“Кто не предпочел бы потерять скорее слух, обоняние и осязание, чем зрение? Ведь потерявший зрение подобен тому, кто изгнан из мира, ибо он больше не видит ни его, ни какой-либо из вещей, и такая жизнь — сестра смерти” - Леонардо да Винчи.
Современная культура захвачена культом визуального. Человечество пережило “Иконологический поворот”, обрело “Клиповое мышление” и развило “Визуальную антропологию”. Более того, даже наш язык опирается на визуальность. В обыденном языке мы аппелируем именно к визуальному восприятию: “Как мы можем видеть…”, “Это наглядно демонстрирует нам ….” и так далее.
Подобное воспевание визуального восприятия откинуло размышления об аудиальном на задворки философской рефлексии. В связи с этим возникло некоторое пренебрежительное отношение к самому звуку и аудиальному восприятию. Обычно о подобном вспоминают лишь при обсуждении музыки или саунд-арта. Однако, как часто случается с непопулярными феноменами, вокруг звука сформировалась группа энтузиастов, которая поддерживает жизнь “Философии звука”.
А зачем нам философия звука, если у нас есть физика?
Конечно, в первую очередь, мы привыкли разговаривать о звуке с точки зрения физики. На вопрос о том, чем является звук, большинство бросит дежурное определение из школьного учебника по физике. Однако определение наподобие “звук - распространяющиеся волны, вызванные теми или иными колебаниями” описывают абстрактный звук, который мы никогда не услышим. Ведь под звуком в нашем обыденном понимании мы понимаем немного другой, более широкий феномен. Представьте, что услышав неизвестный вам звук, вы спрашиваете: “Что это было?!”, удовлетворит ли вас в качестве ответа то самое определение? Думаю, нет. Подобным образом думает и группа энтузиастов в лице Дона Айда, Мэттью Нуддса, Кейси о’Каллагана, Роджера Скрутона и других.
Ну и что они там “исследуют”?
На самом деле некоторые философские рефлексии по поводу звука существуют давно, однако большинство из них являются лишь некоторой деталью в другой концепции. Так, например, Джон Локк считал, что звук является вторичным качеством предметов. Это лишало феномен звука некоторой самостоятельности, вследствие чего он воспринимался в неразрывной связи с объектами. Сегодня такая трактовка выглядит довольно нелепо, однако мы можем простить это Локку в связи с тем, что он не специализировался на звуке или физике.
Сегодня же звук звук обретает самостоятельность и удостаивается детального рассмотрения отдельно от других феноменов. Однако философские исследования звука не могут похвастаться долгой историей, в связи с чем они сегодня представлены несколькими концепциями. Роберт Пасснау, например, вслед за Локком, развивает теорию о том, что звуки — это свойства объектов. Но он идёт дальше и критикует физическую концепцию звука и теории его восприятия. Пасснау говорит, что мы не слышим не столько “волны”, сколько сами объекты. Согласно его концепции, звук является свойством объекта, находясь всегда в нём в качестве свойства. Таким образом, звук объекта всегда существует в нём потенциально. А звуковые волны являются лишь способом его распространения. Пасснау аргументирует это следующим образом: если поместить некий скрипящий объект в вакуум, он не перестанет скрипеть. Изменится лишь то, что этот скрип не сможет достичь барабанной перепонки.
Данная теория влечёт за собой и комментарий по поводу нашего восприятия пространственности звука: когда мы что-то слышим, мы обычно можем определить примерное местоположение источника звука. Пасснау считает, что это связано с тем, что мы слышим звук на расстоянии. Мы слышим не его отголоски, которые дошли до нас, но сам звук, который находится на расстоянии от нас.
“Сторонники стандартного представления, предположительно будут утверждать, что мы слышим звуки в воздухе и что в силу этого мы слушаем объекты, которые вызывают звуки. Это привело бы к любопытному результату: звуки, которые мы слышим, существуют в одном месте, и благодаря тому, что мы слышим эти звуки, мы слушаем объекты, которые находятся где-то ещё.” - Р. Пасснау.
Но подобные отрицания научного представления свойственны не всем философам. Так Мэтью Нуддс, создавая свою концепцию, основывается на научном представлении звука. Он не отрицает волновой природы звука и того факта, что звук распространяется в воздухе. Однако, Нуддс утверждает, что сами звуковые волны ещё не являются звуком. Они лишь являются физическим основанием, которое его порождает. Сами же звуки являются абстрактными индивидуалиями. Обосновывает он это следующим образом: если мы возьмем два разным предмета, например музыкальных инструмента, и с их помощью произведём звуки, равные по своим характеристикам (громкость, частота, длительность), мы будем воспринимать их как два разных звука. В то же время, последовательно воспроизводя два одинаковых звука с помощью одного предмета, мы будем воспринимать это как повторение одного и того же звука. Можно провести аналогию с исполнением музыкальных композиций: каждое исполнение, несмотря на некоторые отличия, все ещё будет восприниматься нами как определенная композиция. Следовательно, и звук является подобной абстракцией.
“Рассматривать звуки как абстрактные индивидуалии - значит рассматривать их как принадлежащие к той же онтологической категории, что и симфонии, и другие многократно созданные экземпляры художественных произведений или слов.” - М. Нуддс.
Но существуют и более запутанные идеи. Одной из самых занимательных концепций является концепция о’Каллагана. Он утверждает, что звуки, воспринимаемые нами, являются не объекто-подобными волнами, а событиями. Такая экстравагантная концепция исходит из следующего: во-первых, звук, в отличии от объектов, имеет временный характер. Это значит, что конкретный звук существует только во время своего озвучивания. Исходя из этого, мы должны выделить в качестве причины звука не просто вибрирующий объект, но и некоторое взаимодействие. Данное взаимодействие даёт начало звуковому событию, которое длится, пока распространяются звуковые волны им спровоцированные. Но волны всегда проходят в определённой среде, которая изменяет их, исходя из своих характеристик. Так, воспринимая звук, согласно о’Каллагану, мы не просто слышим его, но сталкиваемся с звуковым событием, которое никогда не равняется звуковым волнам.
Но на вопросе о том, чем же является феномен звука, философия не останавливается. Так, среди исследователей ведутся споры по поводу восприятия звука. Примером может выступить спор о пространственном восприятии звука. Эта тема разделила исследователей на два лагеря: проксимальный и дистальный. Сторонники проксимальной теории утверждают, что восприятие звука не имеет пространственного характера, ведь мы воспринимаем звук только в точке соприкосновения звуковой волны и барабанной перепонки, а выводы об удаленности источника звука делаются нами на основании характеристик звука, таких как громкость и длительность. Однако приверженцы дистальной теории утверждают, что мы слышим звук удаленным от нас. То есть, при восприятии звука мы сталкиваемся с некоторым протяженным воздействием на нашу барабанную перепонку, которая длится до источника звука, благодаря чему мы и узнаем о направлении, в котором находится источник звука. Данный спор продолжается на протяжении нескольких лет, постепенно пополняясь аргументами с обеих сторон.
Проблем в философию звука добавляет и тот факт, что звук можно разделить на три категории: шум, музыка и речь. Эти три категории основываются на звуке, однако воспринимаются нами по-разному. Музыка, являясь искусством структурированных звуков, способна вызывать в нас чувства, переживания и наслаждение своим безусловным звучанием. Мы склонны оценивать её как нечто эстетическое. Но значит ли это, что в музыкальных звуках есть что-то такое, чего мы не можем обнаружить в звучании разбитого стакана или же всё дело в разных способах прослушивания? Роджер Скрутон считает, что все дело именно в нашем восприятии. Музыкальное прослушивание, которое предполагает эстетическую оценку, должно абстрагироваться от источников звуков и условий, при которых они были произведены. Это предполагает, что мы должны сосредоточиться на восприятии лишь частоты звуков и способа их организации в единое музыкальное произведение. Подобную идею выражает и музыковед Эдуард Ганслик, который настаивает на том, что музыка является искусством чистых звуков.
“Содержание музыки – движущиеся звуковые формы” - Э. Ганслик.
В то же время, некоторые другие философы наоборот связывают влияние музыки с тем, что она своим звучанием подражает другим звукам, например нашей речи.
“. . .она [музыка] прежде — всего искусство интонации, а вне интонации — только комбинация звуков, на чём, в сущности, и «играют в игру слов» гансликианцы; ...содержание не вливается в музыку, как вино в бокалы различных форм, а слито с интонацией как звукообразный смысл, ибо смысл без выражения в движении, высказывании, песне, игре на инструменте — тоже всего лишь абстракция” - Б.В. Асафьев.
Что же касается звуков речи, то здесь все ещё сложнее. Ведь в звуках речи мы не только улавливаем некоторые настроения, но и встречаемся со смыслами и значениями. Однако это, всё же, в первую очередь — проблемное поле лингвистики, в связи с чем оставим это на её откуп.
Так зачем нужны все эти странные концепции звука?
Сталкиваясь со звуком, мы не воспринимаем его как звуковые волны. Мы всегда воспринимаем звучащие феномены. Музыка, кино, пространства, медиа, природа и многие другие феномены производят звуки, с которыми мы сталкиваемся каждый день. Каждый из них производит на нас разное впечатление. И для того, чтобы понимать, за счёт чего это происходит, мы должны разобраться с основным вопросом: что же такое звук? Только после этого мы сможем продвинуться в нашей рефлексии дальше. Только благодаря этому мы сможем избавиться от пренебрежительного отношения к звуку и всей аудиальной культуре.
“Людское восприятие мира в наше время настолько сосредоточено на его визуальном аспекте, что почти никто не может слышать, ощущать законы природы и красоту вселенной через звуки… главная мысль такова: закрой глаза и слушай, слушай, слушай. В мире, где главную роль играет слуховое восприятие, родится новый человек, который будет жить иначе и избавится от визуального плена рекламы.” - К. Штокхаузен.