Композитор и пианист Степан ШАКАРЯН по праву считался одним из подвижников армянского джаза. На его счету больше сотни джазовых композиций, а шакаряновская «От Бингёла до Канзас-сити» заслуженно стала стандартом армянского джаза. Он всегда был бодр, подвижен и категоричен во всем, что касается музыки. А 23 октября ему исполнилось бы 84 года…
Ниже – фрагменты из интервью, которое состоялось 10 лет назад.
– Степан Григорьевич, над чем вы сейчас работаете?
– Я уже настолько повзрослел, что просто так не пишу. У меня уйма произведений – не один чемодан, а несколько, – и почти ничего из этого сегодня не играется.
– И кто же в том виноват?
– Те, кого эта музыка в первую очередь должна интересовать. Сегодня нет хороших дирижеров – большинство из них безграмотны и не умеют ничего иного, кроме как просто махать руками. Ведь для того, чтобы понимать партитуру, нужно основательно знать гармонию, полифонию, инструментовку...
С другой стороны, а кто сегодня ходит на концерты? Кому вообще нужна эта музыка? Условия жизни посредственны, многие социально не обустроены – от этого и, понятно, прохладное отношение как к музыке, так и к искусству в целом.
– Что думает об этом Союз композиторов?
– С советской эпохи мы унаследовали творческие союзы, в том числе и вышеуказанный. Тогда идеология контролировала все – вплоть до мыслей и чувств членов союза. Финансирование шло сверху – оттуда и диктовалось «что такое хорошо и что такое плохо». Но помимо минусов был один большой плюс – человек чувствовал себя защищенным и, самое главное, востребованным. Он знал, сколько стоит его работа, и никто на свете не мог этого оспорить. Работа заказана, она сделана – следовательно, будет оплачена.
Сегодня же этот механизм полностью атрофирован. Финансирование сверху сродни манне небесной. Причем манна эта, как правило, оседает в заранее подготовленных для этого оазисах. В результате творческий поиск сведен к банальной добыче хлеба насущного. О каком творчестве, о каких моральных ценностях, о каком искусстве и национальной культуре может быть речь в таких условиях?
– Вы действительно хотели бы, чтобы вас финансировало государство, то есть Министерство культуры? Вы в силах соответствовать этим... приоритетам?
– Думаю, не все так страшно. И в советское время Минкульт не блистал интеллектом – одна Фурцева чего стоит. Именно с ее легкой руки наш культурный бронепоезд встал некогда на рельсы, с которых по сей день никак не может слезть. Безобразие, которому мы сегодня свидетели, имеет очень давние корни. Культура в массы ушла и не вернулась. Зато «культурно подкованная» толпа стала провозглашать свои законы в искусстве: поначалу из зала, а сегодня уже – со сцены. И пытаться кому-то что-либо объяснять бессмысленно. Единственное, что может как-то изменить положение вещей, – это госфинансирование очагов культуры. Не субсидирование на бумаге, а финансирование – на деле! И лишь тогда, хоть на миг перекричав столь окрепший глас толпы, станет возможно что-либо менять, и скорее всего – во благо нашего народа.
...Когда Вильяма Сарояна спросили, какие у него впечатления от пребывания в Армении, он ответил, что все замечательно, только... ничто не на своем месте.
– Но вы-то ведь на своем?
– А толку?.. Если не чувствуешь защищенности со стороны государства, если не видишь горящих глаз учеников, о каком «своем месте» может идти речь? Многие музыканты уезжают, дабы, став на чужбине успешными и рентабельными, попытаться вновь вернуться и понравиться родине... Ведь те, кто сегодня, несмотря на пустой карман и отсутствие света (даже в конце тоннеля), продолжает учить детей, выходит, родине не так уж и нужны. Но они почему-то продолжают делать свое дело, отмахиваясь от серости и бездарности, которая тянет их на самое дно.
Я могу понять людей, которые уезжают, но я их... не принимаю. Я их не воспринимаю. Ну разве так можно? Друзья, кому вы оставляете этот город? Как может человек, влюбленный в этот город, предать его?
– Степан Григорьевич, а вы были влюблены в Ереван?
– Я вспоминаю свои ощущения, когда впервые его увидел. Я переехал сюда из Баку и буквально по уши влюбился в этот энергичный, здоровый, гостеприимный город. Город туфа – музейный город! Далее Эчмиадзин, хачкары, наша вода – это все меня окрыляло и вдохновляло... Повсюду царила атмосфера, располагающая к творчеству.
– А с чего началось ваше увлечении джазом?
– Я ничем не увлекался – я таким родился. Арам Ильич Хачатурян, у которого я учился, не раз мне повторял: «Степа, у тебя два сердца: одно нормальное, второе – джазовое!»
– Да, но любой талант нуждается в развитии...
– Джазовая культура должна быть творческой, это ведь не грамматика. Музыка, прочитанная в книге и сыгранная по нотам, ничего общего с джазом иметь не будет! Эта музыка по определению синтетическая. Я уже говорил – джазовая музыка такой же гибрид, как грейпфрут. Я могу, например, джазово выразить себя со струнным оркестром, при этом еще и примешать в этот коктейль армянский народный мелос. Так что, как ни крути, но в джазе все зависит от мышления исполнителя и опять же от его таланта и образования.
– Недавно мы отмечали 70-летие армянского джаза. В чем, по-вашему, особенность армянского джаза, чем он отличается от, к примеру, российского?
– Некоторые наши джазмены считают, что если нет гор, то нет и барабана, а если нет барабана, то нет и джаза. Я категорически с этим не согласен. Джаз нельзя рассматривать топографически – для него нет ограничений: ни стилистических, ни географических. Это не горное и не равнинное явление. Теплоту музыке обеспечивает самозабвенная любовь к ней, и ничего больше. Джаз – это особая философия, и если в нее погрузиться, то она будет сопровождать тебя всю жизнь...
Светлая память, Степан Григорьевич...