирает вся страна, а за депутата местного совета. Вы вдумайтесь в этот бред! Это значит, что екатеринбуржец может поехать в Нижний Тагил и проголосовать там за нижнетагильского члена городской думы или судью, который будет там в Нижнем Тагиле судить? Если бы афинянину сказали, что этот человек из Коринфа будет голосовать за афинского стратега, он умер бы со смеху в коликах. Он даже не успел бы возмутиться. Так вот это довольно жесткое условие демократии. А что еще? Гражданские права и в древних и в средневековых обществах оберегались тщательно. И эти ограничения становились все жестче и жестче. В V веке, наконец, афинским гражданином мог стать только доказанный сын афинского гражданина и афинской гражданки. Если хотя бы одна из двух сторон не имела гражданства, то и сын становился метеком. На этот закон попался даже великий Перикл, популярнейший стратег, при котором Афины достигли наивысшего могущества. Ему пришлось униженно просить народное собрание, чтобы был принят особый закон, дающий детям Перикла права гражданства, так как его жена Аспасия была не из Афин. Не всегда и не везде было так жестко, я просто привожу вам пример. Гражданские права приобрести было тяжело. Напомню, чтобы в Риме стать гражданином нужно было гораздо дольше, чем римскому гражданину, провести на римской военной службе, почти всю жизнь. Во вспомогательных войсках служили дольше и тяжелее, чем в легионах. Но служили только потому, что в отставку выходили с правами гражданства. Вот такие есть примеры. Ну и, наконец, если с происхождением совсем все в порядке, что необходимо было античному человеку для того, чтобы стать полноправным гражданином и принять участие в демократии, в правлении граждан? Во‑первых, он должен был вступить на военную службу, в фалангу у греков или в легион у римлян, серьезно тренироваться в гимнасии, учиться владеть оружием еще подростком, быть выносливым. Только защитник Отечества может быть в свободном обществе гражданином. Во‑вторых, еще надо было обзавестись семьей, потому что одна из функций гражданина в свободном обществе — рождать новых граждан. В той или иной степени, в тех или иных формах мы подобные требования можем видеть в любых классических демократиях на протяжении столетий. Знаю одного юношу. Это конкретное лицо, я мог бы даже назвать имя, потому что он живет в Москве, а в Екатеринбурге его никто не знает. Но какая разница, он же не один такой. Этот юноша не попал на военную службу, потому что у него с мозгами не все в порядке. Он, говоря на дурном жаргоне, «закосил» или действительно ненормальный. И потому был не призван на военную службу. Семьи у него нет, не предвидится и думаю, что он никогда не произведет детей. Однако он может гонять на мотоцикле и, представьте себе, голосовать! Общество, в котором человек признан неспособным стать солдатом, но считается нормальным, чтобы стать гражданином, на демократию не похоже даже отдаленно.

Напомню вскользь о демократиях нового времени в больших государствах. Ну, вы понимаете, что в греческих городах не надо было выбирать никакого парламента. Полноправных афинян было 6‑8 тысяч. А такое количество может собраться на одной площади и принимать решения. Когда государством становятся не Афины, а целая Греция, не придумаешь такую площадь, куда можно собрать всех граждан, да еще чтобы они могли высказываться, и друг друга при этом не затоптали. Потому «прямая демократия» именно в силу роста государств сменяется «представительной демократией». Появляются представительные учреждения, которые мы иногда называем «парламентами», а на самом деле они во всех странах назывались по‑разному: в Англии — «парламент», во Франции — «генеральные штаты», в Швеции — «ригсдаг», в Польше — «сейм», а наше национальной название — «земский собор». Так вот с появлением представительных учреждений мы приближаемся все больше к новому времени. В новое время тоже ведь существовали демократии, часто в сочетании, в союзе с монархиями. В XVII‑XVIII веках, в XIX веке было довольно много парламентов, хотя государства возглавлялись монархами. Как ограничивались права граждан? Кто мог становиться гражданином, а кто не мог? А очень просто. В новое время это называлось «цензами». И цензы были разными. Был «имущественный ценз». «Образовательный ценз» существовал до тех пор, пока не стало всеобщей грамотности. Он никогда не был высоким и только требовал, чтобы человек обладал твердой грамотностью, если он участвует в политическом процессе. «Возрастной ценз». Посмотрите, как это похоже на античный мир. Ведь надо сначала вырасти. В этот ценз, по сути, входило и требование иметь семью, потому что люди все‑таки женились, и женились, как правило, не в сорок лет, а значительно раньше. И раньше обзаводились детьми. Не так рано, как в средневековье, но в двадцать лет чаще всего уже обзаводились. И он был равен не 18 годам, как сейчас, а 23 годам. К 23 годам, обычно, человек обзаводился семьей и определял свое отношение к военной службе. И, наконец, «ценз оседлости». Он бывал разным. Он мог требовать, чтобы вы родились в данной местности. Но чаще он требовал, чтобы вы прожили определенный срок. И тогда получали избирательные права.

Что означает фактически полная или почти полная отмена цензов? Давайте посмотрим сейчас на так называемые западные демократии. Демократии ли они? Не будем смотреть на Российскую Федерацию: опыт мал. Да потом нам и так все ясно. Нам в пример ставят ведь именно западные демократии. Смеют ли они называться демократиями? Ценза имущественного нет. Следовательно, к выборам допущен деклассированный элемент, которого во Франции называют «клошаром», а у нас «бомжом». Можно ли доверять такому человеку? Римляне даже не брали их на службу в легион, потому что не доверяли оружие человеку, которому нечего защищать. Кстати, римляне называли их «пролетариями». У нас исказили перевод и значение этого слова. Латинское слово «пролетарий» должно переводиться на русский язык не вполне достойным словом «рабочий», а термином «босяк». Так что если вы идете по Пролетарской улице, на доске должно быть написано «Босяцкая». Рабочий как раз может быть гражданином. Образовательный ценз исчез повсюду объективно. Правда, наше правительство стремится, чтобы у нас снова появились неграмотные русские люди. Тогда, вероятно, придется ставить вопрос об образовательном цензе. А вот отсутствие ценза оседлости есть вещь серьезная. Ведь пришлый человек лишен как корней, так и ответственности. Ему стыд глаза не колет. У того, кто прожил долго, есть сосед слева Иван Иваныч, с которым он знаком тридцать лет. С соседом справа Павлом Сергеичем он знаком двадцать лет. Ему же неудобно повести себя нехорошо как гражданину. Это понятно. Он знает, что если с ним случится что‑нибудь неприятное, то его выручит Павел Сергеевич, поможет Иван Иваныч. Это естественно, они же добрые соседи. Их отцы были добрыми соседями. А тот, кого никто не знает, человек без роду, без племени, пришедший неизвестно откуда, — это же готовая игрушка в руках властей! Он весьма вероятно будет голосовать так, как пожелает начальство. То есть, он — не гражданин, ненадежный человек. Неслучайно советская власть так активно перемешивала население. Неужели вы думаете, что это случайность или чисто экономическая необходимость? Это была социальная политика. Нас перемешивали и тасовали елико возможно. Тут все шло: и «распределение молодых специалистов», и «комсомольские стройки», и «стройки пятилетки», «оргнабор по лимиту» я уже упоминал. Все, что угодно. В итоге в городах образовывался огромный круг людей, не имеющий почвы под ногами, не впитавший местную традицию. А везде есть какая‑то местная традиция. В конце 1970‑ых годов я приехал однажды в небольшой город, пробыл там день. Прежде всего, меня интересовала там архитектура. Могу его назвать, это Елец. Русский, уже степной город Липецкой области. С самого начала меня поразили какие‑то удивительно симпатичные люди, уже на улице, когда дорогу спрашиваешь. Я сразу почувствовал, что в городе приятно. А когда я зашел в местный музей во второй половине дня, я про город понял все. До революции было 50 тысяч населения, а когда я приезжал, — 100 тысяч. То есть, большинство населения — местные коренные ельчане. Вот и весь секрет. И это не единственный случай в моей жизни.

Так вот, если обществом управляет один процент, то это видимо аристократия, или олигархия. А если 10 процентов принимают решения, то это уже демократия. А вот если 90 процентов или все 100, то это охлократия, власть толпы. Если совокупность граждан совпадает с населением, если все население — граждане, то граждан нет, ни одного! Это довольно безжалостная закономерность. Но она подтверждается долгими веками человеческой истории.

Аристотелю принадлежит одно поразительное наблюдение, совершенно поразительное наблюдение. В этом он был наголову выше современников. Он указал, что есть общая черта всех форм власти и общая черта всех искажений. Монархия, аристократия и демократия действуют в интересах общества, а тирания, олигархия и охлократия — в интересах части общества. Охлократия действует в интересах низов, всегда стаскивает общественные и государственные решения к интересам общественных низов. Олигархия печется о своих интересах, тиран — о своих.

У демократии есть одно неоспоримое достоинство. Только она одна вызывает реальную инициативу каждого гражданина, и даже негражданина, потому что негражданин, чтобы стать гражданином, тоже должен проявлять инициативу. Вот эта активизация народа присуща демократии больше, чем двум другим формам власти, с которыми она может быть успешно совместима.

Еще несколько слов мне хотелось бы сказать об олигархиях. Их бывает много. Ведь разные группы могут сложиться в шайку, если хотите, и образовать власть немногих. Может быть «олигархия богатейших», примеров тому в мировой истории довольно много. Такая олигархия стремится купить власть. Может быть «олигархия бюрократов». Видимо, самая страшная угроза для монархии, аристократии и демократии исходит от бюрократии. В общем, профессиональные администраторы, или лучше профессиональные чиновники как в России, потому что чиновнику присуще чувство чести, долга, — необходимы. Но любое здоровое общество всегда руководствуется всегда одним и тем же принципом — чиновников должно быть столько, сколько необходимо. Если городской управе нужно 90 чиновников, то в крепком обществе 91 чиновника там не будет. Как только бюрократия превышает наименьшее необходимое число, она стремится превратиться во власть. Но такая форма власти не существует, ибо бюрократия есть категория обслуживающего персонала. И свободные граждане, в том числе и в монархиях, так и относятся к ней. Если мы христиане, то мы уважаем обслуживающий персонал. Но администратор есть такой же обслуживающий персонал, как дворник или уборщица. У нас есть отвратительное словосочетание и им пользуются — «местная власть». А она вообще не власть, она местная администрация, местные чиновники. Вы ее избираете, чтобы она обслуживала ваши интересы. И если администрация, бюрократия хочет стать властью, то она может оформить себя только как олигархия, очень опасная власть. Тогда складывается «бюрократический режим». Худшая разновидность такого режима — «полицейский режим». Нас с вами пугают, между прочим, «фашистской угрозой». Наверное, это не очень хорошо. Но неизмеримо хуже любого фашизма — «полицейское государство». Я, безусловно, предпочел бы оказаться в условиях Испании Франко, чем в современной Мексике, где барина будет корчить даже не начальник полиции, а простой патрульный полицейский. Нам постоянно угрожает полицейский режим. Сейчас очередной виток этой угрозы. И это надо чувствовать и от этого надо предостерегать. Нет хуже ситуации, если барином станет постовой милиционер. Вы будете идти по улице, ему не понравится ваша физиономия, и он по ней «съездит» просто потому, что захотелось. Нельзя распускать бюрократию, это смертельно опасно! Кстати, от угрозы бюрократии предостерегает гораздо основательнее и аргументированнее, чем я, может быть, величайший автор монархист, писавший в нашей стране, Лев Александрович Тихомиров в знаменитой своей книге «Монархическая государственность». К сожалению, тираж ее не велик, всего 10 тысяч, но в 1992 году она была издана в Санкт‑Петербурге, и изучать ее теперь можно. Так вот даже тот, кто не испытывает склонности к монархическому образу правления, может с большой пользой прочитать Тихомирова хотя бы потому, что он реально показывает, как бюрократия опасна любой системе, и монархии, и аристократии, и демократии. Вообще это видно и у Александра Ивановича Ильина, крупнейшего русского мыслителя нашего XX века. Но, пожалуй, только Тихомиров описал эту угрозу, этот аспект. И сомнений ни у кого не останется после прочтения тихомировских строк. Но бывают и другие олигархии. Бывают «олигархии тайных обществ». Эта система встречается в европейском мире. В XVIII веке, во время повсеместного процветания «франкмасонства», во многих странах крупные масонские ложи выполняли фактически функцию олигархии. Правда, это была тайная власть. Олигархия пряталась за спиной законной власти. А олигархия с удовольствием прячется за спиной. Кому желательно превращение демократии в охлократию, в толпу, лишенную ответственности и прав, в массы? Монарху? Достойный монарх как раз всегда с особым удовольствием правит свободными людьми. Аристократии тоже нет. Власть аристократии гласна, публична. Это выгодно олигархии. За спиной толпы, за спиной охлократии, олигархия прячется с удобствами.

Вот еще одна форма олигархии, которую дает наше время, наш двадцатый век. Ее раньше не было. Но когда начали, шутя, а потом всерьез называть прессу «четвертой властью», я не мог не задать вопрос, а какая же это власть. Есть три формы власти. Демократическая? А мы с вами разве выбираем главных редакторов? Или еще более жесткий вопрос — а мы журналистов выбираем? Значит, не демократическая. А какая же? Конечно, олигархическая. До тех пор, пока пресса есть тоже обслуживающий персонал, с ней тоже все в порядке. Но если это власть, то, извините, это — олигархия.

Теперь с таким набором понятий мы можем обратиться к тому, как это было в России. Нашу политическую систему можно изучать с домонгольского периода, даже с последних десятилетий язычества. В какой‑то степени у нас есть сведения даже о IX веке, а о X веке уже имеем значительные сведения. В XI веке у нас уже есть писаное право — «Правда Русская» Ярослава Мудрого. Видно, что общество домонгольской Руси в политическом смысле сильно не изменялось. Что мы с вами видим? Еще раз напомню тем, кого не было на лекции вчера. Государством в домонгольской Руси была ни в коем случае не вся Русская земля, а отдельно взятое княжество, Черниговское или Курское, если хотите. Как управляется наше древнее княжество? Естественно, оно управляется князем. Следовательно, мы видим монархию, монархический элемент власти в домонгольской Руси. Князь — верховный военачальник своего княжества, верховный судья, хотя и не единственный. И, как правило, князья судили совместно с боярами или со «старцами градскими», которые в XI веке постепенно тоже превращаются в бояр. Наконец, в какой‑то степени князь есть правитель. Он собирает налоги, тогда «дани». Был ли князь феодалом? Ни в коей мере! Нашу домонгольскую систему вообще очень трудно назвать феодализмом. Некоторые элементы феодализма наблюдать доводится, но в уже боярском укладе жизни и в боярском землевладении. Не очень похожие на западных, но все же в чем‑то наши бояре — феодалы, а князья нет. Каждый князь, Ключевский прав, обладал равным правом, а также и обязанностью княжить. Столы, престолы князья занимали в порядке «патриархальной лествицы». Причем наследование шло не от отца к сыну, а от брата к брату. Были захваты столов, были известные изгнания князей. Известны даже убийства князей. И все‑таки норма существовала. И, как правило, князь переезжал, причем, всегда вверх, всегда повышались с младшего стола на старший.

Почему князь не феодал? Ну, во‑первых, княжеская казна есть городская казна. Тогдашний князь очень богатой Руси обладал значительной движимостью, которую собирал в виде различных поступлений, но прежде всего пушниной. При всем богатстве русской земли драгоценного металла всегда не хватало. Потому дополнительной денежной единицей была меховая шкурка. Из этих денежных средств князь должен был укреплять город, содержать табуны, дабы можно было собирать конные ополчения. Русские довольно быстро вошли во вкус конного боя, и в XI веке это уже конная армия. И кто не умеет сражаться в седле, ездят в седле и спешиваются для сражения. То была «ездящая пехота». Князь должен построить городской собор, а если собор уже построен, то чем‑нибудь его благоукрасить, а еще лучше основать монастырь. Наконец, князь должен задавать пиры. Стариннейший обычай, несомненно, языческого происхождения, но его‑то как раз церковь одобрила охотно, потому что в обычаях княжеских пиров была с одной стороны благотворительность, с другой стороны проявление братолюбия. Из тех же самых денег, из городской казны. Конечно, князь мог и не задавать пиры. Но ведь в принципе и современный политик может не проводить избирательную компанию и не встречаться с избирателями. Но это нежелательно. И князю тоже было уж совсем нежелательно не задавать пиров: престиж князя падал. Он начинал плохо выглядеть в глазах подданных. А это иногда плохо кончалось. Заметьте, самый популярный князь тех времен, конечно, — Владимир Киевский. Чем он вошел в былины? Пирами! Пирами Владимира Красное Солнышко. Так что в основном все‑таки задавали. Во‑вторых, мог ли князь принимать решения помимо боярства? Покуда это была только его старшая дружина, возможно, мог. Но, судя по тому, что мы знаем из истории того же Святослава и Игоря, князь предпочитал советоваться с боярами. А в более поздний период? Это было подробно разобрано в докторской диссертации Ключевского «Боярская дума Древней Руси». А после того, как боярство вобрало в себя «старцев градских», городскую знать, князь вообще не мог принимать решения без них, потому что они тоже в какой‑то степени проявляли волю города. А город был сильнее князя. Ключевский пишет прямо: «служилый характер княжеской власти». Нет, князь не был администратором ни в коем случае. Князь не был наемником, не был обслуживающим персоналом. Необходимость князя понимал каждый, кто не полоумный. Во Второй Новгородской летописи есть запись, не помню, под каким годом, что «14 месяцев князя не было, и была в новгородцах туга великая». Ну, конечно, современный «демократический» наш соотечественник должен этого не понимать. Как же так? Избавились от главного «эксплуататора», надо напиться на радостях и на митинг! А они тужить вздумали! Но новгородцы были умнее наших современников. Они понимали, что город без князя тоже теряет в престиже и рискует попасть в зависимость от другого города. То есть, его в терминах того времени начнут воспринимать как пригород. Не в том смысле, как сейчас говорят, например, о пригородах вашего Екатеринбурга. А говорили так, например, «Псков есть пригород Новгорода». Они довольно далеко друг от друга, но Псков зависим от Новгорода. Город нуждался в князе, но город был сильнее князя. Неслучайно была древнейшая городская должность «тысяцкого» — главы не только городского ополчения, но и города. Тысяцкий всегда был боярином, но по городским выборам. Фигура эта, следовательно, от князя практически независимая. Таким образом, аристократическая власть в домонгольской Руси в каждом княжестве реальна. И мы с вами видим, что кроме элемента монархического есть и элемент аристократический. Это бояре.

А как насчет демократии? Во‑первых, у нас бывало «вече». Некоторые историки ставили под сомнение реальный вес вече. Дескать, если по летописям судить, собиралось вече чрезвычайно редко. Но летописные статьи бывают очень краткими. И кто доказал, что каждое вече попадало в летопись, если это был привычный механизм. Крупнейший исследователь домонгольской или Древней Руси сейчас, питерский профессор Игорь Яковлевич Фроянов. В прошлом году вышла огромная его работа «Древняя Русь». Так вот Фроянов доказал, опираясь на источники, важнейший момент. Князь понимался как военный человек. И если князь хотел воевать, волен был воевать. Но если князь принимал решение воевать сам, он мог воевать со своей дружиной, мог набрать «охочих людей», то есть добровольцев, но не мог ополчить город. Город ополчал себя только сам! Вот вам и реальность демократии — свободные граждане Древней Руси. Это домохозяева, главы семейств, те, кто имел свой дом, двор и свое дело. Среди них были ремесленники, купцы и кто угодно, но обязательно домохозяева. Вот вам и третья составляющая власти — демократическая. Не только вече городское. Все крупные города имели «кончанское» устройство, то есть делились на «концы». Про Новгород все помнят. А на самом деле и Смоленск имел концы. И Москва когда‑то имела концы. Конец собирал свое, «кончанское вече», имел свою «кончанскую деловую избу», соборный «кончанский храм» и избирал «кончанского старосту». Ниже были «улица», «уличанский сход», «уличанский староста» и «приходской храм». Такой жесткой системы как западноевропейский цех Русь не знала, а вот то, что я описываю, знала. Вот так. Соотношения были различны. Во‑вторых, в Суздальской Руси была очень сильная княжеская власть, особенно при владимирских «самовластах», при Андрее Боголюбском и Всеволоде Третьем. Однако, хотя они и приобрели серьезные правообладания над боярством старейших городов Ростова и Суздаля, это им далось не простой ценой. Это далось им ценой опоры на другие сословия, то есть на демократические круги. И в 1211 году Всеволод Третий Большое Гнездо созвал первый собственно «земский собор», хотя такого термина тогда еще не было. Мы не знаем, как это называлось. Согласно летописи великий князь созвал «собрание всяких чинов и званий людей». Потом с XVI века это станет называться «земским собором». Как это называлось в начале XIII века, просто неизвестно. В‑третьих, в северо‑западной Руси, в Новгороде и Пскове, особенно в Новгороде сильно ослабел монархический элемент. С 1136 года на Руси новгородцы заявляют, что они «вольны во князьях». Это не значит, что князя нет. Князь есть всегда. Князь необходим. Новгородцы только лишь постановили, что они вольны не только избрать князя, но и вольны «попросить его вон». Это была победа объединенной аристократии с демократией над монархией. В Галицко‑Волынской Руси, на юго‑западе была особенно сильная аристократия. А в остальных землях сохранялось более или менее равновесие.

Что такое государственная система, сочетающая элементы монархии, аристократии и демократии? Античным такие системы были известны. Величайший античный историк Полибий, живший значительно позднее Аристотеля, во II веке до Р.Х., даже в своей истории, которая только что закончилась выходить очередным, новым изданием, считал, что совершенная государственная система та, которая объединяет элементы аристократии, демократии и монархии, в которой есть элементы всех трех видов власти. Это не «принцип разделения властей», который придумали на Западе и которым нам морочат голову. Он, кстати, на Западе нигде не выполняется. В чистом, правильном виде принцип разделения законодательной, судебной и исполнительной властей нигде не соблюдается, потому что это просто невозможно. Потому что если соблюдать его полностью, то произойдет расчленение верховной власти со всеми вытекающими для государства и общества последствиями.

А вот принцип, описанный Полибием, есть «принцип дополнения властей», а не разделения. Можем ли мы согласиться с точкой зрения Полибия? С одной оговоркой: мы почти две тысячи лет христиане. И так же точно, как более молодые мусульмане, мы знаем, что идеального государства не бывает. Точнее говоря, идеальное государство, может быть, и будет после конца времен, когда мы будем с Господом вместе. Но у нас нет по этому поводу исчерпывающей информации, и мы не знаем, можно ли это считать государством. А в реальном мире, конечно, идеального государства быть не может. Это утопия, а утопиями лучше не заниматься. Но приличное‑то государство бывает. А бывает неприличное. И вот если мы не утописты, а христиане и идеальных государств не признаем, то для нас политика есть вполне естественное стремление двигаться от неприличного государства по возможности к приличному. Ну да все в руце Божией! Так вот с этой оговоркой можно считать, что Полибий прав.

Когда я вернулся к этой теме и в 1993 году опубликовал исследование государств, устроенных по схеме Полибия, я назвал это устройство — монархию с аристократией и демократией — «Полибиевой схемой». Термин введен мною в науку, так как он появился уже в публикациях других авторов. Итак, трехсоставная система с монархом, с реальной той или иной аристократией и некой демократией и есть Полибиева схема. И это наша, русская национальная традиция. Почему? Докажу. Система городов‑княжеств, княжеств с городами в центре рухнула в XIII веке. Тому много объяснений. Есть этническое объяснение. Его дает Гумилев. Закончилась история славян. Начиналась история «русских». Это переходный период, а переходные периоды тяжелые. В некотором, другом смысле и у нас сейчас переходный период. На нас нападали все, кому не лень. Может быть, это самый тяжелый период нашей истории, всей нашей истории. Это была Орда, это были вассалы Орды. Это были люди, которых потревожила Орда. Вассалом Орды была, например, Волжская Булгария там, где сейчас Татария. Еще хуже было на западе. Западные вторжения нам стоили гораздо дороже, чем Орда. Это Литва, Польша, Венгрия, шведы и то, страшнее чего ничего и не было — орденские немцы, два ордена немецких рыцарей‑крестоносцев. Вот постоянное давление с запада, постоянная угроза. С Ордой, кстати, было неизмеримо легче. Я посчитал когда‑то. Науке известно сейчас около четырехсот архитектурных памятников домонгольской Руси. Почти все они храмы, хотя есть несколько дворцов. Естественно, каменных. От деревянных ничего не осталось. Я говорю об остатках каменных зданий. Русь была еще все‑таки очень деревянной. И ей это нравилось! Примерно две трети всего этого великолепия приходится на западнорусские земли, то есть на территорию Украины и Белоруссии. Ну, естественно, там Днепр. Там ближе к нашей прародине. Там культурная ось домонгольской Руси. Неслучайно она Киевская. А к востоку, где Москва, еще не вполне славянские земли. Там еще угро‑финны жили. Это то, что славяне потихонечку колонизовали. Так вот в западных областях примерно две трети, а в восточных — примерно одна треть. Осталось три десятка памятников из четырехсот. Все остальные лежат в земле. Мы их изучаем как археологические памятники. От них остались фундаменты или части фундаментов. В лучшем случае низшие части стен. А три десятка каменных зданий Древней Руси стоят, как стояли. Где они стоят? Две трети из этого количества на востоке, в Великороссии, и только одна треть — в западнорусских землях Украины и Белоруссии. Здесь на востоке разрушали пожары, иногда войны. Потом все доделывало время. А там разрушали западные правители. Вот что значило оказаться сначала под Литвой, а потом под Польшей. И сохранилось примерно три десятка икон домонгольского письма. Я их знаю письменно, но дело в том, что у некоторых имен есть плавающая датировка, то ли они первой половины XIII века, то ли второй. Примерно три десятка. И все только на востоке. Ни на Украине, ни в Белоруссии нет ни одной домонгольской иконы. Погибло все. Ни одной древней иллюминированной книги, книги с миниатюрами. Погибло все. Там, где признавали власть Орды, сохранилось. Там, где властвовали хотя бы недолго люди с Запада, погибло все.

Так вот начиналось это все с того, что города наши уменьшились в числе и запустели. Нет, они были не все разрушены, но потрясения эпохи были таковы, что городское население лишалось работы и постепенно вокрестьянивалось. Целые ремесла исчезали в XIII веке. У нас больше не стало страны городов. Русь уже не была тем, что скандинавы называли «гардарики» — городской страной. В этих условиях, естественно, город потерял свое значение, и вместе с ним ушла городская демократия. Конечно, низовые земские демократические обычаи на Руси оставались всегда. Оставался «сельский сход», оставался «волостной сход» на погосте. В городах были «сотни» и «слободы», тоже определенные объединения горожан. И они были самоуправляемыми. Но в целом в княжестве больше не было демократии, которая называлась «вече». Это была монархия с аристократией. Неслучайно уже Даниил Александрович, первый Московский князь стремится подобрать себе на службу всех бояр, чьи отцы служили его отцу Александру Невскому. А он тогда выглядел солиднее в глазах других княжеств, он умел собирать людей. Этот первый и святой, не будем забывать, русский князь. Неслучайно в своем завещании Дмитрий Донской, другой благоверный князь, прежде всего, указывает сыновьям всегда советоваться с боярами и не принимать важных решений без боярского мнения, без учета боярского голоса. Обратитесь к специальным исследованиям нашего замечательного историка Степана Борисовича Веселовского. Он детально разработал значение русской аристократии высокого средневековья и даже назвал время Дмитрия Донского «золотым веком русского боярства». Московские князья вместе с московской боярской знатью, прежде всего и создали единую Россию. Конечно, этого хотела вся Русская земля. Такова была воля нации. Но всегда кто‑то только волю проявляет, а кто‑то действует. Конечно, мы должны именовать Ивана Третьего «создателем России», но не забывать, что на равных с ним создали Россию его бояре. И единая Россия в XV веке это снова монархия с аристократией.

Ну, о реальности боярской власти мы немного говорили даже вчера. Однако вот появилась Россия. Сразу очень серьезная держава, сразу очень могущественная держава. Ее боялись. Я помню, что о ней писали. Папе в Рим его нунций в Польше доносил следующее: «Если какая держава будет увеличиваться в размерах, так держава Московская». А в те времена это считалось признаком роста. Тогда не было принципа неприкосновенности границ. В XV веке, в эпоху Возрождения мыслили так: если государство уменьшается, значит, оно деградирует. А если оно на подъеме, то оно увеличивается. Но в этом удивительно благодатном для России 40‑летнем царствовании Ивана Третьего встала новая проблема, давно известная историкам — проблема расширения «социальной базы правящего слоя». Почему она встала. Раньше до князя было довольно близко, покуда это было княжество Московское, ну или Тверское. А до боярина и совсем рукой подать. И если была какая‑нибудь, как мы теперь говорим на западный манер, проблема, то можно было до боярина добраться, пожаловаться или посоветоваться, что и делали, ибо такова функция аристократии — быть совестью, принимать ответственные решения. Теперь не так. Теперь Иоанн Третий, отнюдь не ослабляя, а укрепляя аристократическую власть, собирает ее воедино. Теперь аристократия все как‑то больше в Москве, теперь до боярина не доберешься. Для княжества боярская знать была достаточно широкой аристократией. Для царства эта база правящего слоя стала слишком узка. Как была расширена социальная база правящего слоя? Она была расширена в конце 1540‑60‑ых годах в реформах «избранной рады». Избранная рада — не учреждение. Это инициативная группа членов боярской думы, среди которых, кстати, были и молодые, и наиболее талантливых неродовитых людей близ думы. Это Андрей Михайлович Курбский, известный потом своей перепиской с Иваном Грозным, Адашевы и т.д. Это не было ни переворотом, ни бунтом детей против отцов, не дай бог в России такое. Этих инициативных людей поддерживал, в том числе и такой авторитетный боярин как Иван Федоров‑Челяднин, «конюший боярин». «Конюший» есть почетное звание старшего боярина в думе, того, кто председательствует, если нет государя.

В реформах избранной рады, во‑первых, создали широкое земство. Теперь каждой волостью управлял «земский староста», избираемый из местных дворян. Ему помогали несколько «земских целовальников». Термин «целовальник» обозначает того, кто целовал крест, то есть приносил присягу, присяжного. Земских целовальников выбирали из нескольких зажиточных крестьян, «черносошных крестьян», не помещичьих. Уголовные дела ведал наподобие англо‑саксонского шерифа выборный «губной староста». У него были «губные целовальники». Вот система, в которой на местном уровне социальная база правящего слоя была расширена не только до мелкого, местного дворянства, но и до зажиточной части крестьянства. Наша демократическая база была шире, чем на Западе, где ни в одной системе самоуправления крестьян не было и в помине. Во‑вторых, в 1550 году был созван первый большой «земский собор». Надо заметить, что видимо он был все же не первым. Существует мнение, что уже в XV веке Иоанн Третий созывал земский собор для принятия судебника в 1497 году. Об этом есть смутные сведения в летописи. Те, кто слишком серьезно заинтересуется этой системой, должны будут посмотреть великолепную монографию академика Черепнина «Земские соборы Русского государства в XVI‑XVII веках». После того были видимо два краткосрочных земских собора уже в XVI веке. Но первый большой, о котором мы знаем многое, был действительно в 1550 году и он принял новый судебник.

Так вот с этого момента мы восстановили Полибиеву схему. Только прежде она была в масштабе княжества, а теперь в масштабе всей России. Упрощенно говоря, прежде она состояла из князя, бояр и вече. А теперь — из царя, боярской думы и земского собора. Между прочим, земский собор есть безоговорочно сословное представительство. Многие в этом сомневаются, нас всегда подозревают в отсталости. А, между прочим, западные европейцы не сомневались. Если поляк докладывал о земском соборе в Москве, то он писал, что в Москве созвали «сейм», то есть использовал свой национальный термин, а английский купец отписывал, что в Московском «парламенте» идут бурные дебаты.

Земские соборы принимали важнейшие решения об изменении государственных границ, начале войн и заключении мира. Так к земскому собору обращался Иван Четвертый, дабы получить хотя бы формальную санкцию на продолжение Ливонской войны. Земский собор отказал принять город Азов в русское подданство, потому что это означало войну с турками. Царь Михаил Федорович поступил по решению земского собора. Земский собор в 1653 году согласился с предложением царя Алексея Михайловича принять в подданство гетмана Богдана Хмельницкого с гетманскими землями. Это почему‑то называется «Воссоединением Украины с Россией», как будто Украина есть нечто сопоставимое с Россией, а не просто часть России, которая исторически была от нее отторгнута. Такие решения известны. Земские соборы принимали важнейшие законы. Например, в 1638‑39 годах было принято знаменитое «Соборное уложение» при царе Алексее Михайловиче. Земские соборы в принципе обладали возможностью низложить государя. Так это воспринималось обществом. Вот один прецедент. Царь Василий Шуйский, продемонстрировав полную неспособность в эпоху Смуты, был в 1610 году низложен земским собором. Но гораздо интереснее, что земские соборы избирали государя. Ну, естественно все сидящие в зале знают о том, как земский собор избрал государя Михаила Федоровича — первого Романова. Наверное, многие помнят, что был избран земским собором в 1598 году государь Борис Федорович — первый Годунов. А ведь этих случаев не два. Счастливо начавшееся царствование Иоанна Четвертого деградировало в тиранию, окончательно тиранией став с учреждением внегосударственного террористического аппарата — «опричнины». Тираны, как правило, доживают до естественной смерти. Это историческая закономерность. Видимо, таков социальный ужас в условиях тирании. Но никогда не наследуются. И как только Иван Четвертый умер, избавил Россию, точнее, господь избавил Россию от его присутствия в 1584 году, сословия тут же топнули ногой и очень грозно. И следующему царю Федору Иоанновичу пришлось, несмотря на его общеизвестный добрый нрав, пройти процедуру избрания. Так что первое избрание царя было не в 1598, а в 1584 году. Затем в 1598, и далее все государи проходили избирательский земский собор.

У нас сейчас одни ненавидят монархическую традицию, другие ненавидят демократическую традицию. А русская демократическая традиция не менее древняя, чем традиция монархическая. Сейчас любят вспоминать о присяге, данной Романовым на земском соборе 1613 года. Это правда. Так вот, невзирая на это, сын Михаила Федоровича, царь Алексей тоже проходил процедуру избрания. И Федор Алексеевич проходил, и Иван с Петром Алексеевичи проходили. Как только не стало Ивана Четвертого, все остальные от Федора до Петра Первого избирались. Потребовалась вторая тирания, а их в России всего‑то две и было, бюрократическая тирания, тирания с бюрократическим переворотом Петра, двойной удар, как по русской аристократии, так и по русской демократии, чтобы исчезла эта функция земского собора. Исчез и сам земский собор. Кстати, практика показала, что это опасно не только для демократии. Увы, это опасно и для самой монархии. Ведь у нас в истории был еще один случай катастрофически непригодного царя, антирусского царя, предавшего национальные интересы. Это Петр Третий. Его бы, видимо, устранили сословия, но больше не было законного механизма, больше не созывался земский собор. В результате — переворот и затем убийство в Ропше. Устранить, как Василия Шуйского нельзя было, потому пришлось устранить физически. Причем Петра Третьего устраняли не заговорщики на деньги врагов России, как то было с цареубийством Павла Петровича, как то было с убийством последнего царя Николая Александровича, как то было с убийством царя освободителя Александра Второго. Нет, Петра Третьего устраняли самые доблестные и патриотические русские офицеры.

Так вот, мы с вами можем видеть, что Россия в лучшие периоды своей истории управлялась в соответствии с Полибиевой схемой. Мы не знаем эпох такой мощи и одновременно благоденствия России, мощи, основанной не на выжимании соков из нации, не на предательстве часто национальных интересов в пользу интересов бюрократии, в пользу «мировой революции», в пользу чего угодно. В X‑XIII веках Россия управляется в соответствии с Полибиевой схемой. В XVI‑XVII веках Россия управляется в соответствии с Полибиевой схемой. Есть еще хорошие, красивые эпохи в России, когда Россия стремится к восстановлению Полибиевой схемы. Это XV век, эпоха Василия Темного и Ивана Третьего. И это вторая половина XIX века, когда в реформах Александра Второго было восстановлено «земство». Я думаю всем известно, что в 1881 году на рассмотрении государя лежал готовый проект восстановления земского собора, то есть избрания «государственной думы». И это разумно. Местное самоуправление было восстановлено в 1862‑64 годах. За два десятилетия как раз подросли ответственные граждане, которых можно было избирать и в общесословное представительство. Бомба мерзавца Гриневицкого оборвала и жизнь царя освободителя и процесс восстановления русской политической традиции в соответствии с Полибиевой схемой.

Мы, заметьте, думу все‑таки избираем уже при Николае Втором. Заметьте еще один интересный момент. Ну, ведь не дума сама придумала структуру избрания. Придумали люди разумные и прежде всего сам государь. И «Основные законы Российской империи» дума изменять не могла. Заметьте, ведь мы имели не только государственную думу. Мы имели и «государственный совет», верхнюю палату. Она не была чисто аристократической, но все‑таки явно должна была исполнять функцию аристократической палаты. Половина членов государственного совета назначались государем пожизненно. Другая же половина избиралась, но отнюдь не всеми гражданами, а православной церковью в церковных кругах, академией наук и университетами, обществами крупнейших городов и дворянскими корпорациями. Великая интуиция Николая Второго, а я считаю, что политическая интуиция последнего нашего государя была поразительной, подсказала важность сохранения аристократической палаты. Мы были готовы к восстановлению Полибиевой схемы, но к глубокому сожалению, дума не оказалась земским собором. Вместо духа солидарности, присущего земским соборам, и прежде всего духа солидарности со своим монархом дума была проникнута ядом партийности. А партия разве демократический институт? Даже западные политологи признают, что партии есть недемократический элемент демократической системы. Внутри системы — я не имею в виду «партию нового типа» (ленинскую) или НДСП в Германии — любая нормальная избирательная партия, которых сейчас и у нас целая куча и на Западе, есть зло, как признают и на Западе, но есть неизбежное зло. А мы с вами имеем обширнейший и не только собственный русский опыт беспартийной демократии. Кстати, еще в XVIII веке английский философ Хатчисон, задавая вопрос, можно ли считать порядочным гражданином члена политической партии, отвечал нет, нельзя, потому что он будет действовать не в интересах общества, а в интересах партии. В этом ведь тоже есть логика. Почему появляются политические партии? Потому что мы отказались от цензов. Потому что мы больше не избираем своих гласных (кстати, «депутат» значит по‑русски «гласный», имеющий право голоса), потому что мы лично знаем этого Василия Сергеича, а избираем, потому что он «деморосс» или «коммунист» или еще кто. А это и есть разрушение демократии. Это и есть дергание за ниточки. Тогда олигархия будет дергать толпу, охлократию за ниточки, прячась за ее спиной. У нас есть демократическая традиция, но мы и на вершок к ней не приблизились за последние годы. И еще раз повторю, наша политическая традиция есть Полибиева схема. А в те эпохи, когда наше правление не вполне ею соответствовало, мы стремились к ее восстановлению. Так было в XV веке, так было от Александра Второго до Николая Второго.

В сущности, я все сказал. И, наконец, буквально два слова о советском периоде. Я и вчера заканчивал советским периодом. Уместно проанализировать, что же было с того момента, как мы позволили разрушить историческую Россию. А то, знаете, иногда читаешь, что у нас якобы демократического опыта не было, всего несколько месяцев при временном правительстве в 1917 году. Извините, но при временном правительстве никакого демократического опыта вообще не было. При временном правительстве никого не выбирали, а было правление «революционной олигархии». Другая, очередная революционная олигархия, большевицко‑эссеровская победила в октябре 1917 года. Но, так как уже шла революция, а революция поднимает всю муть со дна общества, то помимо революционной олигархии возникла и революционная толпа — «революционная охлократия». Это всевозможные «комбеды» (комитеты бедноты), всевозможная молодежь (ранние «комсомольцы», служившие в отрядах «чрезвычайного назначения», отрядах ЧК) и так далее. И революционная олигархия вступила в противоборство с революционной охлократией. Вот смысл происходящего в 1920‑ые годы и даже еще в начале 1930‑ых. Охлократия победила единственным способом, которым она вполне может победить олигархию. Она выдвинула тирана, но уже «революционного тирана». Ленин революционным тираном не был, Ленин был «предводителем олигархов». Сталин тираном стал. В 1953 году его не стало. К чему мы вернулись? Ну, разумеется, мы вернулись к олигархии, к олигархии верхушки коммунистической партии, которая так и управляла нами, пока все не начало расшатываться «перестройкой» Горбачева. Что мы имеем сейчас? Мы опять имеем олигархические тенденции, как имеем и охлократические. К счастью, не смотря на то, что нам всем очень, простите, пудрят мозги, видно, что в России есть монархическое начало, есть монархическая тенденция, есть востребованность монархии. Есть и демократическое начало, настоящее, не охлократическое. Есть даже движение за воссоздание земства. Я даже рассматриваю некие ростки аристократического начала, хотя это труднее всего. Восстановить аристократию труднее чего бы то ни было. Ее же надо выращивать долго. Но выращивать ее стоит, в этом все заинтересованы. Я оптимист неисправимый. Я полагаю, что Россия будет. Значит, она будет с политической системой, которая отражает нашу славную и весьма многовековую национальную традицию. Благодарю вас. Я отвечаю на ваши вопросы.

Вопросы и ответы

Вопрос: (не расслышан)

Ответ: Если политик называет своих избирателей «электоратом» или, еще хуже, «массой», это значит, что он смотрит на окружающих сограждан как на быдло. СССР был вне всякой русской традиции и империей не являлся.

Вопрос: Что есть крепостничество в истории России?

Ответ: Никакого времени не хватит. О крепостничестве есть совершенно классические статьи Ключевского. Но вкратце обращаю ваше внимание на следующее. Домонгольская Русь крепостничества не знает. Правда, она знает рабство. Тогда холопы были рабами. В XIII‑XV веках холопы перестают быть рабами, но становятся единственными крепостными, ибо крестьяне высокого средневековья по‑прежнему свободные люди. Санкт‑петербургский профессор Скрынников Р.Г. доказал очень интересную вещь. Могу сослаться на работу «Россия после опричнины», Ленинград, 1974. Он доказал, что крепостничество генетически связано с опричниной, что опричнина дала толчок. Предпосылки, разумеется, были, но толчок к закрепощению дала опричнина. Тем не менее, крепостничество XVII века означает только прикрепление к земле. Соборное уложение Алексея Михайловича середины XVII века прямо оговаривает, что «продавать крещеного человека никому не позволено». То есть, не только нельзя было продать крепостного крестьянина, даже и холопа нельзя было продать. Я бы сказал так, в XVII веке крепостная зависимость в России минимальна, она мягче, чем в любой западноевропейской стране кроме Англии. А в XVIII веке она жестче, чем почти в любой западной стране. Последовательно повороты Петра, а потом Екатерины наше крепостничество довели до состояния рабства. В XVII веке никому бы не приснилось, а до конца XVIII века это правда — публичное объявление, что «продается крепкая телега, борзая сука и здоровая девка». Вот цена, вот расплата за вообще‑то говоря западнический поворот. То есть, у нас под одним названием «крепостничество» или «крепостное право» понимают в сущности два разных явления. Здесь не просто эволюция крепостничества. Крепостное право XVII века совсем не похоже на крепостное право XVIII и начала XIX века.

Вопрос: Знакома ли мне книга Петра Иванова «Тайна святых»?

Ответ: Да, знакома мне эта книга и отношусь я к ней плохо, потому что мне про тайны святых ничего неизвестно. Может быть, они тайком ему что‑нибудь сообщили. Книга это между прочим иерархическая. Она, несмотря на все его реверансы, нарушает апостольский епископальный принцип устроения церкви. У него одни епископы милостью божией, а другие по избранию народа. Но тогда и таинство священства не таинство. Историк он очень слабый. В общем эта книга меня не интересует и единственное, что меня удивляет, то, что мне доводилось видеть ее на церковных ящиках. Я бы там ее не продавал.

Вопрос: Во вчерашней лекции упомянут Солоневич. Как вы оцениваете роль его книги «Народная монархия» в развитии идеи православно‑имперской государственности в России? Какие положения книги устарели? Повторите основополагающие труды по тематике проводимых лекций. Где напечатано? Год издания?

Ответ: Я не вспомню всего. Ах, вы меня имеете в виду? По ходу дела я ссылался на многих достойных авторов: и на Ключевского, и на Гумилева, на Веселовского, на Черепнина. Про свои статьи могу сказать, что почти все мои большие статьи из номера в номер печатаются в ежеквартальном журнале «Новая Россия», очень хорошем, очень красивом, в оформлении немного напоминающем эпоху модерна. Мы все в этом журнале очень симпатизируем предреволюционной эпохе. На мой взгляд, этот журнал отличается тонким вкусом. Он общественно‑политический и литературный. Это прямой преемник журнала «Советский Союз», но он на него совсем не похож. Внешне не узнаете. И люди там не те. Он не закрывался, но там все поменялось. Был тонким цветным, а стал толстым цветным. А рискните подписаться! Если я вас зря на это подбил, то когда приеду в следующий раз в Екатеринбург, приходите и предъявляйте мне претензии, и кидайте мне его в физиономию. Только ведь не кинете. Он не дорогой, издательская цена 10 тыс. руб. Такие журналы сейчас по 30 тыс. стоят.

Итак, о моих публикациях. Последняя работа «Диагноз» о предреволюционных тенденциях опубликована в январском номере журнала «Москва». «Москва», думаю, здесь не редкость. Меня печатает журнал «Православная беседа». В 4‑ом номере читайте статью «Культурология церковных расколов». Надеюсь, что сборник «Неизбежность империи», где моя большая работа «Империи в мировой истории», которую я как‑то кратко излагал за две лекции, может появиться здесь в церковной продаже. Я этот сборник уже показывал здесь, но отдал в библиотеку.

О Солоневиче. У Солоневича есть фактические ошибки. Это естественно: он не профессионал. Но так как я давно его читал, то сейчас не вспомню. Вместе с тем он был человеком такого ума, что находил такие вещи, мимо которых проходили историки. Я читал Солоневича до «перестройки», в те самые времена, когда КГБ меня, между прочим, таскал в 1983‑84 годах, в «андроповщину». Мне книга понравилась сразу. Он человек яркий и симпатичный. Чувствуется, что он здоровенный и приятный мужик. Силища такая! И вдруг читаю у Солоневича, что Habeas Corpus Act — закон о неприкосновенности личности у нас принят на 122 года раньше, чем у англичан. Ну, ты даешь, решил я! Как профессионал я историей долго занимался. Я ему не поверил, хотя понял, что он имеет в виду — судебник 1550 года. Но судебник‑то у меня на полке. Я вынимаю судебник и нахожу статью. Солоневич — прав! Закон, ограждающий подданного Российской державы от произвольного ареста, действительно был принят на сто двадцать лет раньше аналогичного закона в Англии, у нас в XVI веке, а у них в XVII!

Главным недостатком книги Солоневича, объяснимым для меня эпохой написания, с моей точки зрения опасным недостатком, является, безусловно, присутствующее антиаристократическое начало. Это понятно из того, что я сегодня читал. В этом наши позиции расходятся принципиально.

Вопрос: Ваше мнение о книгах «Самодержавие духа» митрополита Иоанна и «Союз короны и креста» Козлова?

Ответ: Козлова не читал. Книгу преосвященного митрополита я сначала читал. Я читал даже его магистрскую диссертацию, когда он был еще довольно молодым игуменом. Он был историком, грамотным историком. Но, к сожалению, когда он начал писать много — а мы должны ценить и помнить, что он был первым архиереем, который начал говорить и с обществом и с властями по‑архиерейски, как власть имущий. И его роль в этом переоценить невозможно. Он просто эпоху открыл и в истории церкви, и в истории России. Однако он был старым и сильно болезненным. И писал он с помощниками. И вот тут произошла одна печальная история. Начинал он готовить свои труды с человеком по имени Константин Ермолаев, профессиональным историком, учеником Гумилева и близким к владыке человеком. И было все в порядке. Но Костя Ермолаев погиб, его убили. И митрополит сам его отпевал. Убили его у дверей его квартиры. Второго Ермолаева у питерского митрополита не нашлось. И дальнейшая его работа шла с Константином Душеновым, его пресс‑секретарем, который был и остался порядочным человеком. Только он офицер отставной, не гуманитарий. И потому в работе «Самодержавие духа» появились Душеновские ляпы, в частности раздел, который я не принимаю целиком, раздел об Иване Четвертом, как вы понимаете. Реабилитация тирана не украшает книги митрополита. Наряду с тем есть прекрасная финальная глава в этой книге, великолепная глава с Александром Невским, очень тонко написанная глава с патриархом Никоном XVII века. Все проходит кроме главы об Иване Четвертом. Появляется Душеновская фантастика. Стареющий митрополит ее не проверил. А зря не проверил. Мерзостный погром в русском городе Новгороде, который учинил Иван Четвертый в 1550 году, объясняет он тем, что там задержалась ересь жидовствующих. А о ереси жидовствующих нет никаких упоминаний после 1504 года. Не смелое ли манипулирование фактами?! Но повторяю, смена литературного сотрудника стоила дорого.

Вопрос: Религия христианства создана для слабых и для людей с низким интеллектом. Для низкого уровня цивилизации.

Ответ: Это я вчера читал. Спасибо. Но Византия была самой цивилизованной державой, по крайней мере, до XIII века, до крестоносного вторжения. Цивилизация в домонгольской Руси в XII веке была неизмеримо выше цивилизации любой западной страны того времени. Правда, тогда на Западе тоже жили христиане.

Вопрос: «И вообще нам религия не нужна, потому что она устарела, потому что уровень цивилизации высок. Мы сами все понимаем и знаем». Правы ли они, те, кто так считает?

Ответ: Слава богу, ясно, что это точка зрения не автора записки, а его собеседников. У Ивана Солоневича есть замечательное место. Посмотрите в «Народной монархии». У него написано примерно так: «Если бы этим полупьяным, абсолютно свободным гражданам сказали бы, что в полном соответствии со словами поэта Александра Блока «згинет треть вас от мора, глада и меча», то никто бы не поверил. Как же так?! Цивилизация, аэропланы, ватерклозеты, Карло Марло, всеобщее равное и всякое голосование». Кажется, я верно процитировал. Вот чего стоит уровень цивилизации сам по себе. Цивилизация есть служебная часть культуры, ее техническое следствие. А культура, между прочим, есть следствие нашего богослужения. Сначала культ, потом культура, потом цивилизация. Ничего дурного в цивилизации нет, ни в микрофоне, ни в персональном компьютере, ни тем более в горячей воде из крана. Но только и надо их оценивать на своем месте. Вот цивилизация находится не выше горячей воды из крана. Это удобно, и пусть это будет. Но есть гораздо более высокие сферы духа, да и сердца просто, знаете ли. Так что никому не помогает. А вот, между прочим, христианство помогает. За века существования христианских государств, пока христианство не было повреждено, не было ни одного тирана! Проверьте, проверьте! С начала христианской государственности, с IV века по XV век нет тиранов. В XV веке, с начала эпохи Возрождения пошатнулось христианство и в Италии появились целые гроздья, пачки тиранов. А Иван Четвертый, между прочим, был человеком, обчитавшемся литературой эпохи Возрождения. Он был западником.

Вопрос: Как вы считаете, кто развалил Российскую империю? Царскую и советскую. Демократы во главе с Керенским, современные демократы, коммунисты или то было исторической необходимостью?

Ответ: Вчерашний разговор, простите. Тогда вкратце повторю. Я вчера говорил, что Советский Союз не был империей. В сущности, Россия как империя, то есть как православное царство и как русская страна одновременно была разрушена в 1917 году и далее в этом качестве не существовала. И не существует по сю пору. Приведу пример, которого не привел вчера. То, что Российская Федерация — не русская страна, следует из того, что нам продолжают жужжать в уши, что Россия — многонациональная страна. Но мы действительно были в границах СССР многонациональной страной. Но только сейчас в России 85 процентов русских. Это больше чем англичан в Великобритании, а они не называют свою страну многонациональной. Это больше чем украинцев в пределах Украины, где тоже нету этого термина. Это больше чем даже литовцев в довольно удачно устроенной Литве. Но их там все‑таки 80 процентов, а не 85. Но территория исторической России была, тем не менее, Советским Союзом восстановлена. Нелепо, вне нашей исторической традиции. Средняя Азия никогда не была частью России. Это большевицкий территориальный захват. Причем без какого бы то ни было размышления о том, надо это или не надо. Я бы сказал так, в 1917 году Российская империя была разрушена, а в 1991 году нам только затруднили ее восстановление. Не более.

Вопрос: Кто или что командует миром?

Ответ: Но вы же знаете, кто в Писании называется «князем мира сего». Его команды мы с вами выполнять не обязаны.

Вопрос: Что ждет Россию в будущем?

Ответ: Я не пророк. Я историк. Но, как уже сказал, я оптимист и никогда не был оптимистом только в отношении своего собственного будущего. Но вот бог милостив, пока все нормально. А что касается Росси, то, думаю, что с ней все будет в порядке. Это не мое научное мнение, а мне так кажется. Это от сердца, я этого анализировать не умею.

Вопрос: Каковой должна быть будущая империя? Нельзя же полностью повторять старые модели. Кто‑нибудь работает над этим вопросом?

Ответ: Да, работают. В частности авторы сборника «Неизбежность империи». Причем, там есть даже разные точки зрения и работают авторы разных профессий. Там есть очень известный философ Арсений Гулыга, к сожалению, уже умерший. Он скончался в этом году, там одна из последних его публикаций. Есть историки, юрист, социологи. Над этим работают. Видите ли, вернуться назад никогда никому не удавалось. Этим понятием, этим тезисом, что «нельзя дважды войти в одну реку» очень злоупотребляют. Например, говорят, «Нельзя дважды войти в одну реку, потому и империя невозможна. Все империи распались, они же все распадаются». Да, распадаются, но как я заметил вчера, они долгожительницы и имеют тенденцию восстанавливаться, как неоднократно восстанавливался Иран. Или вот еще тезис — «время монархий прошло». А кто сказал? А республики такие же древние, как и монархии! И много раз разные монархии сменялись разными республиками и наоборот. Безусловно, нельзя так, как было до революционных событий. И, кстати сказать, и не нужно! Ведь о бюрократической угрозе я сегодня говорил и давал читать по этому поводу и Ильина, и Тихомирова. Да, кстати, и Солоневича. В любом случае и в любом варианте надо избавляться от бюрократии любыми способами, в том числе и просто самым решительным, простите, сокращением штатов. Мы сейчас переживаем одну из самых бюрократических эпох. Меня тут, наверное, еще упрекнут странным образом в прокоммунистических симпатиях после одного примера. Дело в том, что мне хорошо известно, что в начале 1995 года — более поздних сведений у меня нет — у меня в Москве численность госаппарата была в 2,7 раза больше, чем суммарная численность госаппарата ЦК КПСС, СССР и РСФСР во времена горбачевской «перестройки». Хотя, казалось бы, упразднили партийную власть, значит, одна треть отпала. Упразднили СССР, значит можно еще одну треть к более полезному делу пристроить, может быть, и улицы мести. Улицы грязноваты. Ан нет, бюрократия плодится и множится. Отнюдь не демократия!

Вопрос: Сколько веков суждено еще жить русскому народу?

Ответ: По этнической схеме Гумилева 400‑500 лет, если не будет нового этнического старта. И подобно тому, как мы сменили славян домонгольской Руси, кто‑нибудь не сменит нас. Впрочем, 4 века — это много, можно спокойно заводить детей, внуков. Еще надолго хватит.

Что же касается возвращения Украины и Казахстана в Россию, то я не хочу сейчас говорить о чисто политических технологиях, ибо они бывают разными. Но даже одно твердое сознание, что мы с вами живем не в государстве Россия, а в государстве «Российская Федерация» (бывшая РСФСР), если это станет сознанием подавляющего большинства народа, я думаю, это сильно облегчит дело. Кстати говоря, русских пока еще, несмотря на все отъезды, в Казахстане больше, чем казахов. Да и исторически это в основном области четырех казачьих войск. Может быть, его следовало потому называть «Казакстан»?

Вопрос: Действительно ли Василия Шуйского в 1610 году сместил земский собор, а не боярский переворот?

Ответ: Действительно. Есть такой собор, он описан во всех источниках. И соответственно упоминается и разбирается в монографии Черепнина. И инициатива там была скорее дворянская, потому что исходила она от Ляпуновых и Сумбуловых — от лидеров первого земского ополчения Рязанского. Какая может быть боярская смута, когда сам Василий Шуйский был сильным боярским ставленником. Самый аристократический царь в нашей истории оказался самым неудачным, хотя мы знаем много замечательных Шуйских.

Можно ли было собрать собор в условиях смуты? Земские соборы собирались, конечно, по разным нормам. Когда было невозможно из‑за времени и расстояния, соборы были, конечно, краткосрочными. Такие соборы бывали. И ни один царь не поручил бы такому собору решение о присоединении украинских земель или издание соборного уложения. Те соборы готовились долго. Но бывали краткосрочные соборы, которые могли собираться на недельку и которые из‑за недостатка времени собирались по простой схеме. В ближних волостях, в ближних уездах проводили нормальные выборы, а из дальних просто приглашали в собор. Люди были простодушнее и честнее. Приглашали того, кто в Москве оказался. Есть тобольский мещанин, вот пусть посидит за Тобольский посад. Есть вятский дворянин, вот пусть посидит за вятских служилых. Вот к такой методике прибегали, описанной у Черепнина.

Вопрос: Каково нынешнее состояние власти?

Ответ: Уже охарактеризовал. Ну, что ж я буду олигархические проблемы и угрозы бюрократизации разбирать до бесконечности!

Вопрос: Какова моя позиция? Что нужно?

Ответ: Я довольно плюралистичный человек. Это в ответ на известное обвинение. Мы даже у Запада можем учиться, но только с умом и тому, чему стоит учиться. Англия — самая благоустроенная страна. Я не сказал, самая богатая. Англия никогда не была самой богатой страной. Но все соглашаются, что Англия — самая благоустроенная, по крайней мере, среди христианских, наиболее удобная для жизни человека. Англия сейчас, конечно, не управляется в соответствии с Полибиевой схемой, но прежде управлялась. Еще в начале века был реальный король, реальная аристократическая палата лордов и реальная демократическая палата общин. Так что это не только русская традиция. В принципе мы вполне можем достичь благоденствия с различными политическими взглядами, и с полемикой, и с конкуренцией политических взглядов. Но при одном маленьком условии. Англичанин, покуда Англия была «мастерской мира» и «владычицей морей», в XVII, XVIII, XIX веках, любой англичанин был сначала англиканином, потом англичанином, а уже потом он мог быть консерватором, либералом, лейбористом или вообще никем. Если каждый из нас будет сначала православным христианином, как видите, в полном соответствии с английской моделью, потом русским, то потом мы можем позволить себе быть кем угодно.

Вопрос: С чем вы связываете свою надежду на восстановление империи? Возьмется ли за ум нынешняя власть?

Ответ: Нет, не возьмется. Хотя, безусловно, я нисколько не сомневаюсь и всегда считал, что порядочных людей больше, чем непорядочных. И среди нынешнего государственного аппарата, возможно, тоже есть люди, которые годятся. А в регионах, я думаю, даже еще больше.

Вопрос: Придет ли к власти оппозиция и кто именно?

Ответ: Оппозиция сейчас играет в те же игры, что и власть. Писатель Юрий Поляков, когда его спросили в 1991 году в диалоге в очень левой, очень радикальной и молодежной газете «Московский комсомолец» о «приходе новых людей», ответил: «А где вы видели новых людей? Те, кто сидел в партере или в редком случае в амфитеатре, пересели в президиум». В нашей московской православной газете «Радонеж» борьба сторонников Ельцина со сторонниками Зюганова была тоже одним профессором социологом остроумно названа «борьбой первых секретарей с третьими секретарями». И вот подходит время, когда в президиум начнут садиться те, кто сидел не в амфитеатрах, а на ярусах. Те, кто не составлял в прошлом коммунистического режима и не переименовывался потом в «демократов». Полагаю, что тогда и найдутся и юристы, и историки. Найдутся и руководители. В России все есть. А пока управляют люди вчерашнего дня, все те же.

Вопрос: Империи нужен монарх. Думаете ли вы, что им должен быть кто‑то из династии Романовых?

Ответ: Боюсь, что знаю неточно. Но насколько я знаю ситуацию и насколько я могу построить исторические аналогии, династия Романовых пресеклась. Если бы даже сейчас был избран на престол кто‑нибудь романовского происхождения, ему следовало бы изменить фамилию, то есть назвать себя, например, Романовым‑Кирилловичем. Нет никого, кто на основании «Акта о престолонаследии» имел бы право на великокняжеский титул. На Западе в таких случаях династия считалась пресеченной. Если кто‑нибудь со мной не согласен, пожалуйста, аналогии. Валуа были родственниками Капетингов, но стали династией Валуа, потому что были дальними родственниками. Родственник взошел на престол, но посчитали сменой династии. А Бурбоны были родственниками Валуа, но все согласились, что это новая династия — династия Бурбон. Когда кончилась в Англии война Аллой и Белой розы, представители Ланкастерской и Йоркской линии вдоволь поубивали друг друга. В итоге королем стал отдаленный родич Ланкастерской линии Генрих Седьмой. Однако он ведь не называл себя ни Генрихом Плантагенетом, ни Генрихом Ланкастером. Он стал Генрихом Тюдором. На такой удаленности от правившей династической линии, которую мы сейчас имеем во всех представителях Романовых, династия пресеклась. Прямых потомков Романовых просто нет в живых. Впрочем, пусть судят правоведы. Я могу только строить исторические аналогии. Я компетентен в этом вопросе.

Благодарю. Простите еще раз, что, видимо, задержал вас.

Литература

• Антон Владимирович Карташев, «Воссоздание Святой Руси»
• Василий Осипович Ключевский, «Боярская дума Древней Руси»
• Иван Лукьянович Солоневич, «Народная монархия»
• Игорь Яковлевич Фроянов, «Древняя Русь»
• Лев Александрович Тихомиров, «Монархическая государственность»
• Лев Владимирович Черепнин, «Земские соборы Русского государства в XVI‑XVII веках»
• Лев Николаевич Гумилев, «Конец и вновь начало»
• Митрополит Иоанн (Снычев), «Самодержавие духа»
• Николай Сергеевич Борисов, «Церковь в политической борьбе XIV‑XV веков»
• Степан Борисович Веселовский, «Московское государство. ХV-ХVII вв.»
• Сборник «Неизбежность империи». Владимир Леонидович Махнач, «Империи в мировой истории» (в самой полной редакции)
• Журнал «Новая Россия», 1995. Владимир Леонидович Махнач, «Империи в мировой истории»
• Журнал «Православная беседа», Владимир Леонидович Махнач, «Культурология церковных расколов»

Оглавление и поддержка