Наиль Гаитбаев
В последние годы в Башкортостане открылось несколько новых театров, так что теперь их по республике двенадцать. Каждый театр ежегодно представляет публике 4-5 новых спектаклей, так что всего их получается пятидесят. Разумеется, театры прежде всего обращаются к классике, но для тех режиссеров, кто привержен новым законам зрелищности, классических пьес явно недостаточно. В целом ряду случаев они, исходя из собственных представлений, изменяют тексты классических пьес, выбрасывают из них целые куски и, наоборот, дописывают новые. Получается, что режиссерам куда удобнее работать с ныне живущими драматургами, их-то всегда можно привлечь к работе над пьесой.
А драматургов у нас в республике хватает. Кто же не знает пьес Мустая Карима, Нажиба Асанбаева, Фарита Богданова, Ибрагима Абдуллина, Рафаэля Сафина, Ангама Атнабаева, Газима Шафикова? Печалит другое - все они уже в годах, пишут по одной пьесе раз в три года, многие уже оставили драматургию.
Казалось бы, самое время поднимать голову молодым драматургам, однако новых имен на афишах наших театров что-то не видно. В чем же тут дело? Почему даже написанные пьесы порой не доходят до сцены? Пытаясь ответить на эти вопросы, я и взялся за перо. Быть может, мой опыт поможет молодым драматургам избежать некоторых ошибок и быстрее войти в мир театра.
Первая пьеса
Моя драма "В проливной дождь" была поставлена на сцене Сибайского Башкирского государственного театра драмы в 1984 году. Однако это была далеко не первая моя пьеса. Мои ранние опыты в драматургии относятся к 1977 году, когда я, приехав из Сибири и поселившись в Сибае, стал посещать местный театр.
В то время я напечатал свою повесть "Альфия" в журнале "Агидель"(1976, N 3) и только начинал приобретать литературное имя.
Тогда же я познакомился с главным режиссером Сибайского театра Фатхислам-агаем Галяутдиновым. Он сетовал на отсутствие новых пьес, говорил, что молодые писатели не идут в драматургию, в конце концов, предложил мне написать драму, или хотя бы инсценировать мою повесть "Альфия". Я тогда не представлял, как переделать повесть, действие в которой происходит в разных местах, но сама мысль попробовать написать пьесу во мне осталась.
Недолго думая, я написал пьесу под названием "Дарите цветы" и, показав двум-трем знакомым актерам, наслушавшись от них похвал, принес ее Фатхислам-агаю. Его слова были для меня как ледяной душ. "Пьеса очень слабая, написана без знания законов драматургии, ставить ее нельзя"... - сказал он.
Мне уже приходилось слышать распространенное в творческой среде мнение, что войти в драматургию очень сложно. Поэтому слова Фатхислам-агая я воспринял именно как подтверждение этой мысли.
Посудите сами - актеры, которые читали пьесу, говорят, что пьеса хорошо написана, а Галяутдинов утверждает, что ставить ее нельзя. Я обиделся и решил пьес больше не писать, в Сибайский театр не ходить.
Почему же все обернулось именно так? Почему актеры всякий раз пьесу хвалят, а режиссер ее "чернит"? Только спустя много лет я разобрался, в чем тут дело. Актер, конечно же, видит, что пьеса написана из рук вон плохо, но, чтобы не портить отношений с драматургом, он ее хвалит, и дело в шляпе. А режиссер, бедняга, знает, что если он одобрит пьесу, то ему придется ее ставить, вот он и вынужден говорить правду.
По этой же причине большинство драматургов предпочитают возносить до небес своих коллег. Зачем наживать себе врагов, утверждая, что пьеса плоха? А режиссеру потом приходится изо всех сил доказывать автору, что похвалы ничего не стоят, что пьесу ставить нельзя. Вот почему драматург не любит режиссеров и видит в них своих врагов. Он просто не понимает, что пьеса слабая. Он, может быть, и понял бы, но его уже расхвалили актер и свой брат драматург. И только когда писатель начинает понимать, в чем разница между плохой и хорошей пьесой, только тогда он начинает уважать режиссера.
Я до сих пор храню свою первую пьесу. Когда я ее перечитываю, я краснею. Если бы сейчас кто-нибудь принес мне такую пьесу, я бы ему сказал: "Дорогой, не пиши пьес, из тебя драматург не получится". А вот Фатхислам -агай Галяутдинов подошел ко мне не так строго. Видимо, не хотел убивать во мне желание писать пьесы, питал в отношении меня какие-то надежды. Понапрасну я тогда разобиделся и перестал ходить на спектакли Сибайского театра...
Вот так я "навсегда" отвернулся от драматургии и в 1977-1980-х годах занимался исключительно прозой. Тогда вышла моя первая книга, в газетах и журналах были опубликованы вторая повесть и десяток рассказов. В то же время я познакомился со многими актерами, подружился с ними. Частенько в теплой компании разговор касался современного состояния башкирской литературы, мы говорили о писателях, спорили о достоинствах и недостатках их произведений. И вот через каждое слово актеры вставляли такие фразы:"Нет пьес, которые можно ставить", "Не видно новых драматургов", "Мустай Карим и Ангам Атнабаев стареют, а заменить их некем". Обидно было слышать и такое мнение :"Стихи и прозу писать может каждый, а чтобы пьесу написать - тут нужен особый талант."
В общем, после таких разговоров мне опять захотелось написать пьесу, да такую, чтобы всем говорунам щелкнуть по носу. А тут и Фатхислам-агай пробуждает во мне надежды. Всякий раз при встрече спрашивает:
- Наиль, когда принесешь к нам в театр новую пьесу? Читал твою последнюю повесть в "Агидели". Очень интересно. Может получиться хорошая пьеса.
Конечно, мне хочется съязвить, дескать, я уже приносил вам пьесу, но что-то меня удерживало от колкостей.
В это время (1980-й год) я снова начал ходить на спектакли Сибайского театра, хотелось посмотреть, как играют знакомые актеры.
В итоге я написал новую пьесу. Теперь это была комедия. Кажется, все получилось. Перечитываю, представляю, как это будет выглядеть на сцене, хохочу до упаду - очень смешно. Ну, думаю, пусть попробуют не поставить! Быстро-быстро напечатал на машинке и раздал знакомым актерам для ознакомления. Хвалят, ссорятся из-за ролей, прекрасно! Быстренько обмываем это дело, поднимаем бокалы за мой талант, за прекрасную пьесу. Утром несу Фатхислам -агаю. Два-три дня проходят, полные самых радужных надежд. И вот я снова перед Фатхислам- агаем, в его кабинете.
- Наиль, пьеса плохая. Написана без знания законов сцены, ставить ее нельзя...
Предсавьте себе мое положение. Я - член Союза писателей СССР, скоро выйдет моя вторая книга, две повести напечатаны в журнале "Агидель",повсюду обо мне говорят, как о подающем надежды прозаике. А тут Галяутдинов заявляет, что я не умею писать, что пьеса моя плохая, ставить ее нельзя! Самое обидное, что актеры-то пьесу хвалят! Нет, это неспроста! Видно, и вправду Галяутдинов из тех, кто не хочет видеть на сцене пьесы новых драматургов! Они хотят, чтобы башкирская драматургия сошла на нет!..
Не помня себя от негодования, я выбежал из театра и дал себе зарок( уже во второй раз) никогда более пьес не писать.Вопрос "А, может, и вправду пьеса не получилась?" даже не возник у меня в голове.
И эта пьеса лежит у меня в столе. О ней могу сказать только то, что сказал когда-то Фатхислам-агай: "Пьеса плохая. Написана без знания законов драматургии. Ставить ее нельзя..."
Так что несколько следующих лет я провел вне театра. Даже когда учился в Москве на Высших литературных курсах в 1981-1983 годах я всего два или три раза ходил в театр. Не верил, что еще когда-нибудь возьмусь писать пьесу.
2.Драма "В проливной дождь"
Если бы не Газим Шафиков и татарский драматург Ризван Хамид, которые учились на Высших литературных курсах вместе со мной, я бы вообще ни разу не сходиол бы в театр.(Они были на драматургии, а я посещал семинар прозы.) Два года вдалеке от родных мест сдружили нас, и мы довольно много времени проводили вместе. О чем же могут говорить три литератора? Конечно же, о литературе. А поскольку двое из нас были драматурги, то и разговор чаще всего касался театра и драматургии. Два года я слушал, что говорят о драматургии Газим Шафиков и Ризван Хамид, и, наконец, начал понимать, чем же отличается драма от прозы. Начал я понимать и недостатки двух своих пьес. Тогда же мне захотелось получше узнать законы драматургии, законы театрального действия.
Полгода я запоем читал пьесы великих драматургов. Слава богу, библитека Литературного института очень обширна, в ней-то я и брал произведения Теннеси Уильямса, Артура Миллера, Генриха Ибсена, Юджина О'Нила и других драматургов. Постепенно в душе вновь появилось желание написать пьесу, и в мае 1983 года я уселся писать свою третью пьесу. Каждый день пишу, тороплюсь - два года в Москве уже заканчиваются. Хочется поскорее написать и дать прочесть Газиму Шафикову и Ризвану Хамиду. Теперь-то я знаю, что такое пьеса, и все же узнать мнение двух видных драматургов очень важно для меня.
В две недели я закончил пьесу. Быстренько напечатал на машинке и вручил своим друзьям. Правда, особой уверенности во мне уже не было,не то, что раньше.
Хорошо помню, как Газим Шафиков и Ризван Хамид сделали мне с десяток замечаний. Я тут же принялся исправлять свои ошибки. Где-то за неделю я все поправил и перепечатал пьесу.
Друзья, прочитав ее во второй раз, сделали еще несколько замечаний, а когда я их тоже учел, они сказали, что самое время показывать пьесу режиссеру. Эти слова меня подбодрили, и, хотя до конца учебы оставался всего лишь месяц, горя от нетерпения, я послал свою пьесу по почте в Сибай все тому же Фатхислам-агаю Галяутдинову. Пусть пока читает, может, пока я приеду, он ее уже и поставит. На конверте указал свой московский адрес. Это на всякий случай - вдруг не дождется меня на родине, сразу напишет ответ. Но из Сибая, как говорится, ни ответа, ни привета ...
В общем, учеба моя закончилась,я вернулся в Сибай. На следующее утро я сразу же побежал в театр - что-то мне скажет Фатхислам-агай?
Встретились, поговорили. Фатхислам-агай спрашивает о Москве, о том, как прошла учеба, а про пьесу молчок, ни слова. Тут у меня появились опасения.Ну, думаю, если бы пьеса была хорошей, он бы сразу мне сказал: "Мы давно искали такую пьесу! Ну, Наиль, молодец!"
Полчаса уже говорим, уже все сибайскими, уфимскими и московскими новостями обменялись. На душе у меня стало совсем плохо. Ну конечно, пьеса плохая!.. Все же не вытерпел,спросил.
- Да, получил, - ответил Фатхислам -агай очень спокойно.- Пьеса есть.
То есть как есть? У меня прямо сердце в груди застучало сильней. Это значит, что она хорошая?
- Но в таком виде ее ставить нельзя.
Меня как будто обухом по голове ударили. Это конец! Ставить нельзя! Значит, умер во мне драматург?
- У меня есть несколько замечаний. Пьесу надо доработать.
И фатхислам-агай стал перечислять свои замечания к пьесе. Я их все акуратно записал на листочек, попрощался и пошел домой.
Настроение было ни к черту. Я-то надеялся, что с этой пьесой театр встретит меня с распростертыми объятьями. А они говорят, что надо поправить. Сколько можно поправлять?
Дома бросил пьесу на письменный стол. Нет, думаю, не выйдет из меня драматург. Хватит, сколько можно разрываться на части. Я в прозе вроде неплохо работаю, повести, рассказы пишу, хватит с меня. На 1985 год запланирована моя книга рассказов, ее надо до ума довести.Так что я выбросил пьесу из головы и принялся писать рассказы. Так прошел 1983 год.
В 1984 году в Сибайский театр приехала репертуарная комиссия Министерства культуры. Городской комитет партии пригласил меня на просмотры. На заседании комиссии опять звучали уже набившие оскомину слова: "Нет новых драматургов, нет новых пьес!"
Домой я пришел раззадоренный. Неужели из нас не выйдет ни одного драматурга,неужели никто не сможет заткнуть рот этим говорунам, неужели никто не докажет, что есть среди нас молодые драматурги!?
Я вынул из ящика стола свою пьесу, перечитал замечания Фатхислам-агая и оторопел! Да они же такие простые! Чтобы все поправить, надо посидетьполдня! Видимо, летом я перенервничал, вот и не заметил.
За один день я внес в пьесу все поправки, потом взял у себя на работе командировку в Учалы на пять дней и уехал туда. В Учалах я заперся в гостинице и все пять дней стучал на машинке, перепечатывал пьесу, правил ее. По возвращении в Сибай тут же пошел к Фатхилам-агаю. Он два дня читал пьесу, на третий день сам позвонил:
- Наиль, пьеса понравилась. Будет ставить. Вези из Уфы разрешение.
Меня как будто громом ударило. Голова закружилась. Что это он говорит? Что я слышу? Неужели мою пьесу будут ставить?
В то время пропустить пьесу через секцию драмы было очень сложно. А без такого разрешения Министерство культуры и близко к сцене пьесу не подпустит. В секции сидят такие маститые драматурги, как Асхат Мирзагитов, Ибрагим Абдуллин, Габдулла Ахматшин, Нажиб Асанбаев, Рафаэль Сафин. Если кто-нибудь из них скажет, что пьеса плохая, ее даже не читают. Так что пройти сквозь секцию драматургов считается очень большой удачей. А уж если разрешение получено, можно считать, что пьесу поставят обязательно. За последние два года такое разрешение получили всего один или два драматурга - нечлена секции. Так что, хотя Сибайский театр и готов работать над пьесой, говорить о ее постановке было рано.
С опаской приехал я в Уфу. Пришел к тогдашнему Председателю Союза писателей Асхату Мирзагитову. Он очень авторитетный человек, депутат... К тому же он и сам драматург,если пьеса ему понравится, обсуждение состоится, а уж если не понравится... Тогда даже нечего мечтать.
Мой приход не очень обрадовал Мирзагитова. И в то время, и сейчас пишущих пьесы много. Маловато пишущих хорошо. Человек пьесу принес. Чему тут удивляться...
И только мои слова о том, что Сибайский театр готов поставить пьесу, пробудили в Мирзагитове любопытство. Если вначале он равнодушно сказал: "Оставь свою пьесу, председатель секции драмы Рафаэль Сафин ее почитает", то теперь оживился:
- Ладно, сам прочитаю, приходи завтра.
Я обрадовался и назавтра чуть свет прибежал в Союз писателей. Спросил Мирзагитова, а секретарь Ямиля-апай мне говорит:
- Он никого не принимает, читает какую-то пьесу.
Я пошел по своим уфимским делам, вернулся через два часа. Тут уже Ямиля-апай как увидела меня, сразу соскочила с места:
- Наиль, ты где ходишь? Асхат-агай полчаса тебя ищет. Иди к нему!
То, что было потом, я очень хорошо помню.Я люблю рассказывать об этом своим знакомым, потому что это был очень важный момент в моей жизни.
Как только я вошел в кабинет, Мирзагитов степенно поднялся из-за стола, обошел его и подойдя ко мне, пожал руку:
- Ты - драматург! Пьеса понравилась, но замечания есть. Завтра в три часа проводим заседание секции драмы. Уже полгода у нас лежат пьесы Ильшата Юмагулова и Мукарамы Садыковой. Всех троих и обсудим.
Тут же Мирзагитов взял три экземпляра моей пьесы и с шофером отправил Рафаэлю Сафину, Ибрагиму Абдуллину и Габдулле Ахметшину, наказав, чтобы они прочитали ее за два часа. Потом шофер Фаиль должен был ее забрать и отвезти другим членам секции. Так пьесу прочитали почти все члены секции драмы.
На следующее утро, послав машину за Рафаэлем Сафиным, который в то время лежал в больнице, Мирзагитов открыл заседание секции драмы.
Сначала обсуждались пьесы Ильшата Юмагулова и Мукарамы Садыковой. По ходу дела им были высказаны такие серьеные претензии, что я перепугался. Они же известные драматурги, за их спиной столько пьес. Если им говорят такое, что же скажут в мой адрес?
Помню, перед моим обсуждением сделали небольшой перерыв. Я зашел к тогдашнему консультанту Рашиту Султангарееву,сказал, что сейчас будут меня обсуждать. Рашит -агай налил до краев стакан водки и пододвинул ко мне:
- На, выпей! Даже если будут ругать, тебе будет все равно! Может, и я зайду. Скажу в твою защиту что-нибудь. Пьеса -то о чем?
Первым выступал драматург Габдулла Ахметшин. Его слова до сих пор звучат у меня в голове:
- В последнее время приходилось читать много пьес, и ни одна из них меня не тронула. А вот вчера прочитал пьесу Наиля Гаетбаева, и на душе полегчало. В наши ряды пришел новый драматург!..
Остальные выступавшие говорили в том же духе. Конечно, были и замечания. Однако все дружно говорили о том, что пьесу надо ставить.
В конце выступил Асхат Мирзагитов. Я чувствовал, что он очень хорошо ко мне относится, так что и от него я ждал похвал. А он внезапно сказал:
- Пьесу Наиля в таком виде ставить нельзя, я против.
У меня внутри все похолодело. В то время авторитет Асхат-агая был большим. Ни один писатель не пошел бы против его мнения.
- Слов нет, пьеса хорошая, - продолжал Асхат-агай. -Однако видно и то, что Наиль не до конца понимает законы драматургии. Если мы сейчас разрешим ему поставить эту пьесу, он так и не узнает своих слабых сторон, и в следующих пьесах у него будут те же самые ошибки.
Сегодня, когда я перечитываю пьесу "В проливной дождь", я соглашаюсь с тем, что говорил Мирзагитов. Я радуюсь, что я смог понять, в чем состоят мои ошибки, в чем недостатки этой пьесы. Но в тот день, я, конечно же, ничего этого не понимал.
Поэтому я вскочил со своего места и выкрикнул:
- Асхат-агай, если вы не дадите разрешения ставить эту пьесу, я больше никогда их писать не буду!
Драматурги расхохотались и разрешили постановку.
Назавтра Нажиб-агай Асанбаев прингласил меня к себе домой и разобрал мою пьесу по косточкам, показал, в чем я ошибся,в чем преуспел, дал много дельных советов.
Вообще на моем пути в драматургию мне встретились прекрасные драматурги и режиссеры. Я еще о них напишу. Но скажу вот что - без этих людей я никогда не стал бы драматургом. Среди них, конечно же, Асхат Мирзагитов и Фатхислам Галяутдинов. То, что Асхат-агай дал мне разрешение на постановку еще сырой пьесы и тем взял на себя немалую ответственность, то, что Фатхислам -агай ее поставил - само по себе подвиг, как я понимаю это сейчас.
Оглядываясь на прошедшие годы, я понимаю, что если бы эту пьесу не поставили, я бы бросил драматургию и писал только прозу. Фатхлислам-агай, поставив мою еще не до конца сделанную пьесу, заразил меня театром, открыл передо мной дверь в несказанно прекрасный мир.
3. Я заболел театром
С началом репетиций молодой драматург открывает для себя новый, еще неизведанный мир. В это время меняются его взгляды на многие вещи, так что ко дню премьеры он приходит совершенно другим человеком. Поэтому я и хочу поподробнее рассказть о том, как это происходило со мной.
Прошло не так много времени после того, как я вернулся из Уфы с разрешением на постановку пьесы, и в феврале 1984 года Сибайский башкирский театр начал репетиции. Фатхислам -агай велел мне ежедневно быть в театре.
- Дело в том,- пояснил он, - что в пьесу надо будет вносить изменения, поэтому ты должен быть все время рядом.
Сразу скажу, что мне и вправду пришлось переписывать многие куски. Это было необходимо для того, чтобы глубже разработать образы, улучшить логическую простроенность пьесы. Репетиции пошли мне на пользу,я начал лучше понимать, что нужно для того, чтобы донести до артистов, режиссера, до зрителей свои замыслы, как строить интригу, какой в пьесе должен быть сюжет. Понемногу я стал понимать, чего не хватает моей пьесе, стало даже как-то совестно, что такую сырую пьесу приняли к постановке. Были моменты, когда я не верил в свои силы,казалось, что ничего не получится. Так и шли репетиции.
Тогда же я понял еще одну очень важную вещь. В театре работает что-то около ста человек. Из них актеров - человек двадцать, все остальные - это те, кто помогает ставить спектакль. В это время театр, как единый организм, начинает жить только этим спектаклем. Художник -постановщик вместе со столярами делает декорации, костюмеры шьют костюмы, музыканты подбирают музыку к спектаклю, электрики, слесари и так далее - все стараются сделать свое дело, чтобы спекталь получился на славу.
Прихожу я в театр, а там стоит гомон. В кабинете директора ругаются столяр и электрик.
- Твоя декорация загораживает свет, - говорит электрик. -Пододвинь ее! Иначе я за атмосферу спектакля не отвечаю!
А столяр ему возражает:
- Мне художник сказал поставить декорацию именно сюда. Это же дождь обозначает, ее место здесь!
- А откуда здесь дождь взялся?
- Как откуда,- делает большие глаза столяр. - Пьеса -то как называется? "В проливной дождь"! Если дождя не будет, то и спектакля не будет.
Вот это да! Они оказывается, ругаются из-за декорции к моей пьесе! Для меня это, конечно, и интересно,и загадочно.До сих пор я писал свои рассказы один. Тогда никому не было дела, что я пишу, как я пишу. А тут из-за моей пьесы, как ее лучше поставить на сцене, ссорятся столяр и электрик!
Тут пришел художник и тоже включился в спор. Не договорившись, позвали режиссера. Каждый пытается доказать свою правоту. А я, ничего не говоря, сижу в сторонке. На душе и радостно, и странно, но есть и чувство глубокого удовлетворения. Ну, думаю, если уж столько людей волнуются из-за того, как получше поставить мою пьесу, значит, она нужна людям, да я и сам нужен! Как прозаик, я никогда не слышал о своих вещах ничего, кроме слов "Хороший рассказ"! А здесь целый театр, почти сто человек живут моей пьесой, работают над ней, деньги за это получают. Значит, и творчество мое тоже здесь не лишнее, он необходимо. Это нужно театру, нужно народу!
На репетициях открылась мне еще одна сторона театрального мира. Артисты - народ чудной.Они ругаются друг с другом, нелицеприятно оценивают работу друг друга, но если в театр приходит посторонний человек - его они хвалят вусмерть.
Когда начались репетиции, ко мне стали подходить актеры - поговорить, перекинуться словвами. Каждый хотел передать своей восхищение моей пьесой.
- До сих пор в башкирской драматургии не было такой пьесы!- говорили они. - Ты поднял театр на новую высоту.Ты - настоящий драматург! Да, это не пьеса Хуснутдинова. Он же не драматург,писать не умеет!
Да, если другого драматурга при тебе ругают, тут уж веришь всем похвалам. И только потом я понял, что в тоже самое время те же самые слова они говорили Хуснутдинову про меня, что я пьес писть не умею, и так далее.
Однажды ко мне в дом среди ночи пришел музыкант из театра. Я не успел еще глаз протереть, как он мне говорит:
- Тебе надо убрать музыкального оформителя пьесы. Он загубит пьесу. Он сделал начало спекталя вот таким, - и он наиграл мне какую-то мелодию. - Это же очень плохо!
Я, хотя ничего и не понял, качнул головой. Дескать, согласен.
- А теперь послушай, какую мелодию написал я. В ней и дождь есть, и авария, и грохот разбившегося стекла. Слушай!
И он опять наиграл какую-то мелодию.
- Ты слышишь, здесь заложена идея пьесы! Судьба человека! Ты же вот так представлял себе начало спектакля.
По правде говоря, я совсем даже не думал, как будет начинаться спектакль. Но, не найдя в себе сил сопротивляться, согласился с ним.
- Короче, ты того деятеля завтра же снимай с простановки, а меня поставишь.
Хотя мне, человеку постороннему, как-то не с руки вммешиваться в театрльные дела, даю слово завтра же пойти к Галяутдинову.
Приходили и артисты, говорили о своих коллегах:
- Вот этот роли не осилит. Загубит пьесу. Замени!
А назавтра "этот" артист говорил тоже самое о своем коллеге.
Сперва я попадался на удочку, приходил к Галяутдинову, считая их идеи своими. Но опытный режиссер, кажется, понимал, откуда ветер дует. Ни разу он мне не возразил, но и никого в спектакле не поменял.
А однажды он меня очень сильно озадачил.
- Наиль,в двух местах нужны песни, которые бы передавали смысл спектакля, его атмосферу. Вот здесь и вот здесь, - показал он.
Я сперва попробовал возражать.
- Какие песни? Действие происходит в кабинете директора автобазы! Кто же там песни петь будет?
Но Фатхислам-агай стоял на своем - песни нужны, и все тут.
Хотя я и был членом Союза писателей, но стихов никогда не писал, и делать это, конечно же, не умел.
В конце концов, пришлось мне изучить, что такое стихи, какие бывают размеры, считать количество слогов, посмотрел, как написаны известные песни. Посидев ночь, я все же написал два стихотворения. Каждое состояло из двух строф. Потом театральный композитор Марс Хасанов написал на эти слова две красивые песни. Вот так театр сделал меня не только драматургом, но и "поэтом".
Понемногу я стал понимать глубинный смысл того, что называется "театр". Оказалось, что в республике и России под этим словом скрывается целая индустрия. В ней заняты десятки тысяч человек. Среди них актеры, режиссеры, композиторы, художники, театроведы, драматурги, журналисты, критики и т. д. Все они прилагают массу сил для того, чтобы театр жил, чтобы ставились хорошие пьесы, чтобы развивался духовный мир зрителей городов и сел. Причем эта индустрия давным-давно поставлена на профессиональную основу. Для того, чтобы ставить высокохудожественные спектакли, чтобы готовить хороших специалистов, в республике и России есть профессионалы. Они до тонкости знают мир театра, они ставят прекрасные спектакли.
Известие о том, что я написал пьесу, очень быстро обошло все театры республики,интересующихся мной и моей пьесой стало так много, что я начал бояться, что не смогу написать другую пьесу. Слишкм стали велики ожидания.
То, что мою пьесу будут ставить, произвело некоторый шум и среди прозаиков. Пошли разные разговоры.
- Ну, уж если Наиль пьесу написал, что тут говорить. Он же писать не умеет. Это все по блату,- такие реплики дошли и до меня.
Вот в такой - и радостной, и печальной атмосфере прошли март и апрель, стал приближаться день премьеры.Я продолжал ежедневно ходить на репетиции, голова у меня от общения с новым миром уже закружилась,я вообе перестал что-либо соображать.
А в театре все - и Фатхислам-агай, и актеры, - не только просят меня быть на каждой репетиции, но и по каждой мелочи спрашивают мое мнение.
Первое время я для того, чтобы скрыть свое полное невежество, использовал эрудицию, но когда начал лучше пониать, что такое театр, что такое спектакль, что любой артист куда лучше меня понимает в своем деле, я стал бояться что-либо говорить, чтобы не показать свою беспомощность. Поэтому под разными предлогами я стал уклоняться от репетиций. Но как можно сидеть спокойно, когда ты знаешь, что в сотне метров от твоей работы режиссер, актеры, костюмеры и другие театральные работники ставят твою пьесу? И ноги сами несли меня в театр...
Где-то в середине апреля Фатхислам-агай со значением глянул на меня.
- В начале мая будем делать премьеру, - сказал он.
Эти слова прозвучали для меня как нечто небывалое, как пропуск в доселе невиданный сказочный мир.
Премьера осталась в моей памяти как счастливый сон.В тот день все пришли в праздничных одеждах,все счастливо улыбались, поздравляли друг друга с премьерой, а меня встречали словно я был чемпион мира, целовали,обнимали. Перед спектаклем ко мне подходили знакомые и незнакомые люди,пожимали руку, представлялись,дарили цветы.Я улыбался во все стороны, благодарил, вел себя так, как будто это я организовал весь этот праздник,и все же я понимал, что на самом деле его подлинные организаторы - это люди театра.
Спектакль прошел, как в тумане. Как только закрылся занавес, все стали кричать:
- Автора! Автора!
На ватных ногах я поднялся на ярко освещенную сцену,помню, как поздравлял артистов, кланялся в темный зал, меня обнимали, целовали,что-то кричали и снова дарили цветы. И я посреди всего этого шума и гама почувствовал себя очень и очень счастливым. Я почувствовал себя драматургом и понял, что жизнь моя теперь неразрывно связана с театром.
Но я еще не понимал, что для того, чтобы стать настоящим драматургом, надо потратить немало сил и нервов, многое понять, многое пережить...
Четвертая пьеса
Вот так, попробовав на вкус драматургию, летом 1984 года я уселся за новую пьесу. Было на душе и сомнение - смогу ли написать? Потому что, как вы уже знаете, и писать, и ставить пьесу "В проливной дождь" было очень и очень трудно. Но писать надо. Во-первых, за пьесу хорошо платят. По сравнению с прозой за пьесу платят больше если не в десять раз, то уж в пять раз точно. Во-вторых, пьеса прославила меня не только на весь Сибай. Все писатели в республике вдруг узнали обо мне. И в Сибае, и в Уфе разные люди подходили ко мне, жали руку, говорили: "Видели твой спектакль, очень понравилось" или же: "Слышали, слышали. Ты,оказывается, пьесу написал".
А раньше, несмотря на то, что я выпустил три книги, стал членом Союза писателей, меня не то что в Уфе, в Сибае мало кто знал.
Написать новую пьесу меня подталкивало еще и то обстоятельство, что после постановки в театре все, от режиссера до электрика спрашивали, не написал ли я что-нибудь новенькое. При таком раскладе на кого же надеяться, как не на меня? А может быть, доработать первые две пьесы, которые не пошли в дело? И такая мысль у меня появлялась в то время. Но в глубине души я понимал, что из этого ничего не выйдет, потому что. когда я их читаю, вроде бы понимаю, в чем недостатки, а как их исправить - не представляю. Короче, чем с ними мучиться, уж лучше написать что-то новенькое.
Вот так я и принялся летом 1984-го года за новую работу. Приближалась 40-летие Великой Победы, все театры искали для себя пьесы, посвященные этой дате. Главный режиссер Сибайскиого театра Фатхислам-агай Галяутдинов подключил к этому делу меня:
- Наиль, нужна пьеса про войну. Давай, пиши. У тебя получится. Сразу же поставим. Вот такой спектакль получится!
Ну, уж если главный режиссер так говорит, кто же не примется писать пьесу? Вот я и взялся.
Лето и осень ушли на трагедию о войне.Теперь-то я знаю - для того, чтобы написать пьесу, надо многое знать, многое понять. Поэтому я и стал собирать пьесы, книги о театре. А во вторых, я стал прислушиваться к тому, что говорят актеры и режиссеры о пьесе, не как раньше - в одно ухо впускаешь, а в другое выпускаешь, теперь я стрался понять смысл их замечаний.
Часто бывают неожиданные встречи. Например, осенью того же 1984-го года Сибайский театр показал в Магнитогорске несколько спектаклей. На просмотр из Уфы приехали театроведы Суюндук Саитов и Рамиля Яхузина. Суждения Саитова о том или ином спектакле меня всякий раз и поражали, и заставляли задуматься. Дело в том, что несколько спектаклей, которые я считал хорошими, он разгромил в пух и прах. Но почему он это сделал, я так и не понял. Мне показалось, что он просто к ним по пустякам привязался. Видимо, Сибайский театр ему не показался.
А уж его высказывание о моей пьесе привели меня в шок.
- Я участвовал в зседании секции драматургии, когда обсуждали пьесу Наиля, - сказал Суюндук Сахиевич. - Ее так сильно хвалили, что я решил - Наиль, наверное, написал гениальную пеьсу. А почитал.. так это же не пьеса вообще! - Тут он даже как-то издевательски хохотнул. - Это же .. я даже не знаю, что! Пьеса состоит из отдельных этюдов, ничем друг с другом не связанных. Образов нет, а те, что есть, не имеют логического обоснования.
Такого рода выражениями Суюндук Сахиевич сильно потрепал мою пьесу.
Его слова остались во моей памяти по двум причинам. Во-первых, в то время я не понимал, почему он говорит, что пьеса состоит из этюдов и образы не имеют никакого логического обоснования.Я даже обижался про себя, решил, что он из-за пустяков ео мне привязывается. Только сейчас, когда я пришел к пониманию театра, близкому к пониманию Саитова, я понял, что он был прав.
А во-вторых, я запомнил его слова потому, что я тогда писал пьесу про войну. Она шла с большим трудом, потому что я уже многое понимал о театре в целом и пьесах в частности. Даже мысли у меня появлялись, что я не смогу написать другую пьесу. В такие минуты моя драма казалась мне недостижимомй вершиной.
И вот в то время появился Суюндук Саитов со своим суждением об этой пьесе. Что же выходит, если "В проливной дождь" плохая пьеса, то новая пьеса тем более у меня не получится?
Я же хотел написать что-то подобное, ни о каком развитии и речи не было...
Да нет, успокоил я сам себя, этот критик не понимает спектакля, сам писать пьесы не может, вот и ругает почем зря.
Для таких мыслей были свои основания. Вместе с артистами я побывал в самых разных местах, много раз смотрел свой спектакль и каждый раз убеждался в том, что я написал хорошую пьесу.И правда, куда не приедем, зрители спектакль хвалят, меня поздравляют, особенно в аулах, там, как выяснилось, очень любят чествовать арсистов. А раз и я там, то и мне перепадали хвалебные слова. Не понимая, что это обычная дань вежливости, принимая их за чистую монету, я стал потихоньку приходить к мысли, что я написал гениальную пьесу, что я талантливый драматург. Потому я и не поверил Саитову.
В памяти сохранился еще один эпизод из поездки в Магнитогорск.
До спектакля еще было время, и мы с артистом Хисматом Давлетовым отправились прогуляться по городу. Известно, о чем могут поговорить артист и писатель, конечно же, разговор вертелся вокруг пьес. И вот Хисмат неожиданно для меня сказал такую вещь:
- Пьеса должна быть непонятной.
Я не понял.
- Это как?
- Да так - вот герой говорит что-то или что-то делает, а это непонятно.
Сколько я ни бился, Химсмат не смог мне ничего разъяснить. Так я ничего и не понял. Да как же так, я все время старался донести свою мысль до зрителя, а тут мне говорят, что пьеса должна быть непонятной. Мне показалось, что Хисмат ошибается. И все же во мне поселилась тревога. Одна пьеса поставлена, другую пишу, а все, оказывается, не понимаю, что такое пьеса....
Эти слова меня потрясли. До сих пор я помню,когда они были сказаны, как они были сказаны - это у меня стоит перед глазами.
1984 год. Сентябрь. Магнитогорск. Мы с Хисматом пересекаем детскую площадку, сплошь усыпанную желтыми листьями. На площадке что-то вроде турника для детей, звучат слова Хисмата...
Многие годы спустя я понял значение этих простых, незатейливых слов, понял одну из глубинных составляющих драматического произведения.
Пьеса наряду со словами,которые произносятся языком, должна состоять из мимики, жестикуляции, интонациии, из материала, который можно представить на сцене. Иначе говоря, кроме основного текста, в пьесе должен быть что-то написано и между строк. А это очень часто и делает пьесу непонятной, таинственной. Эта самая таинственность во- впервых дает артисту возможность через мимику, интонацию, жестикуляцию передать состояние героя, раскрыть его образ, а во-вторых придает спектаклю глубинность, многомерность, создает на сцене атмосферу интриги, позволяет зрителям с интересом наблюдать за действием.
Я рассказал вам о том, что дало мне общение только с двумя театральными людьми. А сколько было в то время подобных встреч! Когда мою пьесу поставили на сцене, я особенно много общался с актерами.Теперь, когда я твердо решил научиться писать пьесы, я стал прислушиваться к их замечаниям. Частенько мы свысока смотрим на артистов, мало любим их.Но человек, который хочет стать драматургом, не должен обращать внимание на их характеры,их знание о театре совершенно другое, он должен понять, что они знают законы сцены до тонкости. Артист, каким бы он ни казался испорченным или плохим, любую пьесу может рассмотреть с профессиональной точки зрения, может дать очень дельные советы. Но артисты народ очень чуткий. Если он увидит, что ты не прислушиваешься к его словам, падок на лесть, тогда, он ни за что не скажет, что пьеса плохая, а будет хвалить и хвалить, разливаясь ручьем. Поэтому, по прошествии лет, когда вы все поймете, не торопитесь ругать артиста, что вот он наврал вам. Причину такого отношения надо искать в себе.
Наша писатели, попадая в мир театра, вместо того, чтобы извлекать уроки из опыта актеров, перенимать их профессиональные знания, ограничиваются тем, что знакомятся с теми или иными актерами и актрисами и считают, что теперь они знают от театре все.
Сейчас я очень часто встречаюсь с артистами. В разговорах я всегда стараюсь запоминать, что они говорят о спектаклях.Конечно же, частенько их суждения непонятны, как это было с Хисматом. В таком случае я задаю вопросы, пытаюсь понять. Но, конечно же, понять до конца все равно не удается. Тогда принимаюсь читать книги о театре. Когда нгачинаешь понимать, что такое пьеса, в душе все больше растет страх. Пьеса, оказывается, такая сложная штука. В ней должен быть сильный характер,характер этот к тому же должен развиваться, а к концу пьесы он, видите ли, просто обязан измениться. При том нельзя забывать о зрителях, да мало ли что еще требует пьеса..
Это сколько же сил надо, чтобы все предусмотреть, обо всем подумать и ничего не пропустить? Если для пьесы надо столько сил, хватит ли их у меня?
Во-вторых, со времен написания пьесы "В проливной дождь" мое понимание театра вроде бы углубилось. Значит, я должен написать лучшую пьесу.Вот с такими мыслями я и принимаюсь за работу.
В то время каждый артист, режиссер, весь театральный люд при встрече со мной говорил, что спекталь "В проливной дождь" очень хорош, что он пользуется большим успехом у зрителей, бригада артистов, которая ездила с этим спектаклем, была на гастролях самой лучшей. И я верил. Теперь я думаю, не понапрасну ли они меня хвалили, выдавая желаемое за действительное, быть может они просто поняли мою чувствительность к похвалам? Ведь и другие бригады были на гастролях с очень хорошими спектаклями. Почему они должны быть хуже той, что играла "В проливной дождь"?
Как бы то ни было, весь театральный люд после похвал задавал мне один и тот же вопрос:
- Что пишешь?
А мне никак не терпится дождаться, пока я допишу новую пьесу, когда состоится ее премьера, чтобы потом выслушивать похвалы, критику и разного рода суждения, хочется поскорее пожать сладкие плоды успеха. Поэтому я, еще даже не выяснив, годится моя пьеса, не годится, смело говорю: "Пишу пьесу о войне".
Уж так устроен мир театра - скажешь одному артисту что-нибудь, а назавтра об этом знают все, так что даже до других театров доходит. Бывает, что твои слова к тебе же и возвращаются, по пути претерпев странную трансформацию.
Очень скоро не только весь театральный Сибай, но и театральная Уфа, свой брат писатель - все узнали о том, что я пишу пьесу о войне. Мало того, в интервью газете "Совет Башкортостаны" Фатхислам-агай Галяутдинов, говоря о планах театра на следующий сезон,рассказал на всю республику, что они собираются ставить мою пьесу, посвященную Пятидесятилетию Великой Победы.Поэтому каждый встречный теперь интересовался, как идет работа над пьесой. Поеду в Уфу, коллеги - писатели меня поддевают:
- Смотри-ка, ты и впрямь решил стать драматургом?
Другие завидуют:
- Да, вы там в Сибае живете хорошо. У нас в Уфе драматургов много, нам тяжелей пробиться.
Третьи меня жалеют:
- Ну ладно, прозу писать не научился, так может из тебя драматург получится. Там язык хорошо знать необязательно.
Вот в такой атмосфере к началу осени я и закончил писать свою пьесу.А потом начались вещи совершенно мне непонятные.
С сентября 1984 по февраль 1985 года я читал свою пьесу всем. Можно сказать, дошел до каждого сибайского актера, до каждого уфимского драматурга. Принес пьесу и Фатхислам-агаю. Он читал ее раз пять или шесть, каждый раз делая замечания. Каждый раз я вносил изменения в пьесу и вновь приходил к нему. Он делает замечания, но не говорит, что пьеса не пойдет, вот я и радуюсь,снова принимаюсь за работу.
Артисты - те из кожи вон лезут, хвалят мою пьесу,пристают со всех сторон - вот эту роль дай мне, вот эту мне(как будто я раздаю роли),вспоминают отрывки из пьесы, читают наизусть. Удивляются, почему режиссер не начинает ставить пьесу.Потом делают одно-два замечания, и все, взятки гладки.
Писатели, правда, посильнее ругают, но и они,как Фатхислам-агай, не говорят, что плохо, советуют поработать еще.
Это было довольно сложное для меня время. Во-первых, мне уже надоело пьесу переделывать.Что ни говори, а за полгода я написал уже шесть или семь вариантов. Если бы мне кто-нибудь сказал двольно жестко, что пьеса плохая,ты, парень, льешь из пустого в порожнее, я бы пьесу просто-напросто убрал с глаз долой. Но ведь никто так не говорит, только хвалят, так что хочется доработать пьесу, на которую положил столько трудов.
Сейчас я перечитываю ее и понимаю : "Написано слабо. Ставить ее нельзя." Пьеса "В проливной дождь" пошла на ура потому, что в ней был хороший сюжет. А пьесу о войне я пытался писать, опираясь только на свое недостаточное знание драматургии и пожелания людей. Но я заблуждался, таким путем никогда не напишешь хорошую пьесу...
А если так, почему же актеры хвалили пьесу, почему режиссер и драматурги, видя, что пьеса слабая, не сказали мне об этом прямо?
Творческий мир вещь очень сложная. Среди писателей, драматургов попадаются самые разные люди.Помнится, один драматург, когда ему сказали, что его пьеса не пойдет,ходил в обком партии, добился, что режиссера, который ему отказал, сняли с работы, а другой драматург в такой же ситуации ударил режиссера стулом.
В артистической среде лесть не на последнем месте. Артистов в этом винить нельзя, все-таки они все свои помыслы отдают сцене, они хотят, чтобы о них писали, чтобы поклонники их любили, они жизнь свою жертвуют на это.Конечно же, они прекрасно видели, что пьеса плохо написана, но я все-таки писатель, а раз так, то, может быть, напишу про них что-нибудь. Поэтому стоит ли портить отношения? Я могу обидеться и написать про них что-нибудь плохое.
А драматурги... Они тоже люди, которые прошли огонь и воду.Я и сегодня, когда мне в руки попадается пьеса начинающего автора, стараюсь мягче говорить о ее недостатках.В первых,не хочу подрезать крылья молодому автору, а во-вторых, боюсь, как бы он не обиделся. С мной в 1989 году такое уже было. Я покритиковал пьесу довольно известного автора на секции драматургии. Мне хотелось, чтобы он понял, каковы слабые стороны пьесы, где надо еще доработать, чтобы он сделал для себя выводы на будущее, поэтому я сказал все, что думаю о пьесе. Тут автор всочил с места и накинулся на меня:
- Ты кто такой! Написал две пьесы и уже возомнил о себе бог весть что!Эту пьесу хвалили Мустай Карим,Назар Наджми, Ангам Атнабаев, видные режиссеры! Ты, что, знаешь, больше, чем они?
В общем, дал мне жару. Только тогда я понял, почему мои коллеги находили в этой пьесе только одно-два мелких недостатка, почему предпочитали ее хвалить.
На дуще остался тяжелый осадок. Всю ночь не мог уснуть, утром позвонил тому драматургу, извинился, сказал, что заблуждался в оценке его пьесы.
Драматург обрадовался.
- Пьеса хорошая,все хвалят. Поэтому я вчера удивился. Ну, думаю, есть у него какая-то на меня обида...
И такие дела бывают, когда не знаешь, с кем говоришь. Впрочем, пьесу того драматурга до сих пор ни один театр не поставил. Понимаете, наверное, в чем тут соль. А то, что заслуженные драматурги хвалили пьесу, так им, наверное, в свое время здорово перепало.
И все же о том, что моя пьеса не годится к постановке, сказал драматург. Несколько раз я ездил в Уфу, но никак не мог добиться, чтобы мою пьесу обсудили на секции драматургии. Асхат Мирзагитов сам читал мою пьесу два раза. И вот он-то как раз и сказал эти жестокие слова.
Подходил февраль 1985 года.Моя пьеса окончательно надоела и актерам, и Фатхислам-агаю,и уфимским драматургам. Они уже не знали, как отделаться от меня и от моей пьесы. Начну говорить, что закончил новый вариант, так они под любыми предлогами не берут ее читать. Как только я не правлю пьесу, им все равно не нравится. А для того, чтобы переделать по-настоящему, мне не хватало ни знаний, ни умения.
И вот в конце января 1985 года Мирзагитов позвонил Галяутдинову и сказал:
- Пьеса плохая, не пойдет. Пусть не торопится, поработает.
Услышать эти слова было очень тяжело. Несколько дней я не мог прийти в себя. А когда немного успокоился, почувствовал большое облегчение.Все таки если бы меня кто-нибудь не остановил, сколько бы я еще потратил сил, пытаясь довести до ума безнадежное дело. А ведь у меня было много других дел. Осенью 1984 года, кроме пьесы я написал несколько расказов, повесть для детей "Поздние игры", отдал в издательство сборник рассказов для детей.
А во-вторых, я уже давно думал о том, чтобы написать большой роман.
Когда я был в растерянности после жестких слов Мирзагитова, неожиданно пришло письмо от Нугуман-агая Мусина. Мы с ним переписывались. В этом письме он писал о моем рассказе, который вышел в газете "Совет Башкортостаны". Он-то и посоветовал мне взяться за роман. Ему никогда не нравилось, что я пишу пьесы.
- Пустое это дело, - говорил он мне при встречах.- Зря только время теряешь. Ты же прекрасный прозаик, давай, пиши роман.
Это письмо Нугуман -агая было очень своевременным, я понял, что зря потерял полгода.
- Все,- сказал я сам себе, - больше пьес писать я не буду!
Когда я пришел к такому решени,с меня словно свалилась большая тяжесть.Единственно, что мне было неудобно перед актерами, режиссерами, перед театром. Неужели во мне нет таланта драматурга, думал я,неужели я обманывал всех и себя?
Все же, отодвинув эти мысли в сторону, в феврале 1985 года я уехал в Москву, в дом творчества писателей Малеевку и принялся писать роман. Так я опять отдалился от драматургии.
Пятая пьеса
Хотя роман был большой, работа над ним шла легко. В конце 1985 года я закончил первый вариант и, отпечатав на машинке, передал его в секцию прозы Союза писателей на обсуждение.
Однако желание писать пьесы не покидало меня и во время работы над романом.Я очень тесно общался с артистами Сибайского театра. Они часто приходили ко мней домой. Да я и сам частенько хожу в театр, слышу, как говорят, что нет новых драматургов, нет новых пьес. Теперь для меня эти слова звучали как упрек. Поэтому, оставив отложив работу над романом, в мае 1985 года выбрал написал пьесу под названием "Игры любви". У меня были два рассказа, которые и мне самому, и мои читателям очень нравились. Это "Любовь Сарии" и "Старые слова". На их основе я и написал новую пьесу. Из-за нехватки времени мне не удалось как следует поработать над ней.Эту пьесу я никому не показал, положил до времени в стол. И вот в 1986 году, когда закончил писать роман, вытащил пьесу, перечитал, поправил и отнес Фатхислам-агаю.
Для начинающего драматурга в театре есть одна опасность. Актеры и режиссеры, незирая на то, какую ты пьесу принес - хорошую или плохую, начинают радоваться как дети.Молодой писатель часто принимает это за первый успех пьесы. А театральный люд, даже если пьеса никогда не будет поставлена, никогда не говорит прямо что-то вроде " пьеса плохая, не занимайся пустяками"... Они предпочитают говрить, что пьеса хорошая,вот если здесь поменяешь и здесь поменяшь,все будет хорошо, ее можно будет ставить. Они не хотят, чтобы автор расстраивался. Но автор, который в общем-то не представляет, как надо поправить пьесу, охотно верит этим словам. Он изменяет что-нибудь в пьесе, опять приносит в театр.Пьеса меняется до неузнаваемости,но к сожалению, часто не в лучшую сторону.
Такая история случилась с моей пьесой о войне, я наконец начал понимать, что у меня должно быть собственное мнение о пьесе. Автор должен понимать, что полезно для пьесы, а что бесплезно, что принесет пользу, а что нет. Автор должен позаботиться о том, чтобы конструкция пьесы не сломалась. А начинающий писатель без разбору прислушивается ко всем замечаниям, поправляет пьесу, отчего она становится все хуже и хуже.
Мою пьесу "Любовные игры" Фатхислам-агай читал не один. Он познакомил с ней и директора театра Разину Кагарманову.
Они приняли пьесу очень хорошо, сделали несколько замечаний, сказали, что потом, когда я внесу изменения, ее можно будет поставить. Дома, когда я обдумал их замечания, я понял, что для того, чтобы пьесу довести до ума, над ней надо очень много работать.
В то время всему театральному люду уже стало известно, что я написал новую пьесу. Каждый встречал меня словами:
- Говорят, ты написал новую пьесу. Дай почитать.
Но я уже поднабрался опыта. Сырую пьесу нельзя показывать людям. Конечно, приятно, что артисты хвалят твою пьесу, но пьеса от этого лучше не станет.
Не стоит терять время, чтобы выслушивать мнения разных людей о недостатках пьесы, лучше это время посвятить работе над пьесой. Поэтому я никому не стал ее показыват, решил - придет время - доработаю, и положил пьесу в ящик стола.
В то время я познакомился с режиссером Рафаэль-агаем Аюповым.В разговорах с ним у меня мне стали открываться глаза на мир театра, с каждым днем я все больше понимал, как мало я знаю в драматургии.
В то время Рафаэль Аюпов начал репетировать пьесу моего сокурсника по Высшим Литературным курсам Ризвана Хамида. Я попросился присутствовать на репетициях и не пропустил ни одной. Конечно, артистам не нравилось, что кто-то сидит на репетициях, как бельмо на глазу. Но Рафаэль-агай быстро пресек их возмущение.
- Пусть сидит. Я сам его позвал.
Эти репетиции очень многое мне дали,я понял, как трудна работа актера, сколько настойчивости и терпения она требует. Иногда актеры столько сил кладут на то, чтобы правильно передать скрытый смысл единственного слова, многие часы повторяя его с разными интонациями, вкладывая в него разный смысл. Часто бывает так, что это не правится другим актерам, режиссеру, и тогда приходится все начинать заново.
Когда я увидел все это, я начал понимать, что многое было написано мной наспех, я не подумал над пьесой как следует. Поэтому актеры не смогли бы разложить пьесу. Конечно, это была плохая пьеса.
Так я начал понимать, чего ждут актеры от пьесы. Укрепившись в этих мыслях, я перечитал свою пьесу о войне, пьесу "Игры любви" и понял, чего им не хватает.
Весной 1986 года я работал над пьесой "Игры любви". В то время в Сибайский театр пришла работать молодой режиссер Гульдар Ильясова. Очень она меня просила, и вот я дал ей почитать свою пьесу "Игры любви". Гульдар не стала меня щадить, прямо сказала все, как есть. Это, конечно же, было тяжело. Но я лишний раз убедился, как мало я разбираюсь в театре, что надо многому учиться, без этого, сколько не старайся, ничего не получится.
Пьеса "Праздничный стол на четверых"
Самым легким путем для повышения своих знаний была для меня учеба в Москве на годичных театральных курсах.В 1986 году, летом, я около двух месяцев отдыхал на озере Талкас, перерабатывал свой роман после обсуждения его на секции прозы, а также пытался переделать вторую пьесу, которую написал в 1980 году. Кроме того, перевел пьесу "В проливной дождь" на русский язык для отправки в Москву. Руководители театральных курсов пьесу одобрили и пригласили меня учиться.
К началу учебы в Москве у меня было два важных дела. Во - впервых, надо было отпечатать доработанный роман на машинке, а во-вторых, надо было приготовить для журнала "Агидель" сокращенный вариант этого же романа. Я взялся за эти дела с чертовским усердием.
Учеба шла понемногу вперед. На занятиях я слушал лекции о пьесах, а в общежитии шли постояные разговоры с режисерами,которые учились вместе со мной. Вечерами почти ежедневно хожу по театрам. Кажется, только теперь я начал понимать, что такое пьеса. Поэтому хочется испробовать свои силы, хочется написать что-то новенькое. К тому же со мной учатся режиссеры, драматурги. Услышать их мнение о своей пьесе само по себе интересно. И вот в ноябре 1986 года, отодвинув в сторону роман, принимаюсь писать новую пьесу. К тому же мы, драматурги, все равно должны были написать к концу семинара пьесу. Чтобы не делать двойную работу, пришлось писать ее по -русски.
Как я уже говорил, все, кто учился на курсах, очень тесно общались друг с другом. Мои сокурсники драматурги к тому времени написали уже довольно много пьес, закончили в свое время театрльные институты, режиссеры поставили несколько спектаклей.Они рассматривают пьесы и спектакли с профессиональной точки зрения, умеют оценить спектакль. Я запоминаю то, что они говорят, и потихоньку проверяю свою пьесу, насколько она соотвествует их представленияиям о театре. Многого пьесе не доставало, я убедился, что я все еще не совсем ясно понимаю,что такое драма.
В то время я стал записывать в отдельную тетрадь все, что я вычитал или узнал по теории драмы. И сегодня она очень здорово помогает в моей работе. Теперь, перед тем как приняться за пьесу, я перечитываю эту тетрадь, обновляю свои знания. Когда напишу первый вариант пьесы, снова перечитываю. Тогда я лучше вижу недостатки пьесы, как будто слышу мнения знатоков театра о пьесе.Записаны в этой тетради и те замечания, которые сделал по поводу моей шестой пьесы Рафаэль-агай Аюпов.
В те же годы я начал собирать книги по театру, драматургии.Их чтение помогло лучше поняь театр, сцену. Именно тогда у меня словно открылись глаза. Раньше я видел только то, что лежало на поверхности. Я писал свои первые пьесы словно с завязанными глазами,как будто блуждал в темном лесу не разбирая дорог.А теперь у меня было чувство, что я вышел на правильную дорогу.
Конец 1986, начало 1987 года прошли у меня в работе над романом и новой пьесой. Наконец, в конце февраля я нашел в себе мужество показать пьесу сокурсникам.Они дали мне множество советов. Положившись на свой опыт, принял к сведению не все, а только то, что по моему мнению, улушало пьесу.В марте я закончил поправлять пьесу, подготовил новый вариант.Познакомившись с ним, однокурсники остались довльны. В то же время я поехал на несколько дней в Сибай. Конечно же, пришел в театр, принес пьесу. Фахислам-агай к тому времени ушел на пенсию, поэтому пьесу я отдал Рафаэлю Аюпову. Он принял ее очень хорошо, сказал, что хотел бы поставить уже в этом году, были у него и замечания к пьесе.
В мае, когда закончилась наша учеба, башкирский вариант был готов. Когда вернулся в Сибай, принес его недавно пришедшему в театр главному режиссеру Леку Валиеву.
Осенью труппа собралась, читали мою пьесу. Она была одобрена. Вскоре начались репетиции, и в марте 1988 года состоялась премьера пьесы.
После этого все мои пьесы принимались театром и ставились на сцене.
С 1988 по 1992 год помимо прозы я написал 12 пьес.(К сожалению, когда я работал в министерстве культуры, времени для творческой работы не было). Особенно урожайным был 1991 год. В тот год я написал пять пьес. Все эти пьесы были поставлены не только в Башкортостане, но и Татарстане, Средней Азии, даже за рубежом.
Кому-то мой успех покажется неожиданным, но, как видно из этих записок, мой путь не был ни слишком удачливым, ни легким. Честно говоря, любой жанр очень труден и требует больших знаний. А драматургия, в связи с тем, что в ней принимают участие большое количество людей, особенно требует к себе профессионального отношения.
Пишущих пьесы великое множество. Почему же их пьесы не ставятся? Дело в том, что в наших театрах работают очень профессиональные люди, настоящие знатоки своего дела. И вот в театр приходит начинающий писатель, который понаслышке знает театр, прослушал только курс теории драмы, который читают в университете. Конечно же, его пьеса написана только на любительском уровне. Профессионалам показывать ее нельзя, ставить тем более нельзя.Это все равно, что человек с улицы встретится с профессиональным боксером, а потом будет удивляться: "Как это он меня побил"? Точно также писатели удивляются: "Почему мою пьесу не ставят?"
Поэтому и мои первые пьесы не были поставлены. Тогда почему же написанная без знания законов драматургии пьеса "В проливной дождь" была поставлена Сибайским театром? Во- первых, это очень слабая пьеса, несмотря на то, что она поставлена профессиональным театром. То, что она все же была поставлена - заслуга Фатхислам-агая Галяутдинова. Когда пьеса была принята к производству, он велел внести в нее очень большие изменения. И все же пьеса не дотянула до нужного уровня. Дело в том, что если пьеса выстроена неправильно, то никакие исправления ей не помогут.Главная ошибка начинающих драматургов как раз в этом. Не выстроив каркас пьесы актеры, драматурги и режиссеры латают ее поверхностно. Но это, несмотря на все старания, к сожалению, не улучшает пьесу.
Поэтому, когда лучше начинаешь понимать секреты ремесла, писать становиться труднее. Теперь-то драматург знает, как много вещей ему надо знать.Если же он их не учтет, пьеса не получится. Но довести пьесу до ума очень трудно,это требует много фантазии, много трудов, требует настойчивости,сил и времени. Именно поэтому начинающим пьесы даются легче, чем профессионалам. Именно поэтому его пьеса никому не нужна, а за новую пьесу хорошего драматурга спорят несколько театров. Вся разница только в этом.
Хочется сказать несколько слов о режиссерах Фатхисламе Гайнисламовиче Галяутдинове(1921-1994) и Рафаэле Мухаматовиче Аюпове(1928-1996).
Оба они в свое время окончили Уфимский театральный техникум, работали актерами в разных театрах республики. В конце 50-х годов Галяутинов в Ленинграде, а Аюпов в Москве окончили в театральных институтах режиссерское отделение, после чего работали главными режиссерами Сибайского и Салаватского театров. И Галяутдинов, и Аюпов не жалели сил и времени для работы с драматургами, особенно начинающими.
Многие драматурги вспоминают их теплыми словами и помнят часы и дни работы над пьесами. На мое счастье в момент вхождения в драматургию в Сибае жили и работали оба выдающихся режиссера. В моем становлении как драматурга их вклад трудно переоценить. И я всегда буду помнить их теплое, отцовское отношение ко мне и моим произведениям.
Семинар для начинающих драматургов
Все эти годы я искал книги о том, как писать пьесы. О том, что такое театр, литература есть, а о том, как писать пьесу, книг нет.Более-менее полезными книгами оказались только две - "Драматургия" Волкенштейна и "Мир театра" Бертли.
В те же годы, пытаясь понять, как же пишется пьеса, я просил у маститых драматургов черновики их пьес, но все они по разным причинам мне отказали. И уже став автором более чем двух десятков пьес, вспоминая, как я мучился, работая над пьесами, я решил написать книгу, которую так и назвал "Как писать пьесу". В ней я делился своими соображениями, своими секретами. Чтобы меня правильно поняли, в предисловии я сразу же оговорился, что это не истина в последней инстанции, что это рассказ о моем личном опыте. В ней естественно нашлись какие-то неточности и ошибки, но книгу эту я написал с искреннним желанием помочь начинающим драматургам.
Когда начал работать в Министерстве культуры, я организовал школу-лабораторию для молодых драматургов. На первые семинары мы приглашали молодых поэтов и прозаиков в возрасте до 30 лет. Некоторые из них к тому времени уже выпустили одну-две книги. К сожалению, они отнеслись к семинару несерьезно, пропускали занятия, вообще не являлись. Были дни, когда на лекции присутствовали два-три преподавателя, а из слушателей не было никого. Многие из тех, кто работал на радио, телевидении и в прессе уходили на работу и не возвращались обратно.
Тогда было решено провести семинар где нибудь подальше от Уфы, чтобы не было возможности сбежать. Был выбран дом отдыха "Баймакский". Это решение себя оправдало - участие писателей в семинаре было сторопроцентным. Кроме того, организаторы семинара, разочаровавшись в молодых литераторах, стали приглашать на семинар уже состоявшихся писателей в возрасте 40-50 лет, выпустивших уже по пять-шесть книг.
И семинар стал давать результаты.Так, в сезоне 1989-1999 года в шести театрах республики были поставлены пьесы начинающих драматургов - участников семинара.
При активной поддержке Министерства культуры, в частности начальника отдела искусств Дины Давлетшиной, к семинарам стали привлекать действующих главных и очередных режиисеров, а в последний год и студентов режиссерского отделения Российского интститута театрального искусства(Москва).
Мое мнение таково: башкирская драматургия из-за отсутствия притока свежитх сил в послденее время испытывает сильный кризис, который уже сказался на театральной афише. Воспитание новых драматургов нужно не лично для меня, а для развития башкирского театра.
Один молодой писатель, как я его ни звал, не приходил на семинар. В конце концов, когда я прямо спросил его о причинах непосещения, он помялся, а потом спросил:
- Если я скажу правду, вы не обидитесь?
- Конечно, нет, - ответил я.
- Мне Буранбай Искужин дал совет не ходить на семинары.
- Почему?
- Он сказал, будешь слушать Гаетбая, не сможешь пьесы писать по другому.
Странные слова сказал Буранбай. И все же очень правильно сказал.
Старательный, лишенный фантазии автор, узнавший, какие трудности стоят у него на пути, может их и не одолеть.Но тот, кто хочет видеть свою пьесу на сцене, не должен пугаться, избегая знаний. А тот, кто ищет легкие пути, кто хочет просто напечатать свою пьесу в газете или журнале, должен знать, что его пьеса никогда не будет поставлена на сцене.