Автор: Олег Букач
Дорогому моему сердцу Тимуру Р. посвящаю
Про то, что Иссык–Куль – это самое большое озеро Киргизии, расположенное на высоте более полутора километров над уровнем моря, а максимальная глубина его составляет семьсот с лишним метров при втором месте в мире, после Байкала, по степени прозрачности воды, сегодня может узнать каждый.
А вот с этого момента начинай, читающий эти строки, мне завидовать, потому что я был там, жил два дня в настоящей киргизской юрте в каких–нибудь пятидесяти метрах от его чуть солоноватых и достаточно прохладных вод. Хотя в переводе с киргизского Иссык–Куль означает «горячее озеро». Наверное, потому, что вода его никогда не замерзает. Она лишь, в зависимости от времени года, меняет цвет, становясь из жемчужно – бирюзовой летом, в жару, когда термометры будто сходят с ума, показывая днём 40 и больше градусов, до сталисто – серой зимой. Тогда вода, словно пытаясь сберечь тепло, накопленное знойным летом, кутается в пенный мех всегда в это время неспокойной глади, ибо ветер постоянно лохматит шевелюру на зеркале озера.
Киргизы уважают и берегут своё «пресное море» с песчаными почти везде, похожими на египетские, берегами. Не однажды я видел, как совсем ещё маленькие дети, барахтаясь в благословенной влаге, выскакивают на берег и бегут стремглав в степь, чтобы там справить свою малую нужду, ибо озеро – это святыня.
Мы выбрали для того, чтобы остановиться, именно это место на берегу, потому что заметили ещё с шоссе стайку белых юрт, прихотливо раскинувшуюся возле самой воды. Одна из них, с незатейливым орнаментом под крышей, нам особенно приглянулась, и мы затеяли переговоры с хозяйкой, молодой ещё киргизкой с ослепительно–белыми зубами и кучей детворы.
О цене даже не торговались. Но когда она уже держала в руках деньги, вдруг, словно чего-то испугавшись, вскинула на меня свои прекрасные раскосые глаза и сказала: «Ой!.. Только там телевизора нет… и интернета тоже нет… и – света…»
При этом как-то вся застыдилась, опустила очи долу и горестно вздохнула. Так, наверное, ведут себя огорчённые ангелы, если им показалось, что они в чём-то согрешили.
А я дышал, полной грудью вдыхая чистейший горный воздух, который хотелось пить, чтобы не пролить ни капли, но брови слегка нахмурил и, стараясь придать голосу некую ноту разочарования, ответил:
– Я постараюсь это с трудом, но пережить!..
Она оценила шутку, за которую наградила… хотел сказать «меня»… Да нет, не меня, а весь мир своей совершенной улыбкой, которую почему-то сейчас везде называют «голливудской». Если это так, то девяносто процентов жителей Киргизии – уроженцы Голливуда.
Рюкзаки даже разбирать не стали. Просто бросили их в прохладной полутёмной юрте, разделись и почти бегом кинулись к озеру.
Сразу погрузиться в объятия прохладной воды было нельзя, потому что, даже если вы никогда не задумывались о том, есть ли у вас душа, способная оценить прекрасное, не оторопеть от высокой грандиозности того, что предстаёт перед вашими глазами, решительно невозможно.
На далёком противоположном берегу белоснежно ослепителен Тянь–Шань, вершины которого словно бы порождают облака, царственно покоящиеся над ними. И как бы пристально вы ни рассматривали это дивное творение Бога, ни за что не поймёте, где заканчиваются хладно сияющие зубцы гор, а где начинается небо…
Потом была невероятно вкусная киргизская еда, которую, пока мы купались, приготовила для нас хозяйка. Мы ели нежнейшую баранину с крупными кусками картофеля, сдобренного душистыми какими-то травами, и запивали это кумысом, настоящим, киргизским, лучшим в мире, от которого даже у хилого старца начинают сиять глаза, а мысли прочищаются, и он вспоминает, что такое любовь.
И дождь в это время кругами бродил где-то совсем рядом. И мы видели его серые космы–пряди, ниспадающие из стремительных туч. У нас же над головами ослепительно щедро хохотало солнце, тоже стараясь стать звездою Голливуда, наверное…
Потом снова – Иссык–Куль во всей безмерности счастья. И говорить не хотелось. Ни о чём. Здесь, пожалуй, пришло ко мне понимание того, что зовётся загадочным словом «нирвана». Уже ближе к вечеру, когда испытываешь едва ощутимую истому, но при этом желаний нет никаких: пить, есть или – наоборот не хочется. И чувств, кажется, нет никаких, потому что тела своего ты не слышишь совершенно, ибо ничто в нём не болит и даже малейшего страдания не испытывает. И не спишь ведь: сознание абсолютно прояснено… Это, кажется, и есть «нирва…»
– Извините, что беспокою. Зажигалки у вас не будет?.. А то я тут с детьми приехал, их у меня четверо, а своя куда-то запропастилась.
Уже из почти темноты к нашей юрте вышел немолодой уже киргиз – чуть расплывшийся атлет лет сорока, лицо которого заросло густой щетиной почти до длинных, азиатского разреза глаз. Увидев у нас на столе зажигалку, он взял её, прикурил, присел рядом и, глядя на белые буруны волн озера, стал рассказывать. И казалось, что – никому. Самому себе. Потом уже, когда он ушёл, ближе к рассвету, я понял, что и такой бывает нирвана.
– Я-то сидел. Двенадцать лет. Ага, значит. А потом, когда вернулся… К ней вернулся, конечно, к кому же ещё! У неё уже – дети. Понятно, что не мои. А чьи, спрашивать я не стал: она же тоже живой человек… Пральна?..
Он глянул на меня. Словно ища подтверждения своим словам. Но ждать моего ответа не стал, тут же продолжил:
– А потом она меня отравить хотела. Два раза. Один раз в январе, а другой – в апреле. Таблетки какие-то толкла и в еду мне сыпала. Но я же здоровый, выкарабкался. Что она виновата, сразу доказали. У неё в телефоне переписка сохранилась с какой-то подругой, которая её учила, как, чтобы побыстрее. Во второй раз она даже меня ещё и уксусом облила, ну, чтоб уж – наверняка. А сама детей увела: гулять пошла с ними, значит…
Он курит, сильно затягиваясь, и продолжает:
– Меня когда следаки стали уговаривать заявление на неё писать, я сразу сказал, что не буду, потому что детям-то как жить после этого, когда мать и отец у них преступники. Сказал тока, что я её не прощаю, но…
Опять он длинно затягивается сигаретой. Дым идёт ещё из ноздрей, а он уже говорит, отчего голос звучит глухо, почти придушенно, а он ведь почти кричит в это время:
–… о т п у с к а ю я е ё! Вот что я им сказал тогда. Только детей не отдам! Как, говорю, не мои?.. Мои, кровные! Она же их родила, когда в браке со мной состояла. Ну и что, что я сидел в это время! Мои они, не её уж, конечно!.. Она ведь и их… ну, это, убить может…
Потом бросил окурок на землю, раздавил его ногою. Подумал, поднял с земли и в карман к себе положил, потому что был ведь киргизом, а значит, берёг своё озеро–сокровище. Встал и промолвил:
– Ладно. Пойду. А то дети испугаются, что меня долго нет. Хорошие вы люди. Так мы с вами поговорили замечательно! Приходите, я вон в той юрте живу…
Руки нам пожал и шагнул в темноту.
А мы сидели и молчали.
Нирвана ли то продолжалась, или это было преклонением перед величием человека…
Дорогие друзья! Для автора очень важно ваше мнение о прочитанном – нажмите соответствующую кнопку.
Подписывайтесь на наш канал. Пишите отзывы и предложения о сотрудничестве. Ждём новых авторов!