ОБЛАСТЬ ПЕРЕДОВОЙ ИНДУСТРИИ
Москва- старый промышленный центр. Еще в 70 - 80 гг. прошлого столетия Москву рассматривали, как жизненный центр промышленности России, как «самый обильный резервуар денежных, торговых и промышленных капиталов».
Исследователи Московской промышленной области писали: «Москва со своими капиталами и со своим рабочим людом, стекающихся сюда со всех краев, служит главным рассадником промышленности на всем пространстве России».
Промышленность Москвы и области при царском строе
Промышленное развитие дореволюционной Москвы шло быстро. Однако, при росте промышленности на ней все же лежала печать отсталости. Самой отсталой в царской России была тяжелая промышленность, т. e. те отрасли, которые добывают руду, уголь, нефть и производят металлы, машины и химические продукты. Промышленность Московской области в высокой степени носила на себе эти черты отсталости, столь типичной для промышленности старой России. В конце прошлого столетия 85 процентов всех фабричных рабочих Московской губернии были заняты в прядильно-ткацкой промышленности. В последующие годы количество рабочих, занятых в металлической промышленности, несколько повысилось, но все же преобладающая часть рыбачить- больше половины была занята на текстильных предприятиях.
В 1913 г., т. е. накануне империалистической войны, 52 процента всей промышленной продукции Мoсковской области составлял текстиль. Что же касается металлургической промышленности, то ей приходилось довольствоваться только 10 процентами общего объема продукции.
Однако, не только в низком удельном весе металлической промышленности проявлялась общая отсталость.
Еще более показательны цифры, характеризующие самый уровень довоенной металлической промышленности. Около 80 процентов предприятий этой отрасли имели меньше 100 рабочих каждое. Крупных предприятий, имевших больше 500 рабочих, насчитывалось всего только восемь. Таких же предприятий, которые крупными считаются по нашим, советским масштабам, Москва до революции вовсе не имела.
Отсталость промышленности сказывалась и в том, что предприятия были оторваны от топливной и сырьевой базы, Московские фабрики и заводы пользовались исключительно привозным топливом. С Кавказа доставлялась нефть, из Донбасса-уголь. Сырье завозилось не только из разных концов России, на и из-за границы. Хлопок привозили из Персии, Египта, Америки. Шерсть-из стран Азии и даже из Австралии и Африки.
В тяжелую промышленность российские капиталисты вкладывали капиталы с крайней неохотой, предпочитая это делать только совместно с иностранными капиталистами. В России 60-65 процентов всех металлургических предприятий, машиностроительных заводов, шахт принадлежали иностранным капиталистам. Огромная доля принадлежала иностранным капиталистам в частных железных дорогах, пароходствах, в городском хозяйстве. «Русский капитализм сросся с иностранным. Европейский капитал влезал во все основные отрасли русской промышленности» («Наша родина», Партиздат, 1937 г., стр. 13).
Значительная часть московских предприятий принадлежала иностранным фирмам. Год за годом росла зависимость московской промышленности от иностранного капитала. Для характеристики отсталости московской промышленности показательны и данные о чрезвычайно низкой производительности труда на московских предприятиях. Подсчитано, что один рабочий в среднем производил продукции на бумагопрядильне в Москве на 146 руб. в год, тогда как в Эстляндии -на 402 руб.
Жизнь рабочего московской фабрики была полна тягот и страданий. Условия труда на фабриках были поистине варварские. На московских красильных фабриках рабочий день продолжался по 16 часов и даже больше.
Вот как описываются буржуазным обследователем условия работы -на московских рогожных фабриках, где на работу нанимались взрослые вместе с детьми. Каждые двое взрослых приводили с собой обычно двух ребят:
«Начинается работа, - говорит обследователь, - с воскресенья с 9 час. и все четверо-мужик, баба и двое малолетних работают без перерыва до 4 утра. B 4 часа мужик ложится, а остальные работают до 7 час. утра. В 7 час. утра ложится баба и спит до 9 утра. Затем она встает и один малолетний ложится до 1 часу дня. Все это время взрослые продолжают работать непрерывно, а второй малолетний ложится до 4 час. вечера. С 4 час. вечера и до 2 час. ночи все работают опять вместе без передышки. В 2 часа ночи ложатся примерно часа на два-на три, то есть до 4 или 5 час. утра. Работа тянется целые дни и ночи с ничтожными перерывами для отдыха».
В таких нечеловеческих условиях находились не только взрослые рабочие, но, как видим, и малолетние, причем очень часто среди этих малолетних встречались ребята, которым не исполнилось и десяти лет. Сами хозяева рогожных фабрик обычно говорили, что их рабочие до того ослабевают, что их «ветром качает».
На крупных предприятиях распорядок работы был иной, но эксплуатация была столь же тяжкой. По правилам внутреннего распорядка, установленным фабричной инспекцией Московской губернии, работа на заводе «Гужон» в отделениях сталелитейном и относящихся к нему доломитном, кирпичном и железопрокатном должна была производиться следующим образом. Работают две смены. Первая смена становится на работу в 6 час. Утра и работает до 6 час. вечера. Вторая смена с 6 час. вечера до 6 час. утра. «В этот промежуток рабочего времени, -говорится в правилах, -никто с завода отлучаться не должен, пищу же рабочие могут приносить собою и могут им приносить таковую на завод кто-либо из членов их семейств, достигших 15-летнего возраста. Еженедельно смены меняются, и ломка смены происходит так, что ломающаяся смена работает 18 часов».
Естественно, что при таких условиях труда неизбежны были многочисленные несчастные случаи с рабочими. От таких рабочих, утративших трудоспособность, капиталисты отделывались грошевыми подачками. На заводе «Гужон» рабочему Дощеревскому, потерявшему трудоспособность вследствие полученных. им разновременно различных травматических повреждений здоровья, было "уплачено в окончательный расчет единовременное вознаграждение в размере 20 руб...».
Подобная практика не представляет ничего исключительного. Она была обычным явлением на капиталистической фабрике.
За свой каторжный труд рабочий получал нищенскую заработную плату. Заработная плата московского фабричного рабочего была тогда в два-пять раз ниже заработной платы английского рабочего. Но и эта низкая заработная плата всяческими мерами уменьшалась. Вся практика русской капиталистической фабрики была построена с таким расчетом, чтобы лишить рабочего даже тех жалких грошей, которые ему причитались. Выдача заработной платы задерживалась. На многих московских фабриках вообще не существовало сколько-нибудь точно определенных сроков выдачи заработной платы.
«На большинстве фабрик до сих пор не существует определенных сроков расплаты, и деньги даются в лучшем случае, когда рабочий о них спросит. Расплата вполне зависит от кармана и воли хозяина».
Этот вывод, принадлежащий перу фабричного инспектора, может быть наглядно проиллюстрирован бытовой картинкой, описываемой другим обследователем: «Кому приходилось видеть, как оборванный подмастерье с картузом в руках, как нищий, вымаливает хотя частицу своих трудовых денег, тот знает, как солоно приходится это безобразное занятие, благодаря чему самая рассудительная и осмотрительная семья при всей энергии к труду садится на пищу юродивых и столпников".
Ко всему тому московские фабриканты сплошь и рядом принуждали своих рабочих забирать все необходимые им товары в хозяйских лавках. Это была своего рода оплата натурой, причем такая оплата, которая возвращала в карманы предпринимателя значительную часть заработка рабочего.
Этому же назначению служила и тщательно разработанная и широко применявшаяся система штрафов. На том же заводе «Гужон» в 1901 г. было наложено 2739 штрафов, а к 1904 г. количество штрафов возросло уже до 4 678.
Варварские условия работы, бесчеловечная эксплуатация, нищая старость, ужасающая детская смертность, увечья и неизлечимые болезни - таков был удел рабочего человека старой России, такова была судьба московского рабочего при капитализме.
Об этом советский рабочий, пользующийся 7-часовым рабочим днем, отдыхающий в санаториях, на южных курортах, развлекающийся в клубах, посещающий лучшие театры, музеи, выставки, вдоволь пользующийся всем тем, что может дать человеку передовая культура, вспоминает как о далеком прошлом, канувшем навеки в небытие.