То есть, оказывается, что любой энциклопедический словарь, в котором дается определение термина, это не сборник каких-то истинных, абсолютно истинных утверждений, а всего лишь свод правил языковой игры? Совершенно верно, в какой-то момент времени.
А что такое языковая игра, тогда?
Языковая игра, воспользуюсь примером Витгенштейна, он рисует такую картину: допустим, у нас есть два строителя А и Б, А занимается кладкой, Б подает ему строительные материалы.
И у них есть эти самые строительные материалы: куб, балка, кирпич, и есть, допустим, слова для описания этих материалов.
И есть слова для описания цвета: красный, черный, синий, чтобы было веселее, и строитель А выкрикивает строителю Б, и числительные.
Допустим, у них тоже есть: «два красных кирпича», и второй строитель подает ему два красных кирпича или три синих палки, это, говорит Витгенштейн, самый простой пример языковой игры.
И говорит, продолжает, что вот ранняя аналитическая философия автор трактата, он себя в третьем лице называет, рисовали, строили теорию способную объяснить такую игру, но не способную объяснить более сложные игры.
Пример более сложной игры давайте, говорит Витгенштейн, введем два слова в этот язык, состоящий из имен и цветов, «туда» и «сюда», и теперь уже строитель А кричит строителю Б: «два красных кирпича туда», вот слово «туда», оно не формализуется средствами теории, предложенной автором трактата, очень маленький штрих, большая разница.
Итак, получается, что значение того или иного слова зависит от его употребления и той практики, которая вокруг него складывается, если я правильно понимаю, это значит, что одно и то же слово разными группами, разных языковых играх, условно говоря, в разных языковых практиках, может означать совершенно разные вещи?
Верно. И мы не можем сказать, что какое-то из этих определений истинное, а какое-то ложное, оно может соответствовать или не соответствовать только правилам той языковой игры.
Еще один философский пример: мы прибыли на остров и наблюдаем туземцев впервые, которые гонятся за кроликом и кричат: «Гавагай! », мы допускаем, что в туземном языке это слово означает «кролик», но может быть, это означает «кроличий хвост», или они заняты какой-то священной игрой и так далее.
Поэтому интерпретация чужих языковых игр представляет собой очень сложную, может быть даже неразрешимую проблему.
Я бы ещё хотел сказать вот о какой вещи - язык, главный предмет исследований аналитической философии, согласно поздней парадигме, представляет собой такое живое образование, он состоит из разных контекстов, некоторые из них являются центральными, некоторые из них, просто без них мы не можем представить себе язык вообще, какие-то категории, допустим, выведенные Аристотелем или Кантом.
Где-то в центре лежат какие-то важные слова: истинна, время, а какие-то слова оказываются в периферийных контекстах, мы можем представить себе, что, допустим, языковые игры, связанные с каким-нибудь кузнечным делом в современном языке практически не используются, могут считаться архаичными, мертвыми, некоторые языковые игры просто ушли совсем.
А бывает, что, допустим, какие-то слои, контексты накладываются друг на друга, то есть есть какие-то общие контексты понятные всем, иногда проскакивает контекст, когда ты принадлежишь к какой-то группе, вообще, в принципе, такое возможно?
Да, разумеется. То есть, получается, что язык понятие не только живое, но и многослойное?
Да, здесь, конечно, надо вспомнить идею Уилларда Куайна, который который эту идею, эту мысль довел до логического предела, он заявил примерно следующее: у каждого человека, в принципе, свой язык, который не сводим к языку другого человека.
Продолжение и приятное прочитывание этой увлекательной и интересной темы про аналитическую философию «неформально-лингвистическая парадигма» читайте в аналитическая философия «неформально-лингвистическая парадигма» продолжение