Главный редактор сайтов WhiteNews и Dolgi.ru Екатерина Рейферт дала интервью американскому русскоязычному радио «Davidzon Radio». Оно вещает в Нью-Йорке, Нью-Джерси, Коннектикуте, также его можно слушать в интернете.
С ведущим Алексеем Осиповым говорили о правозащите в России, чем отличается правозащитник от адвоката и кто такие «левозащитники». Сегодня публикуем первую часть интервью.
— Всегда, когда мы говорим «право», в Америке особенно, есть сухой остаток – надо обращаться к адвокату, тот решит или постарается решить все проблемы, и нет никакой необходимости в правозащитных организациях, правозащитниках. А каков российский опыт? У вас тоже есть адвокаты, юристы. Зачем нужны правозащитники?
— Естественно, есть адвокаты по уголовной тематике, арбитражной сфере и так далее. Правозащитники специализируются на уголовных историях, потому что в местах лишения свободы бывают довольно сложные ситуации, связанные с нарушением прав человека.
Адвокатура в Штатах и в России совершенно разная. В Штатах право и юриспруденцию возвели в культ. В России адвоката могут избить, выгнать из зала суда – мы сталкиваемся с этим часто, и сами адвокаты зачастую прибегают к помощи правозащитников.
Правозащитник – это такой человек, который не является адвокатом, но может являться юристом без статуса защитника. Если он входит в СПЧ (Совет по правам человека) или ОНК (Общественная наблюдательная комиссия), он может прийти к тем людям, которых пытают или чьи права нарушают в местах лишения свободы, проверить состояние, питание, оказание медицинской помощи. Считается, что это призвание: правозащитник не получает зарплату, гонорары, не работает по договору.
Правозащитник – это тот человек, который придет на помощь, когда не справляется адвокат.
— А есть ли у правозащитника какой-то социальный или правовой статус? Вы сказали, что он может прийти в тюрьму или КПЗ, СИЗО, проверить. А кто его пустит? У адвоката, как и в Америке, есть лицензия, а каков статус правозащитников в Российской Федерации? Их вообще как-то воспринимают на официальном уровне?
— Совсем недавно прошли выборы в ОНК – это наблюдательная комиссия, правозащитники которой ходят в изоляторы и тюрьмы с проверками. У нас на портале разрабатывается отдельный ресурс – народный рейтинг членов ОНК. На самом деле, беда с «левозащитниками» сродни беде с адвокатами. Некоторые адвокаты, и это не секрет, сотрудничают со следствием, некоторые работают не в интересах клиента, а в своих – повышающих гонорар, либо в интересах других лиц. Адвокат живой человек.
— Но и правозащитник тоже живой человек. Вы говорите: «Пришел в СИЗО, посмотрел качество питания, твердость матрасов, температуру воды». Но находящегося в СИЗО не вода и не качество питания интересуют в первую очередь. При условии, что человек считает себя невинно задержанным или невинно осужденным, ему хочется, чтобы его оттуда выпустили. Есть ли какие-то реальные механизмы, конкретная помощь более глобального толка?
— Заключенный проходит период адаптации, он длится от 3 до 6 месяцев, его как раз начинают волновать очень простые вещи. Например, если нет горячей воды. Как у моего бывшего супруга, который сидит в заключении без горячей воды, в кладовке, которая в ширину 1,5 метра, в длину 8 и с высотой потолков 3 метра – в колодце. Правозащитники от ОНК проверяют именно такие житейские вещи. Проверяют оказание медицинской помощи, потому что у людей нет права держать в камере таблетки. Им их выдают, поэтому люди могут даже не знать, что они принимают.
Могу привести пример из опыта нашего специального корреспондента Дмитрия Дёмушкина, который отсидел, был оправдан, его выпустили за 15 суток до окончания срока. Так вот, он сидел во «Владимирском централе». Целые делегации ОНК приходили в тюрьму, начальство выстраивало колонию по стойке смирно, правозащитник задавал вопрос, все ли в порядке, заключенные хором отвечали, что претензий нет, и правозащитник уходил. Такие тоже есть.
Правозащитники, которые действительно занимаются защитой прав, являются в том числе журналистами и колумнистами. Мы организовали свой портал по такому принципу, чтобы у них была возможность медийной огласки. Потому что те правозащитники, которые заинтересованы в помощи людям, а не в тихом сотрудничестве с руководством колоний и ФСИН, охотно общаются со СМИ. Эта коалиция СМИ и адвокатов, которые не переобуваются в полете, работает. Это хороший идентификатор правозащитников, потому что многие из них пишут свои авторские колонки. Если член ОНК по тем или иным причинам отказывается общаться со СМИ, это первый тревожный звоночек – что-то не так.
— Если брать какие-то колонки на сайте «МК», я обязательно читаю материалы Евы Меркачёвой, но по большей части я понимаю, что она соблюдает баланс значимости, чтобы было интересно читать, чтобы большее количество людей прочитало. Она общается с людьми, оказавшимися за решеткой, но с теми, у кого громкие имена: кто миллиард украл, кто убил 12 человек.
— Это закон жанра. Ничем, кроме громких историй, мы не сможем привлечь реальное внимание к проблемам. Я прекрасно понимаю, что сообщение о том, что в колонии где-нибудь в Мордовии пытают какого-то гражданина (а там такое каждый день происходит, поверьте мне) будет неинтересно читателям. Естественно, какие-то громкие коррупционные скандалы привлекают больше внимания.
Есть такой анекдот. Сидят в бане чиновник и коммерсант, обсуждают бюджет детских домов. Один другому говорит: «Все правильно, надо денег дать туда». А второй отвечает: «Да не туда деньги надо давать. Надо вкачивать деньги в дома престарелых и тюрьмы. В детском доме ты уже не окажешься, а вот в доме престарелых или тюрьме – вполне возможно».
Смешной случай, когда человек, который писал регламент самого строгого, самого жестокого изолятора страны для вип-сидельцев, сам оказался в этой роли. И действительно смеялась половина «Лефортово», включая сотрудников, потому что он вспоминал, как писал регламент этого учреждения со слезами на глазах, не предполагая, что окажется там же и ему придется все это испытывать.
Правозащитники – это те люди, которые хорошо знают правовое поле. На текущий момент мы с несколькими правозащитными организациями запустили проект «Первая правозащитная приемная». Это коалиция нескольких федеральных СМИ, нескольких фондов, нескольких правозащитных организаций и нескольких коллегий адвокатов. Только совместными усилиями можно добиваться результата.
Ева Меркачёва – прецедент: правозащитник и журналист, который нашел правильный подход к освещению тем. Но это единичные случаи на текущий момент. Если подходить к проблеме правозащиты, то нужно делать это массово.
— Есть ситуации, когда люди уже находятся в местах лишения свободы или СИЗО. Но бывает, когда надо, чтобы они там оказались, но до этого не доходит. К чему я веду: была опубликована новость, что в столице задержана предпринимательница, имеющая прямое отношение к выводу миллиарда рублей за рубеж, спустя два часа ее освободили под подписку о невыезде. Нашумевшая история в Красноярском крае: два мажора насмерть забили своего приятеля и транслировали это в интернет. И только через несколько дней после народного схода они оказались за решеткой. Вот с такими ситуациями, по требованию народа, правозащитники работают? Они доводят до ума такие случаи?
— Мы занимаемся защитой прав. Следствием занимается следствие, прокуратура делает свою работу. Это абсолютная иллюзия, что у нас правоохранительные органы не работают. И мы сейчас в том числе работаем в направлении защиты прав сотрудников правоохранительных органов, потому что той небольшой процентовке, которая действительно делает свою работу, мешает другая, которая не делает свою работу. У нас очень много случаев, когда мы получаем сигналы о коррупционных составляющих: к нам обращаются люди, у которых просто вымогают деньги.
Когда человек оказывается в сложной ситуации, мы можем защищать его права, но это не обвинительный уклон.
— Но ведь бывает так, что нужно защищать общество, когда преступники гуляют на свободе при попустительстве органов или отпущены, к ним применена несоразмерно мягкая мера задержания, наказания. В таких случаях нет конкретного пострадавшего человека, но есть оскорбленное общество.
— Крайне жаль, что в таких случаях правоохранительные органы начинают шевелиться только когда СМИ говорят об этом. Причем нужен федеральный размах. Формат взаимодействия со СМИ как раз носит обвинительный характер. Когда они поднимают какую-то проблему, включаются надзорные органы и начинается массированный разбор полетов.
Но это не совсем путь правозащиты. Она все-таки защищает право. Для защиты общественных интересов есть государственные структуры. Проблематика госструктур понятна, я бы больше половины чиновников поувольняла. Другое дело, что эта проблема имеет более глобальный характер.
Не думаю, что правозащитники, которые живут на внутреннем убеждении помощи людям, не получают зарплату, супербонусы, ничего, кроме признания, справятся с такой общечеловеческой проблемой. Конечно, хотелось бы, чтобы очевидные коррупционные истории не заканчивались. И чтобы не было такой разницы, когда за украденную булочку или шоколадку дают 7 лет, а за украденный миллиард – год за решеткой.