В гражданском составе нашего суда когда-то работал судья Николай Николаевич Козицын. Мужик во всех смыслах хороший. Процессы у него были долгие и обстоятельные, выслушивал всех, никого не затыкал, решения выносил короткие, не всегда по праву, а часто по своей какой-то житейской что-ли логике. Мог из жалости вынести решение в пользу какой-нибудь старушки. Решения такие, конечно, часто отменяли.
В процессе у него было находиться комфортно, как я сказал, он никого никогда не останавливал, давал высказаться всем. Рассматривал он как-то спор, где я на пару со своим коллегой представлял интересы истца. Спор тяжелый, имущественный. По субъектам – граждане, а по сути, корпоративно-имущественный спор. Сейчас бы, конечно, перевели его в арбитраж и там кувыркались, но тогда закон не позволял. Большое количество доказательств, много лиц, участвующих в деле их представители. Заседания на целый день. В какой-то момент ты понимаешь, что все идет не так, процесс проигрывается. Николай Николаевич начинает ненавязчиво подыгрывать ответчику, почти прямо подсказывает ему. Уже совсем явно видно, какое в перспективе маячится решение. Нервы на пределе, мы перешептываемся с товарищем, ну видимо другого выхода не остается. Заявляем отвод судье. Тишина, судья долго сидит, уставившись в ГПК. Лицо его налилось кровью, благодушный добряк, кажется, сам готов выйти из себя. Уходит «совещаться», возвращается, отказывает, потом объявляет прения, с суровым выражением нас выслушивает и после короткого ухода «в совещательную» объявляет об отказе в иске.
Позиция у нас действительно была не очень с точки зрения правовой, скорее 50 на 50. Практика еще не сложилась. Кассационная инстанция решение засилила. Мы попытались заявлять еще какие-то иски, но после козицыновского решения все это уже имело мало смысла. Дело было вчистую проиграно.
Через некоторое время производственный комплекс, за который в итоге и шла драка, был перепродан, имена тех, кто стоял за женщинами, убедительно игравшими роль собственников, перестали быть тайной.
Я пришел к Козицыну по каким-то другим делам, но не удержался и высказал ему мнение о том, спектакле, который прошел в стенах суда под его председательством. Он выслушал меня, как-то устало махнул рукой и сказал: «А знаешь, что я скажу тебе. Они думают здесь суд… А ведь настоящий суд не здесь, а там». И показал пальцем туда, где, по его мнению, нас всех ждет настоящий суд.
Я улыбнулся его словам словно шутке.
Несколько лет назад он умер. Иногда мне почему-то стыдно за тот свой отвод, кстати оказавшийся единственным за всю мою практику, и еще кажется, он сказал тогда искренне о другом суде, а вовсе не издевался надо мной.