Смотрел я тут на днях передачу Парфенова "Намедни" про 1951 год в СССР, про приезд в Союз турецкого поэта, прозаика, сценариста, драматурга и общественного деятеля Назыма Хикмета и вспомнил, что имя Хикмета мне давно уже знакомо.
Не могу назвать себя почитателем или хотя бы любителем турецкой фолк-музыки, однако, встретил лет 8 назад на известном ресурсе krasnoe.tv несколько клипов турецкой группы Grup Yorum и запала в душу песня:
Песня эта написана на замечательные стихи Назыма Хикмета "Я с людьми" из цикла "Письма из тюрьмы" написанного в 1947 году :
Сижу на земле,
На землю смотрю,
На травы смотрю,
На мошек смотрю
На голубые цветы смотрю,
Ты – как весенняя земля, любимая – на тебя смотрю.
Лежу на спине,
Вижу небо,
Вижу ветки деревьев,
Летящих аистов вижу;
Ты – как весеннее небо, любимая – тебя только вижу.
Ночью в поле зажёг костёр,
До огня дотрагиваюсь,
До воды дотрагиваюсь,
До ткани дотрагиваюсь,
До серебра дотрагиваюсь.
Ты – как костёр, разложенный под звёздным небом, любимая –
До тебя дотрагиваюсь.
Я с людьми,
Я людей люблю,
Движенье люблю,
Мысль люблю,
Борьбу мою люблю,
Ты – человек в борьбе моей, любимая, -
Тебя люблю.
О ком же эти стихи, как были написаны?
Лишенный турецкого гражданства, Назым Хикмет еще при жизни стал на родине легендой. На его стихи сложены песни – на разных языках, в разных странах мира. По значимости творчества его называют «турецким Пушкиным». Вечера, посвященные его творчеству, проводятся во дворцах спорта и на стадионах. Его пьесы идут во многих театрах мира. Произведения поэта переиздаются на родине, переводятся на многие языки. О его жизни написаны тома воспоминаний, неисчислимое количество статей, диссертации и даже романы. Он был поразительно красив. Высокий, рыжий, голубоглазый, с орлиным носом и чеканными чертами лица. Он был общителен, хлебосолен, весел и органично талантлив в умении доставлять людям хорошее настроение.
Назым Хикмет родился 20 января 1902 года в Салониках в аристократической семье.
В раннем возрасте познакомился с суфийской поэзией, что оказало влияние на формирование его эстетических вкусов и нравственных качеств. В 12 лет написал первое стихотворение "Из уст моряка", с 15 лет начал публиковать отдельные стихотворения.
Будучи офицером-стажёром на крейсере, заболел плевритом, и был признан негодным к военной службе. В 1920 году уехал из оккупированного союзниками—англичанами и французами Стамбула в Анатолию, где в это время находился центр национально-освободительного движения, возглавляемого Кемаль-пашой (Кемалем Ата-тюрком). Преподавал в лицее г. Болу. Воодушевленный происходящими в России событиями и под влиянием революционных идей, уехал в Батум, затем — в Москву. Поступил учиться в Коммунистический университет трудящихся Востока на факультет «Экономика и общественная жизнь» (1922–1924). В 1922 году вступил в коммунистическую партию.
В 1924 году возвратился в Турцию, работал в журнале «Айдынлык».
В 1927 году снова приехал в СССР. В Баку в 1928 году вышел первый поэтический сборник Хикмета "Песня льющих солнце".
Вернувшись в 1928 году в Турцию, погрузился в бурную литературную жизнь — вышли сборники его стихов о тяжелой доле турецкого народа "835 строк" (1929), "Варан-3" (1930), "1+1=1" (1930), "Город, потерявший голос" (1931), в которых звучал призыв к борьбе за новые идеалы и воспевалась революция. В поэме "Джиоконда и Си-Яу" (1929) и романе в стихах "Почему Бенерджи покончил с собой?" (1932) Хикмет выступал против империалистической колониальной политики. Судьбам человека в обществе посвящены пьесы "Череп" (1932), "Дом покойника" (1932), "Забытый человек" (1935). В поэтическом сборнике "Портреты" (1935), поэме "Письма к Таранта Бабу" (1935), публицистическом эссе "Немецкий фашизм и расовая теория" (1936) разоблачался фашизм и его турецкие последователи.
Творчество и коммунистические взгляды Хикмета вызывали все большее недоверие у пришедшего к власти националистического режима. После выхода сборника стихов "Телеграмма, поступившая ночью" (1932) с призывом к турецким коммунистам быть стойкими в борьбе за демократию, он был осужден на 5 лет тюрьмы (через год освобожден по амнистии). В дальнейшем после выхода каждой книги приговаривался к очередному тюремному заключению.
Последняя из опубликованных в Турции при жизни поэта книга "Поэма (дестан) о шейхе Бедреддине, сыне кадия Шимавне" (1936) с приложением брошюры "Национальная гордость" (сокращенный перевод работы Ленина "О национальной гордости великороссов"), написанная в тюрьме города Бурса, посвящена реальному историческому лицу. В книге прослеживается связь коммунистических взглядов автора и принципов суфийской философии. В сочинении речь идет о том, как в начале 15 века суфийский наставник шейх Махмуд Бедреддин толковал Коран, исходя из суфийского учения о единстве вселенной и равенстве всех людей перед Всевышним. Он возглавил восстание на севере Османской империи, восставшие создали свое, справедливое общественное устройство, обобществили землю и богатства, провозгласили равенство людей.
В 1938 году был осужден на 28 лет тюремного заключения. Стихи Хикмета подняли восстание среди турецких матросов, и поэта на этот раз упрятали надежно. Хикмет писал из-за решетки своей Музе, красавице Мюневвер Андач, которая приходилась опальному поэту троюродной сестрой очень нежные письма. Его самые красивые стихи были о тоске по жене и сыну.. В тюрьме им были написаны эпопея "Человеческая панорама" (1941–1961) — поэтическая история 20 века, опубликованная на турецком языке только в 1966–1967 годах, а также поэтический цикл "Письма из тюрьмы", пьесы "Легенда о любви", "Иосиф Прекрасный".
Мюневвер навещала Назыма в турецкой тюрьме. Власти Турции в бешенстве, а травля близких — единственный способ насолить Хикмету. Мюневвер бесконечно вызывали на допросы. Ее дом находился под наблюдением. Друзья избегали ее. Никто не брал ее на работу.
Из трех тысяч ее писем, полученных Назымом Хикметом за десять лет разлуки, родилось одно стихотворное «Письмо из Стамбула». Прочтите его, и вы поймете, отчего каждый, кто удостоился чести знать эту удивительную женщину, не может ею не восхищаться.
Одна история ее бегства из Турции: обманув полицию, она бежала в чем была с двумя детьми на яхте, принадлежавшей итальянскому поклоннику поэзии Назыма, яхта потерпела крушение у берегов Лесбоса; без денег и без паспорта Мюневвер оказалась с детьми в фешенебельном отеле Афин и изображала миллионершу, — одна эта история могла бы стать темой героической повести.
Из стихотворных писем Назыма Хикмета к Мюневвер, написанных за годы, что он бродил по миру, пока она жила и растила сына под круглосуточным надзором полиции, когда-нибудь будет составлена книга не менее поразительная, чем книга его лирических писем из тюрьмы, книга, в которой нераздельны любовь и тоска по родине, радость открытия мира и сознание, что открытие это пришло слишком поздно, ожидание смерти и восхищение перед жизнью, книга о мужестве и позоре нашего времени.
Пока есть время, милая,
пока Париж не сожжен, не разрушен,
пока есть время, милая,
пока сердце мое на ветке своей,
в одну из этих майских ночей
я должен прижать тебя к стене набережной Вольтера
и в губы тебя целовать,
и потом, повернувшись лицом и Нотр-Дам,
мы должны смотреть на его окно-цветок,
и ты должна прижаться ко мне,
почувствовав страх, удивленье и радость,
и плакать беззвучно,
и звезды должны моросить, мешаясь с мелким дождем.
Пока есть время, милая,
пока Париж не сожжен, не разрушен,
пока есть время, милая,
пока сердце мое на ветке своей…
В 1949 году интеллектуалы со всего мира, включая Пабло Пикассо, Поля Робсона и Жана-Поля Сартра, создали комитет, который добивался освобождения Назыма Хикмета.
В 1950 году турецкое правительство под нажимом мировой общественности освободило поэта. Всего он провел в тюрьмах около 17 лет. Едва выйдя из заключения, Хикмет узнал о готовящемся против него заговоре и на рыбацкой лодке ушел в открытое море, где был подобран пароходом, следовавшим в Румынию.
В 1951 году, лишённый турецкого гражданства, прилетел из Бухареста в СССР, который отныне стал его второй родиной. Мюневвер и сын Хикмета Мехмет остаются в Турции — их не выпускают власти.
В СССР Хикмет с удивлением замечает: что-то не то в стране его мечты. О Мейерхольде и Маяковском, друзьях его боевой юности, почти не вспоминают, зато о Сталине — через слово. Хикмет простодушно говорил своим советским собеседникам: «Я очень уважаю товарища Сталина, но не могу вынести стихов, в которых его сравнивают с солнцем. Это не просто плохая поэзия, это очень плохой вкус».
Снова десять лет только в стихах мог он разделить свою любовь с любимой, только на бумаге… Но ему уже не тридцать пять, а пятьдесят, и большее уже позади, а меньшее впереди. И там, позади, была не жизнь, а тюрьма — ожидание жизни. И теперь снова ожидание. Чего?..
Снежной рощей иду я ночью,
и березы дремлют вокруг.
На душе тоскливо, тоскливо.
Дай мне руку, где же ты, друг?
Что дальше: родина, юность
или свет этих дальних звезд?
Вон окно одно теплое манит,
желтея среди берез…
В семихолмом городе дальнем
я простился с милой моей.
Не стыдно бояться смерти,
не стыдно думать о ней…
В Гаване и в Москве, в Париже, в Праге, в поезде и в самолете, в машине, разговаривая с друзьями, читая стихи, он будет замирать на мгновенье, прижав ладонь к груди: «Нет, не сейчас!» И продолжать говорить, идти, думать. Каждый день, каждую ночь, каждое утро он будет шить вместе с нею, рядом с нею.
В этом году в начале осени на юге
я натираюсь морем, солнцем и песком,
я натираюсь деревом и яблоками, как медом.
Ночами небо пахнет, как посев,
и опускается на пыльную и теплую дорогу.
Я натираюсь звездами.
Я привыкаю к морю, милая, и к солнцу,
и к яблоку, и к звездам, и к песку,
все больше привыкаю.
Смешавшись с морем, с солнцем, с яблоками,
со звездами, с песком,
я должен уходить.
И однажды он поймет, что ждать больше бесполезно, ибо жить ему осталось считанные месяцы, что вся жизнь прошла в ожидании.
Он перестанет ждать. Перестанет ждать Мюневвер, ибо не увидит ее больше. Перестанет ждать смерти — она рядом.
Он снова начнет курить, станет по праздникам пить вино, будет ложиться за полночь, когда захочет, а не когда велят врачи. «Я снял с себя идею смерти».
Говорят, подлинная жизнь великих поэтов начинается после смерти. Это обидно, но почти всегда верно. Подобно свету светил, великая поэзия часто доходит до отдаленных миров, когда светила уже нет на свете.
Судьба поэзии Назыма Хикмета так же необычна, как его собственная судьба. Его стихи при жизни будут печататься в тридцати с лишним странах на сорока языках Земли. И двадцать восемь лет ни одна его книга не выйдет в Турции.
27 мая 1960 года армия, опираясь на народное движение, свергнет профашистское правительство Мендереса, объявившее Назыма Хикмета изменником родины. Мендерес, его заместитель Агаоглу — тот самый, что грозил Мюневвер, — при всеобщем ликовании будут преданы суду военного трибунала за измену родине, приговорены к смерти. Будет принята новая, более демократическая конституция.
Но пройдет еще четыре года, прежде чем, прорвав цензурные препоны, поэзия Назыма Хикмета, звучавшая на сорока языках, вернется на родину. В 1965–1966 годах за двадцать четыре месяца в Турции выйдет свыше двадцати его книг. И новым поколениям его народа откроется во всем величии сделанное им.
Но его самого уже не будет в живых, Он умрет не в ссылке и не на чужбине, а «в стране своей мечты, в том белом городе, где прожил свои счастливейшие дни», но умрет вдали от родной речи и родной земли, в тоске по родине и по народу…
Сердце Назыма Хикмета остановилось 3 июня 1963 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.
Константин Симонов писал: " Удивительный человек умер. Остались только его стихи – тоже удивительные. Остались стихи, написанные в тюрьмах и на свободе. Остались удивительные поэмы, частично и до сих пор ещё не разысканные поэмы, в которых по многу тысяч строк, и удивительные маленькие стихи, похожие на короткий, широкий вздох всей грудью. Остались «Письма к Таранта Бабу», удивительная любовная поэма, сквозь которую, как зарево далёкого повара, проступают кровавые пятна первой фашистской войны в Абиссинии. Осталась удивительная поэма «3оя», написанная в турецкой тюрьме о русской девушке, повешенной среди подмосковных снегов немецкими фашистами. Осталось одно из самых удивительиых стихотворении Хикмета – его автобиография, написанная незадолго до смерти, полная жёстокой математики лет и яростного желания жить как можно дольше.
Остался целый мир его поззии, которую всё переводят и переводят и ещё будут переводить и переводить на все языки мира. Через эту поэзию прошло всё, что прошло через жизнь самого Хикмета. Прошли женщины, которых он любил, и доктора, которые его лечили, и тюремщики, которые его стерегли. Прошли друзья, которым он верил до конца и которые до конца верили ему, и друзья, которые на каком-то повороте истории перестали быть его друзьями. Прошли враги, которых он ненавидел и презирал; и ничтожества, над подлостью которых он смеялся; и герои, перед которыми он преклонял голову; и соседи по камере, с которыми он делил табак и пищу."
В СССР были созданы пьесы "Рассказ о Турции" (1952), "Чудак" (1955) — в последней, как и в написанной в 1935 в Турции пьесе "Всеми забытый", речь идет о неизбежности столкновения творческой личности и общества. В пьесе "А был ли Иван Иванович?" (1956) в центре внимания автора — проблема мертвящей силы бюрократии и культа личности. По сценариям Назыма Хикмета в СССР были сняты фильмы "Двое из одного квартала" (1957), "Влюбленное облако" (1959), "Мир дому твоему" (1963), поставлен балет "Легенда о любви" (музыка А. Меликова). В 1950 году он стал лауреатом Международной премии Мира, был членом Бюро (с 1951) и Президиума Всемирного Совета Мира (с 1959).
