Поэтому мы, в принципе, не можем до конца понять друг друга, при общении, при выражении мысли в языке, происходит, и при ее интерпретации, происходит изменение смысла потому, что мысль ложится в языковое пространство другого человека.
Это в общем, наверное, отчасти это знакомо каждому, с одной стороны, это ощущения, что ты вроде бы говоришь, но не можешь выразить себя до конца.
Даже, если высказался и тебе кажется, что ты выразился понятно, тебя поняли по-другому.
Вообще, это постоянно происходит, но бывает, это вот нам с тобой кажется, что мы что-то такое по делу говорим, а может кое-кому так и не кажется, но я про то, что даже сам монолог, сама внутренняя речь, в каком-то смысле, не всегда выражает это внутреннее ощущение, довербальное, не языковое, а уж когда мы передаем это кому-то другом, и кто-то другой пытается понять, что мы сказали то, тут возникает вообще конечно целая масса проблем.
Кстати, проблема внутреннего языка или ментального языка, одна из важных проблем для поздней аналитической философии, возможен ли такой внутренний язык?
Или он возможен только в общении, во взаимодействии людей? Тут тогда, такая философская проблема, лично для меня, возникает: если все так как мы описываем, и каждый говорит на своем языке, то не является ли наш с тобой разговор данный момент иллюзией?
Не является ли вообще возможность дискуссии иллюзией, то есть, вроде бы, мы говорим об одном и том же, но вдруг оказывается, что потом собрались и выяснили, что каждый поговорил о своем, как вообще решать проблему коммуникации, как какую-то сохранить надежду на то, чтобы быть понятым, ведь для человека очень важно быть понятным?
Если вернуться к примеру, со строителями, то, наверное, успех в деле создания конструкции, стены, является мерилом понимания, если они построили с общими усилиями стену, один подавал, другой укладывал значит, они поняли друг друга.
Мне кажется, Вадим, что вообще-то мерилом успеха в коммуникации должно быть ни возведение стены, а ее разрушение, если так уж, а то, как-то странно но во всяком случае, построили они то нечто, что они строили вместе, то есть оказывается, что критерием Это прагматистский подход.
Критерием, получается, успешности, вообще понятости, является какое-то наличие практического результата, и тут тема любви, которая у нас с тобой фигурирует постоянно мы к ней обращаемся, а как тогда, допустим, на уровне вот этих рассуждений понять, что у тебя услышали?
Допустим, представьте себе вот: юноша говорит барышне, что он ее любит, как вообще, она понимает, что он ей говорит или нет? не говорит или нет, но Она понимает по-своему, в духе своей интерпретации этого слова.
Я к чему, к тому, что как быть в тех ситуациях, когда практический результат не очевиден? Когда мы имеем дело с коммуникацией, когда мы не строим стену, а когда мы говорим что-то человеку и хотим, чтобы он нас понял?
Здесь мы подходим к еще одной важной линии в аналитической философии второй половины двадцатого века, к теории речевых актов.
Согласно этой теории, которую разрабатывали аналитики в Оксфорде, преимущественно, хотя потом в Соединенных Штатах, и кстати, эта теория потом стала достоянием лингвистики, аналитическая философия смыкается здесь с теоретической лингвистикой, всякое языковое выражение, выражение с помощью языка есть действие, и как всякое действие имеет свои интенции.
Когда мы говорим что-то, мы автоматически имеем какие-то намерения, мы можем хотеть сообщить информацию, мы можем хотеть произвести какое-то воздействие, мы можем хотеть намекнуть, мы можем хотеть пошутить, (покрасоваться) и так до бесконечности.
Любое наше языковое действие связанно с намерением, и вот в этом, собственно, и возможность установления успешности коммуникации, были достигнуты намерения или не были.
Я думаю, что на этой оптимистической ноте давай-ка мы закончим, потому что бы я ни сказал, оказывается, что это какой-то аспект аналитической философии, я просто нереально крутой.