В третьем классе я решила написать стихи. Их было два. Про лису и журавля и про карнавал. Оба помню прекрасно, но первый мне сюда писать лень, а второй вот:
Ах, карнавал, карнавал
Все веселятся, радуются
Ах, как прекрасен этот бал
Прекрасен, слово радуга
Здесь и музыка, и песни,
И жуки, и мизгири,
Так давайте веселиться,
Веселиться до зари.
Почему-то жуки меня не смущали, а вот мизгири были в рифму - другое слово не подбиралось. После я ещё сочинила циничнейшее на мелодию песни "Живт в белорусском полесьи Верблюд козлоногий Олеся считает себя самой лучшей питается горною кручей". Первые два стишка я сочинила от нечего делать на продленке, третий - сидя на срубе, который после стал баней (нынче он снесен, ибо баня получилась никудышная). Как сейчас помню - потягивала из пазух бревен конопляную нить и пела...
Вторая попытка рифмоплетства началась в период полового созревания - где-то в седьмом классе. Само собой, писала про любовь по типу:"Я люблю тебя, слышишь, мальчишка, я люблю тебя даже во сне, даже в школе, за партой, за книжкой я мечтаю всегда о тебе",- подобную мутотень. Где-то валяется у мамы блокнотик с этими моими стихами, которые я писала класса так до девятого, потом поняла, что они ужасны и прекратила это дело.
Третья попытка была в универе. На первом курсе. Я села в три ночи на унитаз в туалете на квартире, где жила с вечно пускающей газы хозяйкой (вот откуда мой панк-рок!) и написала свой хит "Мизантропия хаоса-иллюзия блаженства". Тоже его помню наизусь. Вообще стихов своих наизусть помню мало, да и слава Богу.
С тех пор - полилось. Наверное, именно стихи помогли мне не сойти с ума в периоды развода с мужем, они из меня фантанировали с начала отношений с папашей дочери (что-то, а вдохновить на творчество он умел). Тогда я начала писать циклами и сборниками, которые неизменно озаглавливала "Сборник, называемый...", подражая, конечно же, в первую очередь любимой Цветаевой.
Когда мы с девчонками из универа создали группу "Сублимация", то пели мои "Солнечный дождь" и "Пошли!", но за эти песенки мне стыдно - никакие песенки.
После окончания универа были неплохие времена и местами неплохие стихи. Песни "Перехожий" и "Мордор" спела "Белая горячка". Не спели и не записали "Дайте", "Хозяйку" и "Ланцелота". Они живут только в моей памяти, увы.
Помню, как мои стихи критиковал Рыбьяков из "Кооператива ништяк" (группы, на базе которой репетировала наша "горячка", солиста и автора её текстов). Он говорил, что "ветер мой шалый, вешай ризы свои поутру на душу мне - сушиться" - это слабо. Я знала, что гораздо слабее, чем его чеканные строки. Пожалуй, текстовика круче его я и не встречала. Обожаю "Дождь" (это ещё не самый крутой их текст)
Весь вечер дождь колотит крыши,
Уныло нагоняя сон.
Нас не спасет ни гром,
Ни погребальный звон...
Луна с субботы прибавляет
И этот жар нам не унять
Найдется крест на нас,
Его нам не обнять...
Князь Тьмы нас гордо охраняет
И ветер молча разобьется
О строй кораллов желтых вод.
Сквозь них и мы ведем
Безжизненный поход...
А вечер вдрызг промочит крыши.
Умоет звезды за окном.
Нас не спасет ни гром,
Ни погребальный звон...
Не будем больше мы вдвоем...
После я пожинала лавры в поэтическом кружке областной библиотеки. В кружке я познакомилась с поэтами-индейцами, где-то лежит книжечка их, очень экзотическая. В меня влюбился старый толстый официозный поэт Шамсутдинов, печатал меня в "Тюменской правде". Я на его чувства не отвечала, потому как безумно была влюблена в папашу дочери. И строки "миррою путь твой творю, о, прах! Витый какой! Сирою проседью на висках" были для Андрюшкина, а не для печатавшего их Шамсутдинова. Последний, обломившись, начал надо мной издеваться - хихикал над по гофману "Оникс и карбункул, бесовские ночи" - потому как ударение на "О" в ониксе. Ну, я исправила на "Карбункул и оникс" - делов-то, и больше с Шамсуддиновым не пересекалась. Да и заказных поэм про работников сельского хозяйства и их надои, как он, пусть и за хорошие деньги писать не желала. Помнится, носила распечатанные мною стихи в Союз писателей - там меня игнорили открыто. Не прощу. Болтала с каким-то чудовищно скучным переводчиком, больше ничего не помню. Ну а нефорство Тюмени подарило мне окружение из Богомякова, "Культрева", "Инструкции по применению", Димона Колоколова, "Банзая" и прочих недурных текстовиков. Мне до них было - ууу, не дотянуться, но это не мешало мне графоманить. Ведь поэт - не тот, что пишет гениальное, а тот, кто не может не писать.
Тогда ещё печатали самиздатовские поэтические сборнички. И я в пару-тройку была втиснута Витькой Щеголевым и толкиенистами. Тоже где-то дома у мамы лежат эти книжицы. Боюсь, что когда она продаст дом, то всё это сожжется в костре за ненадобностью... Подруги из "Белой горячки" моё рифмоплетство холили и лелеяли, сами писали неплохо. Ой, жизнь была абсолютно богемная и текстовая...
Следующий мой поэтический мини-триумф случился во время пробы журналистского пера. Был такой замечательный деятель Мандрика, который захаживал к нам в "Тюменский курьр", он несколько раз напечатал мои стихи в своих краеведческих сборниках, и даже некоторые вошли в большую книгу с суперобложкой на юбилей его журнальчиков. Никогда не забуду, как меня, вечно голодную, Мандрика угощал сосисками с зеленым горошком и горчицей. Было невероятно вкусно. Невероятно хороша была его типография, заваленная кипами бумажными... На гонорары мандрикинские я покупала кольца, хотя и нечего было жрать. Но как на гонорары от стихов не купить кольца?! Один милейший мужчина-краевед даже назвал меня тогда поэтом. И мне очень хотелось верить, что я - поэт, а не какая-то там жалкая поэтесса.
В более смутную мою пору журналист-поэт с бардовского фестиваля (где меня снисходительно выслушали. Без гитары же! Это было отвратительно - эти высокомерные похмельные рожи жюри. С содроганием вспоминаю, особенно одну - которая гордо пела про "я татаааарочка"), печатая меня в газетке написал, что я пока пишу на ощупь, но что во мне чувствуется потенциал. И это был мой "Ланцелот"! Я и сейчас считаю его гениальным! На ощупь! Ну, Кришна ему судья...
А потом не то чтоб всё пошло прахом, но перестало меня кружить и вьюжить. Было даже, что я не писала стихов. Не помню, сколько лет, но - лет. Не стало ни среды, ни вдохновения... Нет, я писала и в Нарьян-Маре (там была и песенка "Нарьян-марские сваебойчики" - дурацкая и атмосферный цикл "Не" (в пер. с ненецкого "женщина"), и работая на телевидении (хотя времени не было катастрофически). Один телевизионщик - моё увлечение - читал стихотворение о себе своим друзьям: "Мне бы быть твоей, мне бы слыть твоей ижицей, самураевой, бестиаровой книжицей". Это тоже песня на жуткую шансоновскую мелодию. И тоже навряд ли когда она будет в аудиозаписи.
После, увлекшись мистическими практиками, я писала уже про всех этих Аму-Бхагавана, ну и продолжала - про любовь. Как же без любви-то. Очередное моё вдохновение мне как-то сказануло, что любит мои стихи, что мои - земные, а Лизины Ганапольской - небесные. Вот за то, что любит - поклон, но что земные... мне, трансцеденталистке, сказать, что земные... Всё думаю: а не попутал ли он нас. Ну, даже если и нет - то со стороны, наверное, виднее.
Когда я пришла к кришнаитам, стихи мои, теперь уже преимущественно кришнаитские, хвалили, опять таки я их включила в сборник кави Урала и Сибири, но уже не чувствовала, что кто-то их хоть немного понимает, что в них - нуждаются. Хотя что нуждаются - особо и раньше не чувствовала. Да и кто в ком вообще нуждается... Исключение, пожалуй, моя ненаглядная Лалочка Чандрика. Один преданный как-то сказал, что моё стихотворение про Яшоду - не для всех, слишком чувственное (а чувственные могут читать только старшие преданные, преодолевшие вожделение). Другой - очень возвышенный преданный - указал на неточности в стихотворениях про Бхишму и Нароттама. Я с удовольствием исправила. И очень благодарна. Третий разок спел песенку на стихи про Кришну и Радхарани... Один раз и спел... Кстати, муж мой тоже помогал мне неточности в стихах править. Однажды я даже переписала очень удачный с поэтической точки зрения стишок, потому что факты в нем были неверные. Пришлось исправить.
Позапрошлой зимой был очередной фурор - аж по 30 лайков с лишним ставили мне к стихам про Гурудева ("заслужила шестую палату") и Прабхупаду. Я их собиралась в прошлую зиму прочесть на юбилейной вьясапудже Гурудева в Майапуре, но из-за травмы головы - не случилось. Не заслужила я славы и публичности. Ну, как-то один эзотерик говорил, что при жизни признания моего творчества не будет - вот и нет его. Вконтакте 127 человек в группе, лайкают по 3-18 на стишок. В прозе ру что-то читают, но никаких откликов...
А, ещё в группе "Прованс" более ста лайков было моему стишку про оный))) Забавно было...
Наверное, даже лишним будет говорить, что в Магнитогорске мои стихи никому не нужны. Муж почитывает, но лайки ставит только тем, что на кришнаитские темы и на следующий день их забывает. Да и - вижу - не понимает. Есть одна подруга из деревни - Лидуся моя любимая. Вот она все моё читает: и стихи, и прозу. Удивительная. Вторая Лалочка для меня. Есть те, кто поддерживают вконтакте лайками и похвалами. Заходила с год назад в храм в Тюмени, и через одного знакомые говорили "Сударшана, пишешь стихи?" - и тепло разливалось по телу. Хоть бы один в Магнитогорске об этом спросил! Да ну их всех... Зато там я раз в год выступаю со стихами на пушкинском фестивале. Пять минут позора. Наверное, больше не буду выступать. Я б могла там пойти в какой-нить поэтический кружок, но чет ноги не несут. Почему-не знаю. Боюсь, что попаду в среду полных бездарей... Те, кто на фестивале не бездари были - у них уже давно свой круг общения, к ним - наверняка не попасть... хотя, возможно, если захотеть...
Но пока среды, живого общения с такими же сумасшедшими, верящими в силу слова, у меня нынче - нет. Читаю Цветаеву - про то, что в эмиграции - у неё и в советской России у Пастернака и Ахматовой среды этой в 30-40-е не было - и понимаю, что я - не одинока в своем одиночестве. Что моя судьба - продолжение их судьбы. Ну, они были суперзнамениты в молодости, у Ахматовой и Пастернака - признание в оттепель... Впрочем, чего я про признание. К Ахматовой на дачу приезжали молодые поэты, Бродский там был - и это счастье. Я же напрочь лишена этого и иногда мечтаю повеситься по-цветаевски, потому что кислород - перекрыт, на сегодня у меня перекрыты вообще все возможные шлюзы. Но я ж преданная, я ж знаю, что вешаться - глупо. Надо просто не задеревенеть в том, во что окунает на заходе жизни судьба. Учиться быть в старости плодовитой, как Гете, не погрязнуть и не раствориться в обывательском нихиле, который давит своей безжизненностью людей, не знающих, за что зацепиться в подобных моей ситуациях, когда ни работы, ни событий, ни родных душ рядом...
И я - пишу. Возможно, не так дерзко и ярко, как раньше. Может, растеряла словарный запас и много повторяюсь в рифмах - застряла в своих шаблонах. Я как-то этим не гружусь. Просто я понимаю, что если я ещё и писать не буду, тогда повешусь, несмотря на кришнаитские запреты. Ибо больше жить и дышать - нечем... для себя, от себя - больше дать ничего не могу ни Богу, ни людям, ни себе...
