Твоя это была затея? Похоже ли это было на ад? Мирное ли это было прощание? Было это здесь, на стеклянной веранде за белой надписью, которая изнутри была зеркально перевернута, а снаружи оповещала о горячих оладьях и кофе или чае. и оба решили выпить чаю, в то время как с А. он наверняка пил бы кофе, но точно этого сказать уже не мог бы.
Мог ее мысленно увидеть, но не ясно, а смутно, и каждый раз по-другому, например, когда она сидела перед ним в новом длинном пальто стиля «military», которое купила утром и в котором все время мерзла.
В ее исхудавшем лице не было ни кровинки, видно, что не спала ночь. Подносила чашку к губам странным движением, словно ей стоило сил ничего не расплескать, словно должна быть осторожней. Слегка наклонилась над чашкой, бережно грея об нее руки.
Движение очень мягкое, будто обхватывает что-то хрупкое, очень по-детски вытягивает губы, чтобы не обжечься. Как плохо выглядит: лицо пожелтело и под глазами большие прозрачнотемные пятна бессонницы, черные волосы висят прядями и старят ее. Она больна, хотя и не сознает этого. Измучена и потому некрасива. Но это неважно теперь, теперь, когда он видит ее, видит, как она загнана и ни в чем не отдает себе отчета, это превращает ее несчастье в данность, на которую может смотреть спокойно. В таком состоянии он видел раненых.
Они вели себя так, будто находятся в тесном помещении, их движения были медленны, затруднены, ограниченны и просты, подумал, но подумал неясно, ощущая на себе глаза жены, испытующие, а может быть, просто внимательные, пристальные.
-Что с тобой, о чем ты думаешь?
- Воспоминания?
-Да нет.
Она продолжала смотреть на него, и ему показалось, что он видит зарождение улыбки, слишком неуверенной, чтобы ответить на нее.
Так можно ответить и тогда, когда не хочешь, чтобы тебе напоминали.
- Да, это было ужасно.
- Зачем мы, собственно, сюда приехали?
- Я полагал, мы ищем, где поселиться на время отпуска.
- Но ведь не здесь же.
- Нет, мы свернули сюда, потому что проезжали мимо. Помолчав, добавил:
- Я тоже не знаю зачем, мне хотелось, чтобы ты увидела это.
А зачем? Зачем включать ее в го, что было, зачем оглядываться
-Назад? Чтобы она поняла? А что понял он сам?
Они медленно шли рука об руку по пустой набережной, местами, несмотря на заградительные щиты, занесенной песком. Оба были в одинаковых теплых кожаных пальто на меховой подкладке, у нее со светлым, у него с темным воротником. Молодая загорелая женщина в белом купальном костюме смеясь протягивала им мяч. Не провести ли им будущим летом отпуск вместе с детьми или вдвоем?
-По-моему, вдвоем было бы прекрасно, а по-твоему?
- Пожалуй.
-Как это понимать—«пожалуй»?
-Если найдем хорошее место.
Они пошли дальше, слегка прижавшись друг к другу, молча. Набережная заканчивалась большой круглой площадкой, в середине которой стоял похожий на пагоду павильон со спущенными жалюзи. Здесь тоже были широкие песчаные заносы, кое-где покрывавшие черную землю пустых цветочных клумб. Видно, несколько дней назад был шторм, потом, наверное, зарядил дождь.
Вокруг площадки, стояли бетонные основания снятых скамеек и чернели пустые железные подставки флагштоков. За ними начинались дюны, заросшие блеклой зеленью и огороженные колючей проволокой. Узкая лестница вела на первый холм, где был наблюдательный пункт с тремя вращающимися телескопами, обращенными на неспокойное, пасмурное море.
-Хочешь взобраться наверх?
-Нет, необязательно.
-Тогда мне хотелось бы поехать дальше.
Они покинули Бельгию, а это уже Франция, прибрежная часть Cote d'Opale, как прочитали на потускневшем указателе, очаровательная Франция, мокрая, холодная и безлюдная, в надвигающихся зимних сумерках.
Они едут по узким дорогам прибрежья посреди пустых выгонов, высоких изгородей и голых встопорщенных рощ. На открытых местах стоят одинокие исхлестанные ветром деревья, порой и на машину налетает шквал. Тогда и дождь сильнее бьет в стекла, а в остальное время слабо моросит — сеется с низкого, покрытого тучами неба, словно спущена серая, беспросветная пелена, чернее кажется болотистая земля, темнеют заросшие камышом канавы, мокрые стены похожих на декорации поселков, на улицах которых ни души. Словно все от них спрятались, чтобы они и были одни, словно оба движутся внутри картинки-загадки, чтобы исчезнуть в ней и не слышать вопроса, написанного над картинкой:
- «Ау, где вы?»
Они едут, почти не разговаривая, и постепенно совсем умолкают. Он ведет машину, она держит на коленях раскрытую карту но не смотрит на нее. В сухом тепле машины чувствуют присутствие друг друга, и каждый пытается отгородиться, приняв однажды найденные, как бы естественные позы. Между ними целое поле тайных пере ходов, чуткое мерцание нервных токов, каждый воспринимает его как неотступное давление, которое исходит от другого и разрастается в темноте.