«Спокойствие – душевная подлость», - писал Лев Николаевич Толстой. Казалось бы, само слово не несет никакой негативной окраски: спокойствие – покой – комфорт… Эту ассоциативную цепочку можно продолжить, в любом случае Толстой имел в виду, конечно, не душевное умиротворение, а стабильность, которая может привести к гибели. Это главная причина равнодушия – дьявольской силы, превращающей личность в песчинку под пятой смерти.
Олдос Хаксли представляет утопический мир, девиз которого состоит из трёх максим: «общность, одинаковость, стабильность». В этом государстве каждый принадлежит всем, отсутствуют нормы морали, а вместо них дети сызмальства постигают эротические игры. Их жизнь – «взаимопользование» без обязательств, люди ежедневно меняют партнёров, потому что так принято, не испытывают сострадания, ходят в кинотеатр на «ощущательные фильмы», чтобы получить очередную порцию мимолётных удовольствий. Кроме того, есть ещё ЗБС – заменитель бурной страсти, и сома – наркотик, помогающий подавить негативные эмоции и почувствовать себя на верху блаженства: «сомы грамм и нету драм». Кстати, женщины давно перестали рожать, малышей получают искусственным путём, а слова «отец» и «мать» превратились в страшные ругательства. Можно ли ждать от таких детей проявления чего-то человеческого?
Для того чтобы обеспечить стабильность, новорождённых изначально делят на касты: интеллектуально одарённые альфы (насколько это возможно в подобных условиях) и эпсилоны – низшая каста, которая нужна для выполнения грязной работы. В обществе не может быть равенства, но «дивный новый мир» не оставляет даже возможности для саморазвития. Ни один эпсилон не сможет достичь высот, потому что не умеет мыслить. Напротив, альфы проходят обучение во сне (гипнопедия), и им внушают идею собственного превосходства. И к гаммам, и к дельтам привилегированное сословие будет относиться с презрением, даже беты, находящиеся на ступени ниже, не достойны внимания представителей касты «альфа».
На самом деле это типичное общество, где есть так называемые «верхи» и «низы», решающую роль играет реклама, оказывающая манипулятивное воздействие на психику человека, а предел мечтаний – неограниченная возможность потреблять. Существует только то, что способно приносить радость, уничтожены наука и искусство, ведь увлечённость первой может привести к свободомыслию, а второе развивает эмпатию. Главноуправитель Монд начинал заниматься наукой, но выбрал другой путь – путь служения счастью, а не истине. Примечательно, что этот герой читает Шекспира и хранит религиозные книги в сейфе. В конце концов, какое наказание может получить тот, кто устанавливает правила? Судить его может разве что Бог, но в «дивном новом мире» есть только Форд (или это всё-таки Фрейд?) От религии власть имеющие также решили отказаться, ведь она неминуемо ведёт к пробуждению чувств. Кто знает, может быть, в 2541-ом году (или даже раньше!) будущие поколения придут (докатятся) именно к такой жизни.
Есть, конечно, персонажи, которых можно назвать антагонистами действующего режима, но и их фигуры выглядят весьма сомнительными. Например, Бернард с замечательной фамилией Маркс, чувствующий себя изгоем, потому что из-за небольшого роста больше похож на гаммовика, чем на альфу. Сначала он вызывает симпатию (ему претят разговоры о девушках как о «бифштексах», которых оценивают на вкус; он испытывает нечто вроде смущения рядом с Линайной; его не устраивают царящие в новом государстве порядки), но к финалу антиутопии от этой симпатии не остается и следа. Всё-таки люди всегда пытаются спасти собственную шкуру: молящий о пощаде, Бернард выглядит жалко.
Ещё один философ – Гельмгольц, который мог бы стать писателем, потому что чувствует в себе порыв, искру вдохновения, дар, но не может использовать его по назначению. Да и откуда брать идеи, если живёшь в мире, где людей не интересуют высокие материи, а единственный способ избавиться от депрессии – наркотик? Впрочем, и сам Гельмгольц не способен понять, к примеру, Джульетту, которая не согласна «взаимопользоваться» ни с кем, кроме Ромео.
Наконец, Джон-Дикарь, ребёнок «живородящей», долгое время проживший с индейцами. В «дивном новом мире» он превращается в музейный экспонат, потому что отличается от других жителей и внешне, и привычками. Юноша порицает «взаимопользование», называет Линайну «блудницей», плачет у кровати умирающей матери и пытается протестовать, выбрасывая сому. Нельзя не вспомнить замечательный диалог Монда и Джона:
- Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзию, настоящую опасность, хочу свободу, и добро, и грех.
- Иначе говоря, вы требуете права быть несчастным, - сказал Мустафа.
- Пусть так, - с вызовом ответил Дикарь. – Да, я требую.
Парадокс, но, возможно, «счастье» не делает человека вполне счастливым?.. (И тут вспоминается Воланд: «…что делало бы ваше добро, если бы не было зла?»)
Однако даже Дикарь ничего не может изменить, его бунт – вызов одиночки, и потому он проигрывает в схватке с неуправляемо-стабильным человечеством.
Рэй Брэдбери писал о том, что в будущем сожгут книги, Евгений Замятин – об уничтожении фантазии, но есть нечто общее во всех антиутопиях, поэтому они так пугающе-популярны: надвигается эпоха потребления. О страшный новый мир!..