«Эта горечь была блуждающей. Какой бывает почка, взгляд и мнение. Она возникала в правом подреберье, и я говорила: «Саднит в печёнках! К жирному празднику». А в другой раз, она толкалась в висок, мигренево. И я вещала: «К перемене погоды. Одевайся теплее!» А бывало, ныло в грудине, слева. И в таком случае, из меня неслось: «К скандалу. Наверное. Или к перемене мест. Что, впрочем, взаимосвязано на редкость логично!»
Где бы она не просачивалась, я начинала слушать её. Как сильно, с каким наплывом, с каким интервалом. Если бы не было так больно, это было бы забавно. Ощущение зверька, который шастает в любимых местах и топчется злыми ножками. Но — не выманишь! Ибо, мои отклики на репризы — и есть его пища.
В такие невесёлые дни, я предпочитала уйти. Съехать к е**ням — на два-три дня, лучше, чем объяснять туеву кучу раз, как тебе хреново. И я брала отгулы, внеочередные выходные, мизерные отпуска и валила. За горизонты. Телефон вырубала ещё до окружной. И растворялась в широтах и долготах мироздания. Было несколько нычек, где меня — не дай Бог, в случае чего — можно было попытаться поискать. Но я старалась не повторяться. Вот мне где — их «случае чего!» И отбитые телеграммы, засланные смс. Загадочного содержания: «не нашёл свитер, ну тот с «рудольфом», чиркни его геолокацию» или «пучит от каши «четыре злака», что посоветуешь». Игнорировала, даже если приходилось связь с миром восстанавливать. Чтобы заказать курьерской умиротворяющего. Или вызнать ближайшие рейсы подалее.
Раз от раза моя горькая горечь не становилась легче, слабее, смазанней. Она повторялась, как повторяется ритуал. Смены дня и ночи, сезонов года, моды на пуховики. Но было одно — она приходила всё реже. От два десятка раз за отчётный бухгалтерский период. До троечка — от лета к лету. И это радовало. Точнее, только это и радовало. Потому что силы. Терпеть оное. Таяли тоже.
Крайний заход произошёл прошлой весной. И тогда было люто. Исчезнуть не удалось, я выла от тоски. Все выли от меня. Получилось хорово, акапельно. Но ещё более горько. Не трудно догадаться — когда тебе хреново, лучше, чтобы утешили. Или хотя бы не мешали страдать. От меня продолжали что-то хотеть, как-то строить, куда-то вести. А я — трупом! — на диване. И: «Пошли все на х*р!» Как только блуждающая укатила восвояси, я предприняла мозговой штурм. «А что я хочу? Чем бы я могла перебить это? Или хотя бы проредить…» И мозг, стопорнувший от моей наглости, внезапно выдал: «А ведь что-то хочу. Вот вертится на языке. Шалит, балует. И если к вечеру не набросаю два листа хотелок — не быть мне директором универмага!»
Этот приступ оказался последним. Больше она не приходила, и я забыла о её существовании навсегда. В моём вишлисте значился только один пункт. «Свобода!»